<p>
Когда заискрились и защёлкали по светящейся опали мелкие дождинки, всё мимолётное очарование листопада скомкалось и изломалось в прах, шаркнув под пяткой. Не озираясь и не прислушиваясь, я знал о явлении наблюдателя в скоротечный мирок дождя. На этот раз он не ограничился тем чтобы отстранённо полюбоваться на мою искательскую возню и, насытившись сим безыскусным зрелищем, растаять в ненастье.</p>
<p>
Я кое-как стряхнул влажную землю с деревянистого на ощупь корневища, торопливо затолкал находку в суму и устремился к тропе, ведущей к маяку. Я шёл, не поднимая глаз, поскольку остерегался наступать на скользкий валежник, загромождавший мой непроторённый путь. Несколько увесистых сучьев я походя сгрёб в сторону посохом, вкладывая в каждое усилие всю досаду на неодолимую робость, нахлынувшую на меня в ропоте дождя.</p>
<p>
Выйдя на тропу, я обнаружил к немалому своему изумлению, граничащему с ужасом, что призрак вдруг тоже заторопился к маяку. Наблюдатель перемещался высоко над непроходимым буреломом одесную меня. Казалось, он сплавляется по невидимому ледоходу, резво перешагивая с одной тонущей льдинки на другую, тут же раскалывающуюся под его узкой стопой. Вскоре я поймал себя на том, что невольно замедляю шаг, не давая мороку отстать, ноги-то у него были покороче моих, и дорожку он выбрал себе колыхливую...</p>
<p>
Чего уж хорохориться, да, правда, — я побаивался оставить призрачного незнакомца за спиной. Не так страшен тот, кого ты видишь, пусть и неясно. Я заговорил с ним, как говорят со случайным попутчиком. Звуки моего голоса нарушили обложную мертвенность дождя, но морок оставался безответен. Я невпопад спрашивал наблюдателя, какого он рода-племени, как его величать, чего или кого ищет он на безлюдной лесной дороге. Я рассказал ему о себе. Но так и не понял, расслышал ли он хоть одно моё слово.</p>
<p>
Мы вышли из безветренного Мглистого леса на точимый неуёмными просоленными бурями крутояр и, остановившись на краю мира, долго смотрели свысока на крикливых сизо-пёстрых чаек, выклёвывающих поживу из тёмных волн, кипящих на прибрежных камнях.</p>
<p>
До маяка я добрался в одиночестве, и даже мой верный страх меня покинул.</p>
<p>
Только с мастером Исгаротом я решился поговорить о призраке, хотя слухи о жутком человеке дождя легко перелились через монастырские стены с волнением некоего паломника, и нашлись бы, конечно, братья-послушники, готовые с превеликой радостью прополоскать языки в многословных выдумках.</p>
<p>
Старик Исгарот — первейший из тех немногих, кто выходил в мир, дабы просвещать людей, не достойных и подступиться к вратам обители.</p>
<p>
Я навестил проповедника в безоблачный полдень. Солнце с ослепительной резкостью очерчивало купол часовни, сгоняя с граней облицовки вездесущую осеннюю дымку. Исгарот отдыхал, задремав на скамье. Я хотел тихо уйти, но он, приоткрыв глаза, велел мне сесть рядом. Я не стал мяться и отнекиваться, старик не ценил расшаркиваний. Он слушал меня, чуть склонив голову набок и сцепив руки в замок на колене. Я смотрел на опухшие вены, змеящиеся под дряблой кожей, и не верилось мне, что этим сухоньким ладошкам по силам в мгновение ока воспламенить пустоту и завить жгутом смертоносное пламя...</p>
<p>
— Что ты задумал, Одо?</p>
<p>
— Упокоить неприкаянную душу, мастер... и люди тоже успокоятся.</p>
<p>
— Благородная цель, но я разочарую тебя. Ты слишком мало знаешь, послушник, чтобы свершить обряд избавления души.</p>
<p>
— Я научусь.</p>
<p>
Исгарот улыбнулся моей дерзости, сощурившись. Под бескровными веками метнулись острые перламутровые блики. Я молчал, предвкушая необычную проповедь.</p>
<p>
— Мертвец вернётся в мир живых, будь на то воля Белиара. Другой лазейки нет. На прахе неупокоенного всегда проклятье. Всегда, брат Одо, всегда. Не нужны годы учений чтобы разжечь костёр, набери хвороста, выбей искру — ритуал очищения прост. Но где и как ты найдёшь эти проклятые кости, послушник?</p>
<p>
Я молчал.</p>
<p>
— А тебе придётся их найти. Ужасен движимый слепой ненавистью гниющий труп, Одо. Только сильный духом не обратится в бегство, завидев бездыханного врага. Но ходячую гниль развалит клинок, выбелит в золу огонь. Вылезший из могилы, волоча ноги, оставляет глубокие следы, он смердит, лишённый рассудка, он не таится, — легко найти бесчинствующую нежить. А скитающуюся душу не схватишь, не ранишь. Не сожжёшь облачённого в дождь.</p>
<p>
Я терпеливо ждал подсказки.</p>
<p>
— Ты не первый, кто рассказал мне об этом скитальце, Одо. Дух не замкнут в Кругу Теней, не затворён в Мглистом лесу. Он плутает по всем острову. Он не помнит ни жизни, ни гибели своей. Может быть... Если не так, ты ничего не выпытаешь у него. Искусство говорить с мёртвыми — тёмное, запретное искусство. Много ли ты прочёл строк, нацарапанных пером некроманта, благочестивый служитель Инноса?</p>
<p>
Я бестолково потряс головой, не находя слов.</p>
<p>
— Тебе жизни не хватит перекопать весь Мглистый лес, а кто ведает, где на самом деле схоронены останки этого несчастного, и что за проклятье на них... Оставь эту затею, брат Одо, тебе не по плечу такая работа.</p>
<p>
— Кому-то ведь по плечу? — робко спросил я.</p>
<p>
Исгарот поджал губы, давая понять, что наставление окончено, но всё же проскрипел напоследок:</p>
<p>
— Ты слишком многого просишь у Огня, пригревшего тебя, найдёныш.</p>
<p>
Я понял намёк. И покидая часовню, я отчётливо слышал, как в потёмках минувшего тихо шуршат под рукой дерзкого юнца — неразборчивого любознатца Исгарота страницы запретной рукописи, приговорённой к сожжению непреклонными праведниками. Я так и не посмел расспросить замкнутого проповедника о тёмных искусствах. О жизни старика я не знал почти ничего, но я хорошо знал его самого. Как мне казалось... Он сказал достаточно.</p>
