Сергей ответил сразу и так же подробно. Он не выражал соболезнований, не унижал Сашу сочувствием. Сказал всего несколько тёплых слов, но так, что Саша расплакался, когда читал — на этот раз мамы не было дома, и он мог дать волю слезам.

Потом в этом же письме Сергей писал о себе:

«А я вот уже много лет не живу с родителями. Причины? Несоответствие взглядов на жизнь — в первую очередь. Трудно бывает понять друг друга».

Саша не знал, что за этими несколькими строчками письма Сергея стояла не одна бессонная ночь раздумий и воспоминаний. Всё то, что Сергей заталкивал в дальние углы своей памяти, чтобы пореже оттуда извлекать. А теперь, после письма Алекс, он чаще вспоминал отца и то время, когда ещё ничего не было плохого между ними.

Он думал, что если бы оказался на месте Алекс, то не смог бы многого простить себе из того, что сделал и сказал отцу. Сергей никогда не думал о том, что может настать время, когда все поздно — уже ничего не исправить и не у кого просить прощения.

Теперь они писали друг другу каждый день. И часто общались в онлайн.

Однажды Сергей написал, когда они были в приватном чате:

«Я благодарен вам, Алекс. Вы написали мне о себе, и я многое понял. Что разногласия — это не самое важное в отношениях, и что мама есть мама, и что родители любят меня, наверно, слишком сильно, чего я, по большому счёту говоря, и не заслуживаю».

Саша ответил:

«Каждый заслуживает любви. Все люди, и деревья, и цветы — всё живое».

И когда всплыли строчки ответа Сергея: «Какая вы чудесная. Никогда не думал, что женщины могут быть так откровенны», — Саша был совсем близок к тому, чтобы признаться, рассказать всю правду и просить прощения, но вместо этого набрал:

«Откровенность наша взаимная. И я могу так только с вами. На самом деле у меня мало друзей. В школе со мной не дружили, потому что завидовали, у меня было много того, чего не было у других, всё это не важное, но людям кажется важным — тряпки, техника. У родителей машина, дача. Кроме того, я не умею себя вести в шумной компании, не стремлюсь «тусоваться». Люблю тишину, мои книги, компьютер. Люблю ходить по сайтам».

И вдруг произошло то, чего так боялся Саша — Сергей попросил:

«Я хочу увидеть вас. Может быть, пришлёте мне фото?»

Саша ответил уклончиво: «У меня нет подходящего, я редко фотографируюсь».

А потом вышел из сети и в этот вечер не заходил больше. Он не мог дальше лгать Сергею и не мог сказать правду.

Но самое ужасное — он не мог жить без общения с Сергеем, без писем и разговоров. А потому на следующий день снова пришел в сеть и извинился за внезапно прерванный разговор, объясняя это тем, что подвело соединение и долго не удавалось подключиться.

Больше Сергей не просил фотографий, и Саша немного успокоился. Они всё писали друг другу. Целый роман в письмах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Саша усыплял свою совесть, он утешал себя тем, что не делает ничего дурного, напротив, даёт дорогому для себя человеку радость общения.

Они никогда не встретятся, так не всё ли равно? Разве нельзя так?

Оказалось, что нельзя, и громом среди ясного неба прозвучали однажды слова Сергея:

«Можно было бы и дальше говорить друг с другом вот так, как я сейчас говорю с вами, Алекс, чтобы между нами были только письма и непонятная мне, но глубоко чтимая мной тайна. Ваша тайна.

Не сочтите это письмо за попытку раскрыть её, это лишь желание раскрыться перед вами самому.

Наверно, покажется странным, что я так просто говорю слова, обязывающие ко многому. Но я говорю их.

И нет, мне нелегко, напротив, очень трудно. Но я знаю, что время пришло, и я должен сказать их сейчас. Молчать дальше было бы нечестно. Вы такая юная. Я не хочу ничем встревожить ваш душевный покой. Может, вы и не думали об этой стороне наших отношений, нам действительно было хорошо вместе — с первой минуты, как мы познакомились, было хорошо и так.

Что я говорю? Это похоже на страх, на попытку оттянуть время и не произносить главного. Простите меня за малодушие. Мне, правда, очень трудно. Но вместе с тем легко, потому что я говорю с вами и говорю это вам.

Я люблю вас, Алекс…

Что ещё? Не знаю…

После этого я могу сказать только одно: я буду ждать вас, Алекс, каждую первую субботу месяца в Петербурге, на Московском вокзале, в большом вестибюле у бюста Петра Первого. Вы меня узнаете…

Пусть пройдёт месяц, два, три, целый год. Я буду ждать вас там. Когда-нибудь вы приедете и я увижу вас, а пока у меня есть наши письма.

Я буду мысленно представлять вас. Вы очень красивая. Самая красивая девушка на свете.

Моя единственная далёкая любовь…»

Саша снова плакал всю ночь, а утром притворился спящим, чтобы мама не видела его красных распухших глаз.

Он вышел на кухню только когда щелкнул дверной замок — мама ушла на работу.

Саша хмуро смотрел в окно. Прошло пять месяцев с тех пор, как они с Сергеем встретились в том чате. Теперь уже май. Весна.

Где же ты, Снежная Королева? Что посоветуешь теперь? Глупость всё это. Не было никакой женщины, только сон от переутомления и одиночество — вот в чём причина.

Саша не ответил Сергею. В первый раз за всё это время не ответил.

Он даже хотел не проверять почту, но не смог удержаться и к вечеру всё-таки открыл свой ящик. Там была короткая записка от Сергея.

«Вы обиделись, Алекс? Я проявил бестактность? Не надо было ничего говорить?

Простите, пожалуйста, простите меня!»

Саша продолжал молчать.

Отчаянные призывы летели к нему на мейл один за другим. Там были и угрозы, и мольбы, но чаще всего Сергей повторял: «Я всё равно найду вас! Неужели всё, что было между нами, ничего не значит?»

***

В конце мая Саша решил, что должен всё рассказать Сергею, но не в письме, а глядя в глаза. Хоть один раз он должен был увидеть Сергея, услышать его голос…

Не предупредив маму, Саша купил билет до Санкт-Петербурга и обратно. Поезда шли с небольшим перерывом — всего три с половиной часа. Саша думал, что если Сергей и правда будет ждать его, то им хватит этого времени для объяснения.

В дороге, пока мерный перестук колёс заглушал сомнения и усыплял страх, Саша проводил час за часом в горячке нетерпения, в пьянящем полёте свободы.

Он и сам удивлялся, как мог решиться на такое, и о маме ни разу не вспомнил? Значит, он совсем не маменькин сынок, а вполне самостоятельный человек и может распоряжаться своей судьбой.

Можно пойти в Петербурге узнать о приёме в ВУЗы — как раз сейчас, весной, самое время подавать документы. Почему ему не мечтать об этом? И совсем даже не в Сергее дело, Саша и сам бы мог поехать, без этой переписки.

Но Сергей… Как быть теперь со всем этим? Чем ближе Саша подъезжал к Петербургу, тем яснее ему становилось: то, что составляло радость и смысл его жизни в течение последних шести месяцев, теперь придавило его совесть тяжелым укором.

Саше повезло, попутчики к нему не приставали. Он даже и вспомнить бы их не смог, так нервничал и был сосредоточен на своем, забился на верхнюю полку и думал, думал…

Когда за окном купе поплыли незнакомые городские пейзажи, товарные станции с заведёнными в тупиковые ветви составами и, наконец, платформа Московского вокзала — у Саши замерло сердце, похолодели руки, мороз прошел по спине неприятной змейкой. Ноги налились свинцом.

Поезд зашипел и остановился, говор колёс сменился тишиной, потом во всех купе зашевелились, заговорили, в коридоре уже топтались с вещами самые нетерпеливые пассажиры, громкий смех, обрывки фраз, а за окном на перроне толпились встречающие, заглядывали в Сашино купе, улыбались, махали руками. Лихо подкатывали тележки носильщики.