Модгуд — не просто тюрьма.
Модгуд — скотобойня.
И забивали здесь тех, кого считали скотом — элдийцев.
— Ненавижу, — сквозь сжатые зубы на выдохе.
«Армин, я не хочу, чтобы ты, Микаса и все, кто мне дорог, жили в мире, где какие-то твари с человеческим лицом будут считать нас просто кусками мяса».
========== Глава 8. Между иллюзий о мирной жизни ==========
Конни тасовал колоду карт и ехидно поглядывал на приятеля по ту сторону стола:
— Ну что, Жан, еще одну партию? Или будешь уповать на то, что тебе сегодня не в картах, так в любви повезет?
— Раздавай давай! — Жан откинулся на спинку стула и скосил взгляд на выход из караульни. — К херам любовь… Ни ты, ни капитан Леви не в моем вкусе.
А больше здесь никого и не было. И куда только остальные разбрелись? Сидящий в дальнем конце длинного стола Леви тем временем меланхолично хлебнул чай из походной кружки и хмыкнул:
— Избавьте меня от вовлечения в свои игрища.
Конни оживился:
— А что? Может, все-таки сыграете партейку, капитан Леви? — Он многозначительно подвигал бровями. — Проиграть боитесь, поди?
— А ты, Конни Спрингер, — Леви вынырнул из тени, аккуратно поставил кружку на стол и сощурил глаза, — не боишься всю ночь в дозорных просидеть за свой язык без костей?
Перспектива остаться всю ночь без сна из его уст звучала, конечно, угрожающе, но скучающе-спокойный взгляд говорил сам за себя — Леви тоже устал и лишь по привычке играл свою роль злобного коротышки (боже упаси, произнести это вслух). И это понимал не только Жан. Конни, не восприняв угрозы всерьез, браво отсалютовал капитану и хохотнул:
— Понял. Молчу.
После напряженного дня каждый расслаблялся в меру своих желаний и возможностей. Сквозь узкое окно сторожевой башни на пол падал луч закатного солнца — теплый, яркий и сказочно золотой. Видимо, природа решила щедро отблагодарить их всех за промозглое утро и дождливый день, однако у Жана не было никакого желания вылезать из замкнутого пространства под бездонное весеннее небо. Здесь ему было комфортнее. Ведь отсюда он не мог видеть два ряда тюремных корпусов внутри крепостных стен, здесь его не одолевали мысли об изнурительном дне, который позже наверняка отпечатается в памяти люками, подземными коридорами, темнотой, сыростью и горсткой титанов, которых они находили в ловушках и убивали… убивали… убивали. Убивали, не встречая при этом никакого сопротивления со стороны онемевших за столетие гигантов. Это не было актом мести, Жана весь день одолевали только чувство жалости и головная боль от утреннего инцидента.
Под вечер боль наконец-то проявила милосердие и стихла, поэтому Жан Кирштайн воспользовался минутами спокойствия и постарался забыть про весь окружающий мир, самовольно заперев себя в иллюзии мирного существования. Внутри небольшой караульни света двух факелов оказалось вполне достаточно, чтобы устроиться за добротным столом и закрыться от всего веером игральных карт. Восхитительное спокойствие и отстраненность. Глаза Конни напротив блестели от азарта, а его праздная болтовня касалась только еды, игры и дурацких анекдотов. Леви в стороне от них неторопливо пил чай и задумчиво разглядывал щербинки на столе. Изящные движения его рук, умиротворенное лицо, слабый аромат чая, смешавшийся со смоляным запахом факелов — было в этом что-то аристократичное и гипнотизирующее. Будто они вдруг перенеслись в другое время, в иные жизни и судьбы. А доносившийся снизу девичий смех и болтовня лишь усиливали эту чарующую иллюзию.
Конни наконец раздал карты и теперь, почесывая макушку, озадаченно пялился в них, когда новый взрыв Сашиного смеха и смущенного голоса Микасы влетел в распахнутую дверь караульни.
— Что у них там за веселье? — хмыкнул Жан своим картам. — Саша повизгивает так, будто нашла сундук с печеной картошкой…
Конни шлепнул на стол бубновую семерку и пожал плечами:
— Не будь занудой. Пусть веселятся. Девчонкам тоже надо отдохнуть.
— Как будто я против… — добродушно ответил молодой человек, покрыв семерку девяткой и тут же получив козырную семерку вдогонку. Черт, кто ж сразу с козырей-то начинает? — А Эрен куда делся?
— Хех, ушел спасать Армина от книжных завалов.
— О, ну это ему вряд ли удастся, — усмехнулся Жан и забрал карты себе.
Он вспомнил горящий взгляд Армина и как тот прижимал к груди какую-то потрепанную временем книгу: точно влюбленный романтик перед расставанием с любимой навеки. Странное, конечно, сравнение приходило в голову, но почему-то другого Жану сейчас не придумалось. Эрен в этой книжно-романтической истории Армина явно казался лишним. Вечно он не туда лезет…
Между тем у выхода послышался неясный шорох и сдавленный смешок. Ну надо же! Неужели две подружки наконец-то решили почтить их своим присутствием? Может, тоже согласятся в карты сыграть?
— Прошу минуточку внимания, джентльмены! Смотрите-ка, что мы нашли! — раздался торжественный голос Саши из-за двери, а в следующее мгновение она алым пламенем впорхнула внутрь.
Легкая, воздушная… такая звонкая от смеха и чарующе волшебная… в красном платье до пола. Кружка капитана Леви неаристократично звякнула об стол, нижняя челюсть Конни упала вниз, а карточный веер Жана посыпался на пол. Все трое так и застыли, боясь вспугнуть наваждение. Даже время, кажется, вдруг остановилось. И только Саша не стояла на месте: она скакала и кружилась около стола, делала книксены и задорно смеялась, запрокинув голову, а шипящее пламя факелов смеялось и танцевало вместе с ней, признав в этой красной фее свою сестру.
Взгляд Жана метался между счастливым лицом подруги и ее платьем. Такое простое по фасону: в меру глубокий вырез горловины, рукава-фонарики, атласная лента высоко под грудью и струящиеся складки до самого пола. Такое изящное в своем исполнении: золотая вышивка на подоле и рукавах, тонкое кружево нижней юбки и мерцающий шелк, а может, атлас самого платья.
Первым опомнился Конни.
— Вау!
Парень вскочил со стула и, схватив Сашу за тонкую руку в белой перчатке, с восхищенным хохотом закружился в нелепых па вместе с ней:
— Нравится? — засмеялась довольная Саша и, вывернувшись от неуклюжего кавалера, вдруг задрала подол выше колен. — А чулки видели?
Вряд ли леди из высшего общества позволяли себе подобные фривольности, но, подумалось Жану, Саша ведь выросла в глуши… Черт, да она только мечтать могла о подобных нарядах! А за ее счастливое лицо и полыхающие восторгом глаза они, наверное, простили бы ей сейчас любую глупость и дурацкую выходку. Даже капитан Леви невольно улыбнулся такой шалости.
— Позвольте пригласить вас на танец! — Конни протянул руку и поклонился.
Ха, еще одна пародия на высшее общество — мальчишка из деревни. Однако Жан, глядя на двух деревенских оболтусов, чувствовал себя несказанно счастливым. Слышать смех товарищей, увы, давно стало в их компании редким исключением в череде потерь и печалей.
— А ты красотка, Саша! — подмигнул он подруге и расплылся в улыбке.
— Да ладно тебе, это ты еще Микасу не видел! — Саша крутанулась к выходу и уперла руки в бока на манер ворчливой торговки. — Ну давай же, Микаса, входи!
Околдованный красно-золотыми шелками, Жан совершенно забыл про все на свете. Даже про Микасу. И вот теперь произнесенное имя пронзило его насквозь. Пожалуй, он еще никогда не ждал появления Микасы Аккерман так, как в то самое мгновение. Нетерпеливо вцепившись в край стола, Жан с голодной жадностью вглядывался в тьму дверного проема.
Она появилась. Полная противоположность Саши. Степенно и застенчиво «выплыла» из лестничной темноты, облаченная в синий сумрак с черной оправой изящных кружев и бисерной вышивки. В таком же, как и у Саши, незатейливом крое платья Микаса — будто загадочный бутон — внезапно раскрылась перед всеми невиданным доселе цветком. В синем шелке и невесомой паутине черного кружева, в бисерных россыпях узоров на подоле и рукавах, в глубоких складках верхней юбки и манящей прозрачности нижней она казалась Жану богиней, сошедшей с фантасмагорических гравюр, чтобы забрать его душу, которую он, не раздумывая, отдал бы ей добровольно.
