– Двенадцать раз.

Мне опять захотелось его прибить, за жуткую его прямоту и такие интимные подробности, которые он так внезапно на меня выдохнул, да ещё и пришиб меня ими совсем. Блин. От таких разговоров не знаешь, как отвязаться!!! Или он… туда клонит?..

– Два раза с девушка. Десять с проститутка. Я был любопытный. И у меня были деньги.

Блииин! Какое счастье, что в комнате темно! Щёки мои, чувствую, прямо пылают! Хорошо хоть не светятся в темноте.

– Это было скучно, – серьёзно добавил он.

Но, впрочем, тихо-тихо. Чтобы мои любопытные предки не услышали.

– Мне только раз понравился, – продолжил жутко честный парень, немного погодя.

Вздохнул.

– Но я мало помню. Я был пьяный. И она тоже.

Молчал долго-долго. Папа там, наверное, упился чаем на кухне, покуда в засаде сидел. Как бы ни лопнул, что ли.

– Я избегать секс с обычный девушка, – добавил Ки Ра уже мрачно. – Я не хочу, чтобы у нас родиться дети.

Проворчала:

– Но ты богатый. Мог бы их прокормить.

– Я больной, – отрезал он. – Я не хочу, чтобы у меня был больной ребёнок.

Мы долго молчали. Папа, замученный долгой осадой, тьфу, засадой, протопал обратно в комнату родителей. Но серьёзно так протопал, мол, остался ещё порох в пороховницах, папан не дремлет, внемли пацан последнему отцовскому предупреждению, ласковым с дочерью его будь, поганец!

Выждав долго-долго, чтоб отец мой мог уже заснуть или устроиться уже в кровати, или даже отвлечься на мою маму, жутко прямолинейный парень добавил:

– А проститутка детей нет.

– Да вроде рождаются? – ляпнула я. И опять покраснела, опомнившись.

– Редко, – выдохнул он как-то резко. – Зачем им рождаться у таких матерь?

И мы опять надолго замолчали.

– Я только раз хотел повторить, – Ки Ра вдруг продолжил. – Ты меня не бойся. Мне не интересно, – помолчал, потом смущённо добавил: – Прости. Не то надо говорить. Сейчас. Ты рядом. Ты девушка. Я парень. Но я хочу повторить с ней. Я хочу её.

Мы ещё сколько-то молчали. Рассвет, как назло, ещё не начался. Или до рассвета было ещё далеко. А мои предки как назло решили, что мы тут сами разберёмся. И оставили мне решать самой. Блин. Блиин… Блин!

Но… его откровенное признание всё не шло у меня из головы. Или просто писатель я неизлечимый? Писателям любопытно залезть ко всем в голову, всю душу просканировать, докопаться до кишок.

– А ты… ты ей, наверное, понравился? Если… если всё у вас получилось? Так хорошо?..

– Нет, – грустно отозвался Ки Ра, после минутного наверное раздумья. – Она была пьяный. И я был пьяный. Во всём виноват алкоголь. Всё быстро началось. Просто случилось.

Мы долго лежали и молчали. Я заинтригованно перекапывала в голове наш разговор. И тот, до того, как он ушёл. И то, что у него сердце прихватило, когда увидел кадры из абортария. И что он сердито говорил, что лучше бы у проституток не было детей.

И вдруг меня осенило. И грустно стало за него.

Он ничего, может, против проституток не имел. Только пытался забыться в их объятиях, замученный одиночеством или, может, мальчишеским любопытством. Почему-то парни особенно парятся по этому поводу, особенно шутят друг над другом, кто ещё не.

Но Ки Ра, кажется, ненавидел одну из проституток. Потому, что она была его матерью. Она ещё и рожать его не хотела. Может, он ещё оттуда, ещё в животе её будучи, запомнил тот ужас, который испытывает душа ребёнка, когда мать серьёзно раздумывает, как и когда избавиться от него. Или потому, что мать ему уже рождённому и подросшему говорила, что он ей не нужен. Что и прежде был не нужен и сейчас нужным не стал. Наверное, мать его попрекала, что он нежеланный ребёнок, что она не хотела его рожать, что, быть может, страшно намучалась при родах. И если он был у неё единственным ребёнком, то выслушивать эту жуткую дрянь приходилось только ему. Только на него падал её гнев. Женщины, так и не принявшей своего ребёнка, даже спустя года.

Отец… отец у него был богатый. Но Ки Ра сейчас жил один, в чужой стране. Отец особо не волновался. Разве что отец составил или уже сам Ки Ра составил шпаргалку, что делать, если парня увезут на скорой. Или, может, если совсем умрёт. О матери Ки Ра почти не упоминал. Может, отец его был женат, но на другой. Но с мачехой парень не ладил. Или… или там у его отца была своя семья, нормальная?.. Может, даже другие дети были?.. Но Ки Ра они в семью отца так и не приняли. И он где-то в стороне болтался, ни матери не нужный, ни отцу. Хотя отец и обеспечивал его деньгами. Но близких деньгами не заменить. Семью не купить, как сказал грустно Ки Ра. Друзей не купить. Вот он и слонялся один. И отдушиной для него стало рисование.

Да и вот… пришёл вдруг ко мне, расстроенный. Что-то случилось у него. Согрелся в душе. Чай попил. Почти не поел. И рисовать потянулся. Ушёл в процесс с головой. Кажется, он, как и я, сбегал от расстройств и несчастий, от своих чувств на ветре своих фантазий. Разве что моим прибежищем стали книги, а у него – рисунки. Так мы уходили от жизни, годами убегали от неё. Так мы спасались. Так мы сумели выжить.

Бездушный… Акира сказал, что такой псевдоним у художника, чьи рисунки похожи на стиль Ки Ра. Бездушный… это и есть Ки Ра? Тот, кто всем говорит, будто у него нет души, нету сердца? Да и в жизни, даже если и скрывает своё любимое дело, в жизни всё равно прикидывается бездушным, вредным.

Бездушный… если так подумать… у меня в книге тоже был герой без души. Тот кианин, Кри Та Ран. Бездушным его все считали. Кто знал, что он – кианин. Вот даже Лерьерра ушла, узнав. В тот страшный день после жуткого стихийного бедствия, сгубившего весь город. Или даже всё население той планеты сгубившего. В тот жуткий день в живых остались только трое: Лерьерра, Кри Та Ран и тот, другой мужчина. Правда, второй мужчина был едва живой. Он сильно пострадал. И Кри Та Ран пытался его спасти. И даже мёртвым прикинулся, чтобы Лерьерра ушла от него с тем. И… и даже признался, что он – кианин, чтобы она ушла. Чтобы ушла с обычным человеком. Может, потому, что только у обычных людей могли родиться дети. И, может быть, именно дети Лерьерры и того, другого, смогли возродить погибшую почти цивилизацию?..

Но… но я всё записывала ту книгу… я видела его действия… как он мучался, когда отец Кристанрана прошёл мимо него, беспокоясь только об его аини. Как он мучался, когда Сандиас раскрыл правду о нём его названному брату, считавшему его братом своим родным. Как странно Кри Та Ран замер у проснувшегося вулкана. Сказал, что лава земли напоминает кровь, выскользнувшую из раны на теле. Что он думает об истинной природе всего, когда видит лаву. А ещё он так отчаянно доводил того змееголового! Будто не адреналина хотел получить, а смерти от меткого выстрела. Будто вся эта ситуация и жизнь его мучила. Но… если он мучался… может, Кри Та Ран и не был бездушным?.. Только… только он жил с искалеченной душою. Душою искореженной, чтобы он больше не был самостоятельным существом, чтобы он настоящему человеку служил, как раб. Чтобы он был вечно привязанным к какому-то человеку.

Раб стал бы возмущаться плену, если бы был бездушным?.. Робот мучался бы от того, что кому-то служит, что был к кому-то навечно привязанным? Да и… стал бы робот печалиться, что у него не может быть детей?.. Нет, грустить мог только человек. Живой человек. Или… или полуискусственный. Таких тогда много было. Хотя его самого и сделали полностью искусственным: кианинов вообще не считали за людей. Да и…

«Кианины… ты их относишь к животным или к вещам?» – вдруг чётко вспомнилось мне. Будто это в моих ушах прозвучало, будто сказали при мне. Или мне самой.

Что это… за странное чувство?.. И будто бы голос… звуки, речь какие-то другие. Но этот смысл… этот режущий душу смысл… что это со мной?..

Резко села. Шумно выдохнула от того, что бок опять заболел, потревоженный.

Но роботу… разве роботу не было бы всё равно, кем в людской классификации его считают? Вещью или животным?.. Кем-то ниже людей. Ниже людей… всё-таки, мерзко, когда кого-то считают ниже себя.