Райль думает, что я не знаю, но я уже несколько раз находила в ее вещах завернутые в носовые платки по два кусочка хлеба: для себя и для меня, всегда. Она до сих пор боится жить впроголодь. И я сделаю все, чтобы навсегда вытрясти из нее этот страх.

— Ты, правда, не будешь против, если я сделаю все сама? — шмыгает носом Райль. — На свой вкус?

— Я тебе доверяю.

И это действительно так. Мы привыкли держаться друг за друга, и там, где отчаяние достигало своего апогея, лишь взаимное доверие не давало окончательно утонуть. Кроме того, Райль действительно разбирается в этом лучше меня, потому что пока старый герцог учил меня счетному делу и хитростям коммерции, Райль обучалась светской беседе, моде, игре на музыкальных инструментах и посещала модные салоны. Уверена, ее дебют в качестве организатора будет блестящим.

Сестра уходит, окрыленная полностью развязанными руками, а я присаживаюсь на скамейку на крыльце. На улице валит снег, и слуги энергично работают метлами и лопатами, перебрасываюсь подбадривающими шутками. А мне хочется плюнуть на все и взяться лепить снеговика. И в голову лезет образ двух голубых аквамаринов, которые можно использовать вместо глаз.

Вцепился в меня своими глазами, словно клещ! Божество? Как же. Шарлатан и мошенник.

— Какой твой третий компонент? — спрашиваю Снайга.

Он долго думает, перебирая образы, которые мне ни о чем не говорят. А потом показывает то, от чего меня, наконец, прорывает смехом, словно ветхую плотину.

— Ты серьезно? — переспрашиваю на всякий случай.

Идиотское совпадение, но он показывает мне образ громадного мохнатого арха: темная шерсть свисает колтунами, красные глаза горят между косматыми завитками, на длинных, острых, как пики, рогах, видны резные рунные завитки.

Моему Мастеру-приблуде нужны именно рога.

— Ты бы еще ковер-самолет попросил, — кое-как справившись со смехом, отвечаю я. Вытираю пальцами слезы в уголках глаз, думая, что если завтрашняя охота будет удачной и сойдутся все звезды, я готова продать душу демонам Нижнего мира в обмен на возможность навсегда запечатлеть лицо Эвана, когда попрошу у него рога арха.

На самом деле охота сегодня вообще крайне неудачна. Во-первых, потому, что утром у меня просто зверски болит голова: всегда очень буйно реагирую на смену погоды, а тут после снега вдруг зарядил колючий дождь на всю ночь. Как итог: грязь, слякоть и пробирающая до костей сырость.

Во-вторых, сегодня назначена игра, на которую Риваль явится обязательно. И игра это начинается после полуночи, так что мне нужно быть свежей, подрой и хорошо соображать, что вряд ли удастся, если охота затянется на весь день. В общем, все одно к одному. Но кто я такая, чтобы пренебрегать высочайшими приглашениями? Не двухголовая — так точно, и не кошка, чтобы рискнуть пожертвовать одной из девяти жизней.

Я помню «просьбу» великого герцога и для поездки выбираю бордовые кожаные штаны с вышивкой и кружевной отделкой, а в пару к нему: алую, как кровь, сорочку и черный камзол. И даже треуголка у меня есть, с тремя алыми перьями, собранными рубиновой застежкой. Райль окидывает меня придирчивым взглядом, макает кисточку с беличьим ворсом в жемчужную коробочку и придает последние штрихи моим бровям.

— Ты там будешь самая красивая, — улыбается, явно довольная проделанной работой.

И, как ни странно, не клянчит взять ее с собой, хоть обычно чуть не до смерти дуется, если я хожу на светские мероприятия без нее. Догадываюсь, что дело в Эване — сестра до сих пор вспоминает его как самого страшного злодея в нашей жизни.

На мой вкус, губы можно было сделать и не такими яркими, но то, что теперь я выгляжу роковой красавицей — бесспорно.

К назначенному времени мы с Гримом прибываем верхом. На опушке Черного леса уже разбили пестрые шатры — и все это скорее напоминает шумную ярмарку, чем подготовку к встрече со смертельно-опасным зверем. Даже если на минутку предположить, что это и впрямь арх, а не одичавший медведь или бешеный лось. Конечно, мое эффектное появление вызывает живой интерес. Не сказать, что приятный, но я давно научилась не обращать внимания на шепот в спину и откровенное отвращение во взглядах тех, для кого женщина, сидящая верхом по-мужски, — блудница и бесстыдница, похуже тех, кто в подворотнях торгуют любовью за медяк.

Эван как раз упражняется с копьем: я придерживаю лошадь, чтобы полюбоваться тем, как он грациозно делает выпад за выпадом, терзая соломенное чучело. Последний удар приходится ровно в лоб цели, и великий герцог срывает бурные женские овации. И Тара в первых рядах тех, кто рукоплещет его победе, не жалея ладоней. Кажется, одна я не реагирую никак — и Эван, словно чувствуя это, оборачивается ко мне.

— Ты приехала, — говорит, бросая копье оруженосцу.

— Решила не искушать судьбу и не напрашиваться на порку.

Великий герцог помогает мне спешиться и задерживает ладони на талии гораздо дольше, чем того требуют приличия. Он весь в черном: кожаные штаны, сапоги, камзол и даже сорочка под ним. И волосы взлохмачены ветром. После тренировки все еще тяжело дышит и я, пытаясь освободиться из его объятий, упираюсь ладонью ему в грудь. Сердце колотится быстро и ритмично.

— Ты меня компрометируешь, — говорю глухо, чтобы еще немного насладиться этими частыми ударами.

— Говорит женщина, носящая мужской наряд и приехавшая в мужском седле. — Он отвечает мгновенно, как будто заранее, еще вчера, знал, что я буду говорить. И какими словами. — Не говори глупостей, Дэш, не порти образ, от которого я почти готов потерять голову.

— Тем не менее, это не дает тебе права лапать меня, словно одну из своих безмозглых побрякушек.

— Если бы я считал тебя такой, ты бы уже давно гнила в темнице, — ни капли не лукавит Эван.

Протяжный рев охотничьего рога говорит о том, что загонщики напали на след зверя и медлить нельзя. Эван усмехается — азарт придает его взгляду остроты, от которой хочется загородиться руками.

— Поцелуешь на удачу, Дэш? — Он недвусмысленно проводит пальцем по моим губам.

— Не боишься, что отравлю?

Он становится серьезным, улыбка угасает, уступая место грозным теням. Как будто я сказала что-то такое, что противно ему самому.

— Возможно, герцогиня Аберкорн, ты меня уже отравила.

Я хочу как-то разбавить это напряжение, тяжелую паузу нашего разговора, но Эван отстраняется и идет к лошади, на ходу раздавая четкие указания. Наверное, догонять его шуткой о том, что трофейные рога я откуплю за любые деньги, будет верхом безрассудства. Поэтому просто взбираюсь обратно в седло и пристраиваюсь в хвосте колонны. Женщин среди желающих посмотреть на охоту вблизи мало: я да пара отважных вдов. И Тара — тут как тут. И это явно неспроста.

В охоте нет ничего интересного: просто ехать вместе с остальными и изредка пришпоривать лошадь. Самое интересное всегда в руках главного охотника, и никто из мужчин не рискнет влезть в забаву Эвана и накликать на свою голову гнев великого герцога Росса.

Колонна уходит все дальше в лес, я, скуки ради, пытаюсь спланировать сегодняшнюю игру, благо у меня есть хорошие навыки, а старый герцог всегда говорил, что карты меня любят. Потом колонна перебирается через неглубокий овраг и ускоряется.

Я понукаю лошадь пятками, но она почему-то упрямится. Громко ржет и косит влево, как будто что-то ее пугает. Грим настороженно озирается по сторонам и говорит что-то таким тихим шепотом, что я не разбираю ни слова. Пытаюсь приструнить лошадь, но упрямица, окончательно взбесившись, встает на дыбы. Пытаюсь удержаться в седле, но понимаю, что это бесполезно: лечу на землю, в последний момент понимая, что это падение спасло мне жизнь.

Черная тень сносит мою кобылу тараном: черненые кончики рогов протыкают бедное животное, забирают верх, словно кусок мяса на вилку.

От удара головой и сломанной шеи меня спасает насквозь влажный мох и прошлогодние листья. И вязкая грязь, в которой я барахтаюсь, как муха в меду. То, что Грим до сих пор не пришел мне на помощь, пугает. Вот и вся моя хваленая храбрость: я так привыкла полагаться на защитника за спиной, что сейчас готова нырнуть в панику с головой.