Том шмыгает носом.
– Ты меня понимаешь?
– Да, мэм, – совсем тихо говорит Том.
Полицейский Джек и миссис Буковски словно зрители смотрят из сумрака зала на сцену. Вечерний воздух неподвижен, и табачный дым стекает с уголька сигареты сизой полупрозрачной ленточкой. Габаритные огни полицейской машины горят красным, и их отсвет падает на худые ягодицы и длинные голые ноги Тома.
Юноша почти сразу сбивается со счета. Он не может сосредоточиться и считать эти хлесткие жгучие удары ремнем. Десять ударов? Двадцать? А Айла все стегает и стегает его по голым ягодицам. У метиски тяжелая рука. Том мычит сквозь стиснутые зубы, и только когда ремень обжигает ляжки или поясницу, юноша не может сдержать крика.
А потом этот кошмар кончается. Исхлестанные ягодицы пульсируют глухой саднящей болью, но Айла больше не хлещет его ремнем. Юноша ничего не слышит кроме своего хриплого сбитого дыхания. Он дышит так часто, словно пробежал изо всех сил несколько миль, сердце грохочет и норовит выпрыгнуть из груди. Браслеты наручников больно впиваются в запястья. Пока метиска порола Тома, стемнело, и над заросшим бурьяном полем поднялась ущербная яркая луна.
Том помнил, как пожилая дама в «плимуте» смотрела на него сквозь дымок сигареты. Она улыбалась тонкими бесцветными губами и кивала в такт звонких шлепков ремнем. Миссис Буковски с живым интересом следила, как Айла наказывает юношу, она забывала затягиваться сигаретой, и та превратилась в столбик пепла.
Том медленно поворачивает голову и смотрит на шоссе. Кофейного цвета «плимут» исчез, растаял в ночи, словно его и не было. У Тома за спиной стоит метиска. Айла часто дышит, её черные волосы, немного растрепались. Она вдевает в штрипки черных форменных брюк широкий ремень и посматривает на Тома. Темные глаза метиски сверкают, а может это серебряный свет луны отражается в зрачках. Голые ягодицы Тома неровного лилового цвета от ударов ремнем. На ляжках остались темные отметины. Лицо Тома блестит от пота, его светлые волосы спутались.
– Черт, я сейчас взорвусь, – говорит Айла низким хриплым голосом и смеется.
Полицейский Джек усмехается в усы.
– Ты та еще сучка.
Айла пошатываясь, словно пьяная идет по шоссе прочь от машины. Она спускается в дренажную канаву и поднимается на другую сторону и останавливается на краю, заросшего высокой травой, поля. Одну за другой Айла расстегивает пуговицы синей форменной рубашки, стаскивает рубашку и отбрасывает в сторону. Заведя руки за спину, метиска расстегивает черный лифчик, бретельки съезжают с ее покатых полных плеч. Том видит грудь Айлы, она такая, как Том себе и представлял. Грудь у метиски не маленькая и не очень большая, а в самый раз, так и просится в руку.
– Джек! Сукин ты сын, не заставляй девушку ждать! – кричит Айла.
Полицейский Джек быстро оглядывается на Тома. Он смотрит на юношу, словно на некий предмет, на неодушевленную вещь, на ящик с апельсинами, стоящий на асфальте возле машины. Тому становится неуютно от этого взгляда. Джек переходит шоссе и спускается в дренажную канаву. На ходу полицейский расстегивает пуговицы форменной рубашки.
– Я так завелась, пока лупила этого мальчишку! – говорит метиска.
Джек нагибается к ней, и Айла заводит руки за его шею. Айла впивается губами в губы Джека. Они целуются и сопят так долго, что Тому становиться скучно. Потом метиска отталкивает Джека от себя и полицейский, охнув, валится в высокую траву.
– Ты же знаешь, я люблю сверху, – бормочет Айла.
Метиска начинает стаскивать с себя форменные штаны, повернувшись к шоссе спиной. Лунный свет заливает ее округлые ягодицы и полные ляжки. Том чувствует, что его член твердеет и наливается кровью. В низу живота сладко ноет, саднящая боль от порки отступает и гаснет. Голая Айла опускается на колени, лунный свет серебрит изгиб ее спины. Метиска со смехом валится на Джека и пропадает в траве.
В висках Тома гулко стучит кровь. Эрегированный распухший член Тома торчат из паха словно рог. Том хочет дотянуться рукой и сжать его в кулаке, но в запястье врезается браслет наручников. Том изгибается стоя на коленях возле машины, но не может дотянуться. На глазах от обиды выступают слезы.
– Вот он, самый настоящий полицейский произвол, – бормочет Том.
Летняя ночь. Старый в два этажа бревенчатый дом Клеменсов в Ханнибале. Кабинет мисс Клеменс на втором этажа. Просторная комната. Окно задернуто глухими шторами. Невысокий диванчик возле стены. Вдоль другой стены – полки, от пола до потолка заставленные книгами, альбомами, журналами и папками с газетными вырезками.
Возле окна – широкий письменный стол. На потемневшей от времени столешнице – лампа под матовым абажуром, печатная машинка, несколько блокнотов, глянцевый журнал с девицами в бикини, пепельница, полная сигаретных окурков и чашка с остывшим кофе.
За столом, откинувшись в кресле и сложив руки на груди, сидит Полли Клеменс, старшая сестра Тома. Сам Том стоит возле стола на границе круга света и, насупившись, смотрит мимо сестры в темный угол кабинета.
– Какой позор, – говорит Полли, гневно поджав полные красиво очерченные губы. – Тебя привезли домой в полицейской машине. Хорошо хоть ночью! Очень надеюсь, миссис Тэтчер не видела… Кончится тем, что ты, Том, угодишь за решетку!
Том молчит, ему нечего сказать.
Полли качает головой и тянется к пачке сигарет. Это молодая статная женщина лет двадцати шести. Она выше младшего брата и шире в плечах. Полли, как и Том, блондинка. Обычно Полли носит волосы до плеч, что-то вроде длинного каре без челки. Глаза у мисс Клеменс голубые, аккуратный курносый носик и полные губки. Полли знает, что похожа на хорошенькую куклу и культивирует этот образ. Она носит круглые очки в стальной оправе, потому что близорука, и еще, эти очки помогают Полли выглядеть серьезней и старше, как и пристало редактору журнала «Hot Missouri Girls».
– Ты мне обещал, что больше не будешь сбегать из дома, – говорит Полли.
Она смотрит на брата сквозь круглые стекла очков, недобро прищуря глаза.
– Прости, – вздыхает Том.
– Прости? – переспрашивает его Полли и бросает незажженную сигарету на стол. – И это все? Просто «прости»? Тебя не было четыре дня! Ты хоть понимаешь, что я с ума от волнения схожу? Я думаю, что тебя убили, или ты стал наркоманом или утонул в реке… Да что угодно! А тебе на меня наплевать… Да, наплевать…
– Неправда, – говорит Том.
– У меня нет девушки месяца для обложки журнала. А еще Урсула от нас уходит… И мне нужно искать новую горничную… А еще ты где-то шляешься! Ох, Том! У меня голова от этих сигарет трещит…
Полли смотрит на Тома уставшими печальными глазами. Её прямые соломенного цвета волосы растрепаны.
– Господи, как же я рада, что ты вернулся, – говорит Полли, – ну, чего стоишь столбом, иди ко мне!
Том обходит стол, наклоняется и обнимает сестру.
– Не смей убегать из дома! – шепчет сестра ему на ухо.
– Не буду, – обещает Том.
– Сегодня уже поздно, – говорит Полли, – завтра с утра, я скажу Урсуле, чтобы хорошенько выдрала тебя тростью.
– Полли! Мне и так сегодня досталось! – Том отстраняется от сестры и отходит на шаг назад.
– Сам знаешь, что заслужил, – говорит Полли и смотрит на брата с улыбкой, – иди уже спать в свою хижину. Полночь скоро.
Вздохнув, Том выходит из кабинета, быстро спускается по скудно освещенной скрипучей лестнице и через заднюю дверь попадет в сад. В саду оглушительно трещат цикады. Яблони и апельсиновые деревья стоят, освещенные призрачным лунным светом. На тропинке лежат тени ветвей. Том идет по саду прочь дома, пока тропинка не приводит его к маленькому летнему домику, стоящему возле старого бука. Том оглядывается на силуэт дома Клеменсов, который словно утес темнеет промеж освещенных лунным светом фруктовых деревьев. Молодой человек открывает дверь и переступает через порог. Он находит в кармане спички и зажигает керосиновую лампу, стоящую на столике. Теплый красноватый свет, мигающий и подвижный, раздвигает мрак внутри летнего домика, и становится видна кровать, застеленная клетчатым одеялом, табурет с изрезанным ножом сиденьем, маленькое окошко, задернутое занавеской, постеры рок-групп на стене и длинная полка, заставленная растрепанными книжками.
