<p>
Мало набралось, ещё очень мало. Но, кажется, где-то на западе погромыхивает, и, возможно, ночью придёт гроза. Глаз не сомкнуть в любом случае.</p>
<p>
Фенька потряхивает ножницами. Отнюдь не победно, непроизвольно. Сохнут разложенные на столе "принты". Или правильнее говорить — аппликации? Футболка уверяет — "Я не болен", рюкзак хвастает: "У меня иммунитет". Прямо, без иносказаний. Контрастно, чётко, пусть и кривоватыми буквами. Поверит ли кто? Можно попытаться...</p>
<p>
— Я тебя постригу. Сейчас. Как можно короче. Здесь в ящичке, видишь, лезвия. Ну, извиняй, не станок, не держу "газонокосилок"... Ещё скальпель вот.</p>
<p>
Скальпелем чудачка Фенька точила карандаши. А лезвиями делала зачем-то надрезы на каких-то фигурных образцах. Юрок не вникал, не его забота. Он, по сути, на участке грузчиком и чернорабочим впахивал, а не лаборантом.</p>
<p>
— Тебе надо всю башку обшкрябать наголо. И... перед уходом побрейся. Возьмёшь с собой.</p>
<p>
— Имидж — всё? — усмехнулся он. — Вообще, да. За патлы или бородёнку легко ухватить. А за бритый кочан — фига.</p>
<p>
— И будешь отличаться от них издали, — присовокупила Фенька. — Много дней.</p>
<p>
Это правда. "Болванчики" за собой не следят. У "затворников" с гигиеной тоже не особо задалось, по техническим причинам. Воды меньше, чем мыла, не больно-то загламуришься. "Бородёнка" у Юрка уже наросла — Марксу на зависть. Фенька в жарищу ходит в набедренной повязке из синего халата, прячет бурые пятна на засаленных джинсовых шортах.</p>
<p>
Насрать.</p>
<p>
Насрали "отшельники", кстати, знатно.</p>
<p>
Иногда, даже часто, и так бывает — сначала завоняешься, потом сдохнешь.</p>
<p>
Глядя на вздрагивающие пальчики, лаборант угрюмо сказал:</p>
<p>
— Ну, на загривке сними шерсть, дальше я сам, Фень.</p>
<p>
Не стала спорить.</p>
<p>
Обскобленную и исцарапанную лаборантскую шкуру Фенька продезинфицировала ацетоном. На всякий случай. Такое вот ноу-хау. А спирт давно закончился. Но от него тоже щипало бы зверски.</p>
<p>
— Пошли в лабораторию.</p>
<p>
На второй этаж. Значит, всё. Из окна с четвёртого — не вариант, никого кормить она не запланировала. Яд... Убивающего наповал у неё нет.</p>
<p>
— Фень, я же оставлю тебе и еды, и попить... Может, продержишься...</p>
<p>
— Без мозгов?</p>
<p>
— Они-то вон что-то соображают всё-таки! Жрать-пить — и черви соображают! Фень...</p>
<p>
— Крышу сорвёт этой ночью. Ты не успеваешь, Юрок. Не дожидайся, пока я начну сопротивляться.</p>
<p>
Сопротивляться — это очень слабо сказано. Когда рассудок сдуется, а голод набухнет, из дохленькой куколки Фени вылупится безымянное чудовище. Возможно, и чувствующее боль, но почему-то на неё не реагирующее. Невменяемый зверь, почти с полцентнера живого веса. Угасая и искажаясь, глубинные рефлексы самосохранения и энергосбережения спускают с цепи силищу, затаённую и в самом хлипеньком теле. Какое сопротивление, о чём это? Тварь нападёт сама.</p>
<p>
Верно, мужчины на территории выиграли у женщин с разгромным счётом, но не всухую. Дамы оказали кавалерам достойный гордого звания "приматы" отпор. Уж Юрок-то самолично оценил боевой потенциал слабой половины человечества. Девочка-припевочка Тася с третьего этажа одним рывком чуть не выломала с мясом замешкавшемуся добытчику чипсов левое плечо, и это ещё не самое болезненное воспоминание о неравной, казалось бы, схватке. А ведь грузчик-лаборант не пальцем делан и не соплями клеен.</p>
<p>
Юрок выбрал лом-гвоздодёр, кило эдак на два с хвостом.</p>
<p>
— Как хочешь, — безучастно прокомментировала выбор Фенечка. — Там у окна стоит здоровый штатив. Основанием можно тираннозавру череп раскроить, с одного удара.</p>
<p>
— Не пробовал, — отозвался Юрок.</p>
<p>
А ломом пробовал. И кроил. Черепа. Не динозаврам, но впавшим в юрское состояние души людям — да. И мужикам, и бабам. Думал только одно — хорошо, на территории нет детей. И тут же душил эту мысль в зародыше. С Фенькой-Юлькой, делясь жратвой, впечатлениями не делился. Она, видя кровавые брызги на комбинезоне, ничего и не спрашивала.</p>
<p>
В лаборатории аспирантка, дёргая конечностями и нечёсаной головой, привычно оседлала высокий табурет, закрыла глаза. И перекрыла ещё один из важнейших каналов связи разума с обезумевшей действительностью наушниками-капельками весёленькой голубой расцветки. Батарейка в плеере давным-давно села. Музыка звучит только в воображении. Голимая попса. Пусть так.</p>
<p>
Руку он набил, правда.</p>
<p>
Одного удара хватило.</p>
<p>
Не пожалел трёх контрольных. Так чтобы совсем наверняка.</p>
<p>
Спускаясь по лестнице, подумал: каплей в океане трупной вонищи больше.</p>
<p>
Как это весомо, оказывается, — капля.</p>
<p>
Теперь во всём корпусе осталось только одно ходячее человеческое тело — его собственное, лаборанта Славки Юрского по кличке Юрок. Не желающее действовать. Ничего не хотящее. Вообще. Даже спасения.</p>
