История эта имела продолжение с финалом, видимо, закономерным для человека, не умеющего делать выводы из уроков жизни. Когда началась учеба, Андрей даже в мыслях не мог допустить, что когда-нибудь предаст огласке тот случай. В первые же дни учебы Шура Коваленко, как ни в чем не бывало, вернул Андрею отчет по практике. Как и прежде, они не пересекались в повседневной жизни. Учеба шла своим чередом, но произошло событие, взбудоражившее их будни. Случилось это в курсантской столовой. У каждой роты в столовой было определенное место, свои столы. Рядом со столами их роты с осени размещались столы зелененьких первокурсников, которые всегда прибегали с занятий, голодные, раньше степенных третьекурсников. А Шура Коваленко своей степенной походкой всегда приходил позже всех третьекурсников. Придя на обед, он обнаружил, что все за столом уже сидят, а его стула нет. Недолго думая, он подошел к соседнему столику первокурсников и выдернул стул у одного из них со словами: Нечего чужие стулья забирать, салаги! Парнишка ухватился было за стул. Неизвестно сколько мебели в столовой было бы переломано двумя ротами, если бы на этот случай не оказался командир первокурсников, который пришел проверить порядок приема пищи его курсантами. Это был самый лютый офицер училища по фамилии Черепок, известный в курсантской среде как Череп. Когда он заступал на дежурство по училищу, то в каждой роте ждали по вечерам его внезапных проверок с поисками нарушений и обязательными нахлобучками дневальных. Конфликт в столовой Черепок устранил, но сор из нее вынес далеко, с шумом на все училище, воспользовавшись случаем "насолить" командиру третьекурсников, с которым у него была вражда.
Черепок написал рапорт на имя начальника училища о притеснении его первокурсников. Начальник училища был разгневан и потребовал наказать виновных , вплоть до отчисления, с показательным процессом в виде комсомольского собрания роты, что и было исполнено командиром, получившим взыскание. На собрание пришел замполит училища. В своем вступительном слове он возмущался тем, что такого можно было ожидать от разгильдяев - судоводителей, но никак от электромехаников, от элиты училища. Неудивительно - на электромеханический факультет набирали пятьдесят человек, а штурманов набирали по двести человек, но выпускали из училища по шестьдесят - семьдесят. Во время его речи Шура Коваленко стоял перед собранием со знакомым Андрею растерянным видом, с блуждающим взглядом, с дрожащими губами. Андрею было жалко его. Наверное, потому, что он с Шурой никогда не сталкивался близко в общении и не познал в полной мере специфики этого общения.
Сначала выступал старшина роты, потом комсорг роты, за ним комсорг группы, старшина группы, дали слово и его соседям по кубрику - обоим Шурикам. Все, как сговорившись, в один голос, не находили никакого изюма в булке, имя которой было Шура Коваленко. Никто не подал голос в его защиту. Каждый припоминал Шуре какой- нибудь неприглядный случай из своей памяти. Андрей видел - к чему шло все дело. Он понимал, что и без его помощи вопрос о судьбе Коваленко решен. Он сидел, и у него не было ни малейшего желания присоединяться к общему хору голосов, чтобы вместе со всеми добивать провинившегося. Было противно, а еще противней было бы рассказать о случае на судне. Андрей молчал, чувствуя, что язык его хранит бомбу для окружающих, завернутую в его молчание. Он никак не стремился на первые роли обличителя.
Пока он молчал, последним взял слово командир роты и подвел черту под тем, что от него требовали сверху. Комсорг провел голосование. По его результатам Шура Коваленко был отчислен из училища решением комсомольского собрания. И тогда, на собрании, и спустя годы, Андрей считал, что правильно сделал, умолчав обо всем. Он не уверен был в другом - в своей реакции на тот случай, если бы собрание не исключило Коваленко из училища. Он не смог бы тогда умолчать, это было бы укрывательством. Молчание его в том случае давало бы Шуре возможность и дальше верить в непогрешимость своего поведения. Тогда пришлось бы вывалить ту кучу на обозрение всей роты. Хорошо, что этого не потребовалось и получилось так, как получилось. Главное, что ему не пришлось идти против своей воли, не пришлось делать то, чего он не хотел делать.
А память - она такая штука - из нее невозможно вырвать то, что помнишь, и то, что хочешь забыть.
11. 18
