<p>
Поборник освящённой пламенем новизны тщательно избегал встречи с другими пришельцами, выказывая звериную нелюдимость и недюжинную выдержку. И немедля покидал место, где ему удавалось посеять огонь.</p>
<p>
Но его извилистые стёжки пересекались с затейливыми тропами искательницы чудес. Эти пересечения не были случайными — гостью манил дым. Она приходила на едкий запах, щиплющий ноздри. На еле слышный треск затлевшего валежника. На помутнение содрогающегося воздуха.</p>
<p>
На встревоженный голосок Иричилля. На крик лесного духа, напоминающий ей тиканье часов.</p>
<p>
Она выплёскивала из баклажки последние глотки воды на обугливающийся хворост и, убедившись в бессмысленности этого жеста, топталась в дыму, раздирая стёртыми подмётками в клочья горелый дёрн и вбивая в рассыпчатую супесь раскалённые семена пожара. Иногда гостья подбирала крепкий ещё стволик высохшей на корню ёлочки или сломанный порывом ветра увесистый сосновый сук и яростно рыхлила почву. И засыпала теплящееся бедствие горсточками пылящей земли.</p>
<p>
Не единожды она успевала, пока взволнованно тикали живые "часики", вытоптать на корню, в зародыше, огненные "саженцы". Но не в её силах было угнаться за непредсказуемым и неутомимым творцом нового мира. Поджигатель легко опережал всех тех, кто пытался как-то воспрепятствовать исполнению его разрушительных желаний.</p>
<p>
Не единожды ему удавалось преобразовать Лес серьёзными ожогами. Дважды по его соизволению под блёклым небом засушливого лета в суборе бушевали опустошительные пожарища.</p>
<p>
Но и на мертвенных гарях Иричилль не слышал тишины. В шорохе размётанного ветрами пепла не смолкали крики маленьких лесных душ, так и не ставших крылатыми духами леса.</p>
<p>
И гостья не услышала безмолвия, даже когда остановилась, и стих перезвон крошащихся под ступнями угольков. Она слышала своё дыхание, шум крови в висках, шёпот ветра, оглаживающего зачернённые останки стволов. И настойчивую позывку Иричилля.</p>
<p>
В опустошении, заменившем потрясённой увиденным гостье мысли и чувства, проницательный лесной дух не видел ни проблеска. Выгорели желания, развеялись в дым предвкушения чудес. Её невидящий взор, скользя, задержался на огненно-рыжей грудке Иричилля.</p>
<p>
Гостья пришла в движение. Она топталась на месте, вздымая сажу и пепел. Её запорошило чернотой и серостью, она рассеянно отряхивалась, изгваздала лицо и волосы, стала похожа на огромную рябую птицу, растерявшую маховые перья и разучившуюся летать.</p>
<p>
Сероглазая молчунья чувствовала себя разорённой дотла, уничтоженной. Тот чудотворный искристый, бездонный мох, по капле, за тысячи шагов, впитавший её хворь, превратился в мёртвый хруст.</p>
<p>
Она заговорила, и голос её, грубый и немелодичный, как все человеческие голоса, переполняла бессильная злоба. Лесному духу не пришлось вникать в отрывистые, скрипучие звуки, он увидел мысли гостьи до того, как она произнесла их вслух.</p>
<p>
Тварь... тварь! Мразь. Сдохнуть тебе, уткнувшись рожей в эти угли...</p>
<p align="center">
***</p>
<p>
Маленькому духу субора подвластны лишь малые невесомые чудеса. Но что не малость в глубинах вековечного Леса? Знание же всякой мелочи, ничего не значащей и даже, по сути, не существующей для погружённых в свои мысли гостей, знание, в чём-то родственное предвидению, дано малютке Иричиллю его опытом и любознательностью.</p>
<p>
Лесной ясновидец знал, что поджигатель остановится на несколько мгновений, почувствовав кромешно пристальный взгляд колючей чащобы. Повернёт голову, щурясь и выдувая сизую едкую муть. Поднесёт к обрамлённым черноватой щетиной губам крошечный тусклый огонёк и, наглотавшись дыма, спокойно зашагает дальше.</p>
<p>
Но Иричилль знает, что привлечёт внимание хищника. Вне зависимости от его сиюминутных желаний.</p>
<p>
Игра.</p>
<p>
Перепелятник тоже не прочь состязаться, видя наградой быстрое и лёгкое насыщение.</p>
<p>
Иричилль вспорхнул, устремился ввысь, вынырнул из дымчато-зелёного подроста и запрыгал по раскинувшейся высоко над тропой разлапистой сосновой ветви, с вызывающим шелестом цепляя коготками янтарную слоистую кору. Затем, уподобившись лакомке-бражнику, то на миг зависая в смолистом воздухе, то бросаясь в сторону, с нежно-бархатным гулом напряжения полупрозрачных крыльев, обвил невидимой спиралью мерно покачивающуюся в такт глубокого дыхания Леса гигантскую ветвь. Солнечные всполохи золотились на огненной грудке, и карей искрой вспыхивало в зрачках игривого лесного духа накалённое добела полуденное Светило.</p>
<p>
Ястреб не устоял перед искушением и принял вызов озорника.</p>
<p>
Человек остановился, услышав звучные хлопки. Глянул вверх и поморщился, когда ему на лицо просыпалась колкая липковатая труха. Над его головой небольшая серая птица, ожесточённо хлопая крыльями с полосатым исподом, гонялась за мелкой рыжеватой пташкой.</p>
<p>
Иричилль теперь накручивал плотные витки рискованного танца вокруг ствола могучей сосны, опережая порывистого ястребка на мгновения обжигающего азарта. Жёсткие маховые перья хищника с каждым рывком стёсывали хрупкие частички пересохшей коры. Каждый удар крыльев и толкал перепелятника к ловко ускользающей из когтей добыче, и замедлял его, сбивая с цели. Кручёная атака ястреба превратилась в спираль болезненных промахов, а малость беззащитной жертвы обернулась большим преимуществом.</p>
<p>
Человек, запрокинув голову, наблюдал за погоней. Не дремлющий в его сознании охотник не мог оторваться от зрелищной игры, в которой для преследуемого возможен лишь единственный проигрыш.</p>
<p>
Выгадав миг замешательства раззадорившегося перепелятника, едва не искалечившего левое крыло об разрушенный почти до основания сук, Иричилль сорвался с виража и, мелькнув в трепетной светотени, сложил крылышки и камнем рухнул в низкорослый крушинник.</p>
