<p>
Но спасти мир — чем плоха игра?</p>
<p>
Единственный вектор побуждения, уязвивший депрессивного лаборанта, — азарт. Никакого пафоса, только врождённое стремление хищника убить как можно больше. Жажда крови. И жажда воды завялившихся под июльским солнцем "болванчиков".</p>
<p>
Ночью приползла-таки долгожданная гроза, и Юрок, перебравшись на четвёртый этаж, поближе к небесам и двускатной крыше, структурирующей ливневый хаос в мощные потоки, не вздремнул ни минуты. Все бидоны, канистры, вёдра, термосы, пластиковые бутылки, чайники, кастрюльки и прочие ёмкости, попавшие так или иначе в его распоряжение, заполнились водой. Самые чистые бутыли, из-под пиваса, он аккуратно сложил в рюкзаке, беззвучно и ярко вопящем о спасительном иммунитете.</p>
<p>
Днём отоспался и хорошо поел. За себя, и за Феньку. В сумерках долго сидел у входа, прижав ухо к запертой на железный засов двери. Стихло. В знакомой обстановке Юрок действовал автоматически, без подсветки. Выкатил на тележке бочку, сгрузил под свешенный шланг. Опустил, стараясь не громыхнуть, на дно для устойчивости конструкции две компактные литьевые формы в трещащем по швам мешке. Балластные железяки бесшумно легли на телогрейку пенсионера Аркадия. Закрыл поилку. Натянул "кишку" на трубу. Загнал тележку на участок, заперся. Перевёл дух.</p>
<p>
Повезло, не повезло... Одичание никаких бонусов к паршивому ночному зрению и посредственному слуху заражённым приматам не приплюсовало. Темнота практически "обесточивала" взбесившихся дневных зверей и значительно снижала градус их агрессивности. Вечером "болванчики", не утратившие навыков ориентирования на местности, устраивались на ночлег в соседних корпусах. Ведь там не осталось никого, кто почесался бы закрыть двери изнутри и угомонить задержавшихся в коридорах и лабораториях безумцев... Но многие из одичалых неприкаянно коротали тёплые ночи под открытым небом, завязнув в зыбкой дремоте там, где застигали их сумерки.</p>
<p>
Жаль, но наделённый уникальным иммунитетом лаборант тоже ни черта не видел в темноте, а освещая дорогу спичками и выдохнувшейся зажигалкой, далеко не уйдёшь. Более масштабное пламя самодельного факела отлично привлекает людоедов, установлено экспериментально... Утренние и вечерние потёмки — самое подходящее время для коротких переходов, главное для начала — выбраться с территории института.</p>
<p>
Опасаясь сослепу расплескать мелко расфасованные водные запасы, Юрок приступил к наполнению поилки на рассвете. На "сладкое" заправил ближе к полудню "троянскую" бочку заблаговременно разведённой отравой.</p>
<p>
Перекусил. Отобрал продукты для похода. Не забыл баночку с солью, пузырьки с йодом, спички, ещё кое-какие небесполезные мелочи, собранные рассудительной Фенькой. Запихнул в рюкзак. Пожрал от пуза, если такое вообще возможно в сложившихся условиях. Дремал. Ни о чём не думал.</p>
<p>
Вечер. Ночь. Рассвет.</p>
<p>
Вышел, быстро навязал на шланг блескучий и громко шелестящий колтун из магнитофонной ленты, отмотанной с завалявшейся в профессорском кабинете древней бобины. Снял с бочки крышку. Вернулся, заперся, приподнял шланг с "вымпелом".</p>
<p>
Бродя по участку в лабиринте оборудования, Юрок с фанатизмом шамана, умиротворяющего чудодейственным бубном духов, молотил ломом по ведру и время от времени припадал к окну. Изысканное общество самых выносливых и живучих "болванов" потянулось на водопой, привлечённое незамысловатыми спецэффектами. Больше всего жаждущих пёрлось со стороны институтской столовки.</p>
<p>
Юрок узнал сварщика Толика и одного разговорчивого когда-то мужика из охраны. Ещё несколько заражённых казались смутно знакомыми. Противоестественный отбор поработал на славу. Лучшие из лучших. Остались самые здоровенные. Не тираннозавры, конечно, но бугаи породы "подходи, не бойся, отходи — не плачь". Заросшие, окровавленные до черноты, в замурзанных обносках — летняя одежда не отличается прочностью. Многие явились на пир так и вовсе в чём мать родила.</p>
<p>
Поначалу легко обнаружившие бочку с пойлом "звероящеры", к удивлению и тревоге затихшего лаборанта, соблюдали нечто вроде иерархии и очередности, видимо, небезосновательно опасаясь друг друга. Но потом нетерпение, густо замешанное на жажде, вспенилось до краёв, и попойка без всякой плавности перешла в фазу драки, сотрясающей небеса дичайшими воплями.</p>
<p>
Флегматичные безумцы оживились с тем чтобы подохнуть самым жутким образом. Чем меньше были шансы заражённых припасть к "живительной влаге", тем оживлённее они себя вели. Трое гривастых парней, действуя без выраженной согласованности, с трудом повалили Толика на асфальт, но сварщик выкрутился и вцепился зубами в глотку не догадавшегося отпрянуть голозадого агрессора. Рядом какой-то кудрявый мордоворот умело мозжил о бордюр плешивую башку нерасторопного, но приставучего конкурента.</p>
<p>
На стёкла брызгала кровь. "Гости дорогие" пили и ели... кто что оторвал. Нахлебавшиеся присоединялись к побоищу во славу бескомпромиссной конкуренции или разбредались, унося в себе неотвратимую агонию. Жаждущим удалось завалить опорожнённую не досуха бочку, и лаборант, остекленев, наблюдал за гурманами, обсасывающими и жующими подранную фуфайку Аркадия.</p>
<p>
Вечером, переполненном стонами отравленных, обвешанный непредназначенными для убийства, но смертоносными железяками оруженосец собственного иммунитета покинул участок и вышел из обезлюдевшего корпуса с торца, обращённого к главной проходной. В руках лаборант сжимал внушительный пожарный багор.</p>
<p>
Поколебавшись, Юрок решил не тратить силы и время, добивая умирающих. "Болванчики" явно чувствуют боль — доказано бесчеловечным экспериментом с двумя центнерами "живой воды". Не исключено, лаборант поделится с кем-нибудь, любознательным, этим наблюдением. Никто из скорчившихся на асфальте людоедов не проявил к страннику недвусмысленного гастрономического интереса.</p>
<p>
Вскрыв багром захламлённую проходную, Юрок неторопливо зашагал к трамвайной остановке. Рядом с ней зеленел целый боярышниковый "лес", по счастью, запущенный коммунальщиками до состояния дремучести. В мае там даже распевал соловей, не убоявшийся индустриальных пейзажей. Лаборант осторожно углубился в заросли и устроился на первый ночлег вне института. Передохнул, обозревая сквозь ветки безжизненное шоссе и планируя дальнейшие шаги. Пожевал сухарики, вздремнул. С рассветом двинулся в путь, ориентируясь на градирни ТЭЦ. Встретятся где-нибудь или нет здоровые люди, надо выбираться из протухшего города. Пешком — все дороги забаррикадированы брошенными машинами разной степени сохранности. В каждой второй теоретически можно переждать день или переночевать.</p>
