«Кожаная куртка» сначала внимательно осмотрел прибывших, комментируя увиденное двумя-тремя фразами. На Элли он, казалось, не обратил внимания и вовсе — всего одна короткая, сухая и резкая фраза. Ормак развел руками, мол «взял, что было». Мужчина нахмурился, почесал квадратный подбородок, но не стал спорить.

Осмотр продолжался полчаса, и еще столько же они просидели на земле, ожидая, когда им позволят зайти в дом. Элли прислонилась к массивному колесу телеги и с замиранием сердца осматривала рану: опухоль стала совсем твердой, и теперь через предплечье тянулась бугристая корка запекшейся крови пополам с грязью; ее товарки по несчастью сидели чуть поодаль и о чем-то переговаривались. Девушка лишь однажды попробовала заговорить с ними, но вышло еще хуже чем на рынке, и ей пришлось объясняться с помощью жестов. От воды рана защипала с удвоенной силой, но Элли не обратила на это никакого внимания — их впустили в дом.

Они оказались в просторной кухне, где сердитая толстая женщина протянула им миски с едой. С жадностью Элли накинулась на жидкое варево, которое оказалось луковым супом; с трепетом ломала черствый с одного бока ломоть хлеба — это была знакомая, человеческая еда. Они сидели за длинным дощатым столом и торопливо ели: другие невольницы игнорировали ложки и пили суп через край. На их фоне Элли, как ей казалось, выделялась еще сильнее; не в лучшую сторону.

Еду отобрали и явился «кожаная куртка»; еще раз он осмотрел женщин, на этот раз подолгу расспрашивая каждую и требуя снять одежду. Элли удивилась с какой покорностью они сбрасывали с себя грубые платья, с какой готовностью они демонстрировали свои тела (от вида некоторых девушке стало нехорошо) и позволяли мужчине разглядывать их; в голове Элли промелькнула страшная догадка, но прежде чем она смогла оформиться, мужчина подошел к ней.

— Ik rrobat e mia, — он обошел вокруг, зачем-то собрал ее длинные спутанные волосы, заглянул за уши.

— Не понимаю, — Элли развела руками, показала на свой рот и покачала головой. Этот жест как будто развеселил мужчину. Он потянулся к тесемкам платья и девушка испуганно отступила. Другие женщины зашушукались, с улыбками глядя на нее. Одна из них попыталась положить руку ей на плечо, но от этого скупого проявления заботы Элли испугалась еще сильнее. Мужчина откровенно веселился, манерно подступая к ней.

— Mos lënduar, mos kini frikë, — он гостеприимно распахнул объятия, оттесняя девушку в угол комнаты.

— Не надо. Пожалуйста, — Элли вот-вот готовилась зайтись в истерике; и ее совершенно не волновало, что до этого она черт знает сколько просидела в клетке абсолютно голой. Мужчине надоела эта игра: двумя ловкими движениями он сначала поймал девушку, а затем сдернул платье. Как ни странно Элли тут же успокоилась, видя, что ее тело заинтересовало его в куда меньшей степени, чем других — «куртка» равнодушно оглядел тощие ребра, без всякого интереса сделал круг, потрогал пальцем заживающую рану и отошел.

— Ata në katin e dytë, dhe kjo … — Мужчина еще раз осмотрел Элли и покачал головой, — le të qëndrojnë atje, ai gjen Ormak aplikim.

Женщин увели, Элли позволили одеться и усадили в дальний угол кухни рядом с горящим очагом. Успокоившись, она наконец смогла оглядеться. Помещение было большим и не слишком чистым; в два ряда стояли длинные деревянные столы, на которых несколько человек резали мясо, месили тесто, чистили рыбу; два больших очага развеивали мрак комнаты — в ней не было открытых окон. Кажется, она задремала, и разбудил ее невероятно аппетитный запах жареного мяса и овощей. Элли потянулась, с надеждой глянула в сторону огня, но тут перед ней возник Ормак. Жестом он приказал следовать за ним.

Они вышли в темный коридор, миновали дверь и очутились в огромной зале; стены здесь были обиты темными панелями, украшены гобеленами и картинами; игральные столы, небольшие темные диваны и кресла, огромная люстра с горящими свечами, свисающая с потолка на массивной цепи, небольшие светильники на стенах — здесь даже был мягкий ковер и в целом зал показался Элли вполне уютным. Но напрасно она думала, что они останутся здесь — Ормак не остановился и повел ее дальше, и, спустя несколько минут плутания по узким коридорам, они вошли в небольшую жилую комнатку. Навстречу, из глубокого, удобного кресла, поднялся высокий, словно высохший на солнце, мужчина. Ормак сказал несколько слов и подтолкнул Элли к нему.

— Здравствуйте, — девушка чуть склонила голову. Ее слова не возымели никакого эффекта — все в этом мире не обращали на них внимания. Элли могла ругаться как сапожник — всем было бы наплевать. Ормак закатал рукав ее платья, демонстрируя мужчине рану; тот цокнул языком, долго, с прищуром рассматривал ее, а потом, видимо, назвал такую сумму, что Ормак от негодования едва не подпрыгнул. Мужчина, выслушав речь толстячка, пожал плечами, накинул на плечи плащ и вышел.

Ормак повалился в кресло и разразился какой-то жалобной тирадой. Элли совершенно не понимала, что происходит, но испытывала неожиданный прилив симпатии к этому мужчине — как-никак он был дружелюбен с ней. Девушка робко дотронулась до его руки и, когда Ормак посмотрел на нее, улыбнулась. Толстячок грустно растянул губы в ответ, покачал головой, дотронулся до ее предплечья. Элли и так знала, что он хотел сказать — под толстой коркой кожи скопился гной, но по какой-то причине боли не было.

— Не страшно, — Элли продолжала улыбаться. — Я смогу себе помочь, если ты поможешь мне.

Ее слова ровным счетом ничего не значили для толстячка, и Элли понадобилось немало времени, чтобы растолковать ему, что от него требуется. Наконец, в комнату принесли кувшин чего-то крепкого (понюхав содержимое она все же смогла определить, что там точно есть спирт), чистые тряпицы, несколько иголок и моток ниток, и таз чистой воды. Ормак с интересом смотрел, как девушка смачивает иголки, режет нить на несколько кусков, предварительно как следует вымочив ее в крепком напитке. Еще минут пятнадцать девушка растолковывала Ормаку его задачу, а затем, еще раз взвесив все «за» и «против», залпом выпила стакан спиртного. Жидкость обожгла горло, неприятным комом прокатилась по пищеводу и оставила после себя целый букет неприятных привкусов во рту. Но Элли не останавливалась — ей потребовался всего лишь еще один стакан, чтобы ее тело полностью проигнорировало сильный укол иглой. Девушка и раньше плохо переносила крепкий алкоголь, предпочитая не участвовать в студенческих попойках и соревнованиях выпивох.

Вся «операция» заняла совсем немного времени, но после нее Элли почувствовала себя выжатой и разбитой. Сначала они срезали запекшуюся кровь, выдернули старые, грубые нитки, счистили вырвавшийся на волю гной; затем Элли вычистила остальное, а Ормак, не жалея, плеснул на рану напиток. От острой боли девушка едва не потеряла сознание, но сейчас ее жизнь, как никогда прежде, зависела от ее стойкости; а уж этим Новак похвастаться не могла.

Общими усилиями рана была зашита, забинтована и Элли обессиленно развалилась в кресле. Ормак некоторое время сидел рядом, погруженный глубоко в свои мысли. Лицо его стало гораздо суровей, желваки на скулах нервно ходили, словно он пытался что-то разгрызть.

— Jeni një mjek? — толстячок обвел разложенные «инструменты» рукой, указал пальцем на перебинтованную руку.

— Ага, — Элли кивнула, и попыталась встать, но пол под ногами предательски пошатнулся и она упала обратно. — Mjek.

— Kush ju mësoi kjo? Çfarë tjetër mund të bëni? — глаза у Ормака загорелись алчным огоньком.

— Нет-нет-нет, давай-ка помедленней, притормози, приятель, — Элли устало закатила глаза, в который раз показывая, что совершенно не понимает языка. Сознание боролось с алкоголем, и девушка пребывала в неясном состоянии между бредом и сном.

Ормак почесал подбородок и вышел, оставив ее одну. А через полчаса Элли уже осматривала «пациента» — полную женщину с грязной, сероватой кожей. Зажимая нос пальцами, девушка с отвращением лицезрела покрытые белым налетом гланды. Нехитрый рецепт воды с солью с трудом был разъяснен на пальцах и спустя еще некоторое время Ормак сел перед Элли с совершенно другим видом.