- Мчится теперь эта машина подобия иномарки, сверкая боками. Мчатся в ней только те, кто ею лихо и реально рулит, не замечая и не желая замечать того, что те, кто работают и обслуживают эту машину, давно выброшены из кузова и не успевают за ней, за машиной этой, потому что мчится она без всяких правил, потеряв страх перед любыми правилами. И кузова нет никакого у этой иномарки, не предусмотрено для обслуживающего персонала, а есть только уйма динамиков, которыми увешаны ее бока и через которые гремит реклама о ее прелестях, о том, что машина эта всех обгонит, всех победит и все вокруг пометит своими выхлопными газами.

   Не только бывшие пассажиры в ужасе от новой машины, но и весь мир в ужасе ждет своей участи, которая постигнет его, когда эта блестящая машина, битком набитая одними рулевыми, врежется в приглянувшийся рулевым столб.

   Каково ехать в такой государственной машине, из которой во все стороны разлетаются запчасти в виде медицины, науки, образования, социальных гарантий, а рулевых волнует лишь одно - удобств езды? Каково это? Лично я от такой езды устал - Павел вздохнул:

  - Здесь, в лесу она не чувствуется. Раньше умудрялся как-то смехом спасаться - посмеешься над юмористами и легче становится, а с годами подумалось: Ведь это мы над самими собой смеемся. Надо бы этим юмористам морду набить. Это не мы, это они над нами смеются, что мы ничего не можем изменить в жизни, похожей на абсурд. С тех пор смеяться расхотелось и спасаюсь я не смехом, тишиной я спасаюсь - спокойно добавил он, потянувшись за чайником. Павел улыбнулся:

  - Я люблю свою страну, а не государственную машину. Здесь ее колеса на меня не давят - он развел руки в стороны:

  - Здесь здорово! Не входишь в контакт с шестеренками машины. Это наподобие рыбки в аквариуме, - усмехнулся он:

   - Она чувствует себя свободной, пока не стукнется лбом о стенку. Так и я не чувствую здесь никаких стенок, а чувствую себя человеком, причесываю свою душу, потрепанную от контактов с цивилизацией, все более загоняемой в гараж государственной машины. Интересно получается - снова усмехнулся Павел:

  - Ты живешь и вроде бы не нужен этой машине государственной - катит она, везет саму себя в свое удовольствие, но в то же время сидишь и ждешь, когда ты понадобишься какой - нибудь долг исполнить, забытый или вновь придуманный, при гараже обязанностей числишься, пока на выборы какие -нибудь не позовут. Впрочем - он опять усмехнулся: Скоро и для этого не понадобишься. Там сейчас столько рулевых рулит, что им хватит самих себя выбирать.

  Павел не походил на страстного оратора, призывающего всех превратиться в его единомышленников. Виктор Петрович чувствовал, что Павел мог бы ничего этого не говорить и чувствовал бы себя при этом ничуть не хуже. Получилось все просто и естественно, как сама природа, и речь его не походила ни на нытье, ни на жалобы.

  Виктор Петрович слушал молча и был далек от мысли возражать. Все слова Павла укладывались в его голове подобно мозаике, занимая пустовавшие, словно предназначенные для них, места. Он сам всю жизнь проработал в строительной компании и хорошо знал, что значит быть винтиком государственной машины. Слова Павла подействовали на Виктора Петровича настолько, что он даже приуныл, вспомнив о двух предстоящих годах до пенсии.

  - Ты разве сам не замечал? - Павел повернулся в сторону Виктора Петровича:

  - Стоит лишь обратиться в любую дверь государственной машины, как тебе тут же дадут понять несвоевременность твоего визита, неразрешимость твоей проблемы или намекнут о цене вопроса, и обязательно дадут понять, что ты являешься помехой для работы госучреждения, занятого важными делами.

  Виктор Петрович молчал, все еще помня последнее посещение поликлиники. Он знал, что без валерьянки больше туда не пойдет. Павел откинулся на мягкий мох, сунув руки под голову: - - Не-ет, здесь, в лесу, хорошо. Может быть это эгоизм - позволять себе то, что хочешь, и я много лет себе этого не мог позволить, а теперь знаю, что мой эгоизм - это не за чужой счет, за счет моего одиночества, ради отдыха от чужого эгоизма.

  Павел сладко потянулся, лежа у костра и глядя на него, Виктор Петрович вдруг вспомнил, что уже завтра ему надо будет окунаться в свои повседневные проблемы, а Павел и завтра вечером, и послезавтра будет так же лежать у костра и любоваться звездам ночного неба. Виктор Петрович не хотел ему завидовать, он порадовался за Павла, который продолжал:

  - Мне здесь нравится - он махнул рукой:

  - Главное, родник есть. Я здесь с начала лета и думаю на тот год здесь остановиться. Так что, никакой я не путешественник, - подытожил он свою речь: Скорее, я беглец. Беглец от цивилизации, которую люди все больше превращают в государственную машину.

   Ты случайно набрел на меня, но ничего случайного в мире не бывает, значит пришло такое время, и ты встретил меня там, где я спрятался от людей.

  Виктор Петрович не собирался ни в чем возражать Павлу. Его слова эхом отзывались в его душе. Сам себе он признавался в том, что его тяга на рыбалку, его вылазки за грибами привлекали не результатом, не добычей, а желанием уединиться, побыть одному, наедине со своими мыслями. Слова Павла были ему понятны и близки.

  - Извини, - виновато обратился он к Павлу:

  - Я нарушил твое уединение. Я не нарочно. Так вышло.

  - Ничего - не меняя позы ответил Павел:

  - Я уже два месяца тут живу, отдохнул от людей. Ты меня не раздражаешь. Все нормально. Хорошо, что есть интернет. Я перечитываю уйму книг. Главное, с пользой его применять, а не копаться в нем, как в помойке.

  В палатке продолжал гореть свет, а они так и лежали у костра.

  - Здорово у тебя тут - не выдержал Виктор Петрович, окончательно проникнувшись магией обстановки.

  - Да! - откликнулся Павел:

  - Я даже не знаю когда лучше: днем или ночью. Как можно не любить свою страну, всю эту красоту?! - пожал плечами Павел:

  - Только, чтобы почувствовать эту любовь, надо забиться в такую вот глушь, где никто не помешает этому, чтобы это вошло в твою кровь вместе с тишиной ночи, с молчанием звезд.