Вручив ему одну булочку, я взяла вторую себе. Она была липкая, сладкая и такая вкусная, что, когда я ее доела, вдруг поняла, что облизываю пальцы. Я прилегла на пол и тоже уставилась в потолок, чувствуя, как мое плечо касается плеча Ро.

– Расскажи мне что-нибудь хорошее, – прошептал Роуэн.

Я знала: он думает о болезни Мэл и о том, что эта новость заволокла пленкой печали всю нашу жизнь без остатка. Я понимала, что он просит меня отвлечь его от подобных мыслей.

Поразмышляв пару мгновений, я широко улыбнулась и сказала:

– У меня действительно есть фотография, где ты танцуешь брейк. Хочешь посмотреть?

Я потянулась к кровати за телефоном, нашла фото и сунула экран под нос Ро. Он застонал и оттолкнул мой мобильный от себя, но зато повернулся ко мне лицом.

– Теперь ты расскажи мне что-нибудь хорошее, – попросила я.

– Когда я стану профессиональным теннисистом, – начал он, – я куплю маме самый дорогущий дом во всем чертовом Винчестере. Она станет путешествовать по миру, чтобы болеть за меня на трибунах, и будет останавливаться в самых лучших гостиницах, а потом возвращаться в свой особняк. И работать она будет, только если захочет. Сможет нанять людей, чтобы они занимались всеми делами в пекарне.

Я сглотнула комок.

– Звучит идеально.

В этом был весь Ро. Мой лучший друг с широкой душой и смелыми мечтами.

– Наверное, и Люку надо будет что-то купить. Например, пожизненный запас комиксов и любые видеоигры на его выбор. – Потом он посмотрел на меня. – А ты что хочешь?

Он пихнул мою ногу своим кедом.

– Ну же, давай. Я тут выстраиваю прекрасный воздушный замок.

– Я хочу… – начала я и осеклась, почувствовав себя по-дурацки.

– Давай, говори, – подбодрил меня Ро. – Я подарю тебе что угодно.

– Я просто хочу, чтобы мой лучший друг был рядом.

Он снова перевел на меня взгляд, пристально всматриваясь в меня своими карими глазами.

– Он всегда с тобой.

Это был идеальный момент. Мы делили друг с другом все на свете и в то же время совершенно ничего. Ро извинился за то, как вел себя эти несколько недель. Он правда сделал широкий жест – залез ко мне в окно, принес булочку, – но все-таки так и не ответил на мои вопросы.

– Ро? – проговорила я. Мы лежали так близко друг к другу, что наши лбы почти соприкасались. – Почему ты выгнал меня тем вечером?

Роуэн тяжело вздохнул.

– Ты правда хочешь знать?

Я кивнула, морально готовясь к тому, что он скажет. Я раздражала их. Я ужасно надоела им всем, и они хотели от меня отдохнуть. Я понимала, что эти слова меня уничтожат, но, по крайней мере, тогда я бы знала, что происходит.

– Я не хотел, чтобы ты видела, как я плачу.

Я приподнялась на локте, пытаясь осмыслить его ответ.

– Но в этом же нет никакой логики. Я уже видела, как ты плачешь.

Он пожал плечами.

– Я плохо соображал, понимаешь? – Все его лицо залила краска, и он избегал моего взгляда. – Тот вечер вообще был отстойным. Я понимал, что вот-вот потеряю над собой контроль и…

И он не хотел, чтобы я при этом присутствовала.

Я наконец услышала объяснение, которого ждала. Я чувствовала, что он сказал правду, но мне все равно казалось, что между нами осталась какая-то трещина.

В тот вечер для Ро пошатнулся целый мир, и все же это был первый раз за всю нашу жизнь, когда мой лучший друг не хотел меня видеть.

Во второе воскресенье после выпускного (а это единственный выходной на моей неделе) я сижу за столом и завтракаю, когда мама выкладывает передо мной полоску образцов ткани. Мама 2.0 всегда занята и постоянно стоит перед важным выбором. Например, нужен ли нам новый набор столовых приборов или можно оставить тот, которым мы пользуемся последние десять лет. Я успела понять: если я испытываю особую нежность к каким-то домашним вещам, нужно говорить маме заранее, иначе можно прийти домой и узнать, что их у нас больше нет. Теперь за мамой не угнаться, и это одна из странностей, к которым оказалось сложнее всего привыкать.

– Что думаешь? Что не нравится? Что посоветуешь? – спрашивает она, пока я глазею на полоску образцов, лежащую передо мной.

– Они милые. Очень милые. Все до одного.

Она вздыхает.

– Джесси! Мне нужна твоя помощь, чтобы сузить выбор. Даже если ты просто закроешь глаза и ткнешь во что-нибудь наугад.

Мне становится стыдно, что я не разделяю ее энтузиазма по поводу нового комплекта диванов для нашей гостиной. К тому же я вижу, что она это понимает, и мне становится еще хуже.

Я не закрываю глаза, но действительно тыкаю наугад в один из образцов – сероватый кусочек ткани.

Лицо мамы просветляется.

– Правда? Это как раз тот вариант, к которому я склонялась!

– Великие умы мыслят одинаково, – говорю я и несколько раз постукиваю пальцем по виску.

– Съездишь со мной в мебельный магазин, чтобы сделать заказ? – спрашивает она.

Одна задача, предложенная Мамой 2.0, обычно превращается в пять или шесть разных дел, поэтому я пытаюсь сразу же отделаться от этой идеи.

– Эээ, я не могу. Мне… нужно слушать подкаст. Который мне посоветовал Эрни.

Это ужасная отговорка – и не только потому, что Эрни не может отличить телефон от «этих ваших штук для записи музыки», несмотря на попытки внуков сделать из него самого продвинутого старика всех времени народов.

– Так мы можем послушать его в машине по дороге в магазин, – предлагает мама.

Я сдаюсь.

Во-первых, я это заслужила, придумав такую дурацкую отмазку. Во-вторых, мне и правда нечем заняться, а я уже успела понять, что нет ничего хуже тех дней, когда у меня есть время на размышления. В-третьих, мама старается изо всех сил. Я никак не могу привыкнуть к тому, что она занимается домашними делами, выходит из дома в магазин или в кафе, да и вообще куда угодно, помимо работы. Год назад – как и каждое лето на моей памяти – мама лежала в кровати и почти не двигалась. А теперь вот образцы мебели выбирает.

Это часть ее лечебной терапии. Маме нужно поменять окружение и избавиться от любых напоминаний о «дыре», в которой она провела последние восемнадцать лет своей жизни. Видимо, диван ей особенно неприятен.

– Сейчас, только оденусь, – говорю я, вставая из-за стола.

– А что не так с этой одеждой? – спрашивает она.

На мне джинсовые шорты и топ, в которых я спала ночью. Но раз они получают одобрение от Мамы 2.0, у меня к ним претензий нет и подавно.

– Хорошо, поехали.

Мы проходим мимо папы, который смотрит телевизор в гостиной. Кажется, он пытается провести со старой мебелью столько времени, сколько только можно. Видеть папу, лениво растянувшегося на диване воскресным утром, почти так же странно. Раньше, если у него было свободное от работы время, он ходил за покупками, или подстригал газон, или пытался уговорить маму съесть хотя бы что-нибудь.

– Не веселитесь там без меня, – кричит он нам вслед.

– Ты тоже! – отвечает мама, закрывая входную дверь, и обнимает меня за плечи. Мне кажется, еще чуть-чуть, и меня разорвет на части. Эти перемены в моей вселенной почти невыносимы. Теперь я живу с родителями, которые обмениваются веселыми репликами, покупают мебель и хотят проводить время со мной.

Я чувствую, как мое сердце наполняет надежда, но в то же время мне хочется плакать, потому что я понимаю, как много упустила за свою жизнь. Как только эта мысль приходит мне в голову, меня охватывает чувство вины. Я не могу сказать, что все это время жила без семьи.

Это не так.

Они не приходились мне родственниками, и все же мы были семьей. Хоть под конец нашей истории я и начала сомневаться в том, как они ко мне относились.

Мы проезжаем мимо того места, где раньше находилась кофейня Мэл, и я вдруг отчаянно хочу ощутить вкус кекса «Красный бархат», или булочки с корицей, или теста для печенья с шоколадной крошкой. Мне безумно хочется услышать голос Мэл, ее смех. Хочется обнять ее. Она всегда обнималась так самозабвенно, словно на одну чудесную минуту мы с ней сливались в одно существо.