«А теперь вот и мать взбеленилась. Ну что мне-то делать, если Защитнику неймётся? Он ведь не добровольно, так силой заставит. Неужели всем будет легче, если меня приволокут к дому на площади за волосы? Разве мама будет такому рада?» – на этой мысли снова хлынули слёзы.

«Пасита. Чего он пристал? – несмотря на сладкие речи, Кира хорошо помнила презрительное выражение лица, свист плетей… Помнила, как убили ни в чём не повинного Волчка… Помнила, как они с Микором снимали со столбов полуживых парней и доставляли тайно к Матрёне… Помнила Глафиру, крадущуюся в ночи с лихорадочным блеском в глазах… – Да. Сегодня Защитник, будто бы и не он вовсе, а кто другой. И про силу эту столько талдычил, а все одно – будто соблазнял. Да только не нужна мне никакая сила! Ясно, как день – от неё одни беды. И домой вот точно теперь нельзя. Как говорил тин Хорвейг? Когда эмоции нахлынут, можно чего угодно ожидать? А вдруг я усну и избу спалю? Или, наоборот, заморожу к бесам?» – охотница села и осмотрелась. Сжечь случайно овины и сеновал тоже будет нехорошо.

2.

Кто-то гладил по плечу, спросонья сразу подумалось о плохом, и Кира резко вскочила, выхватив нож.

– Тише! – На неё в ужасе глядела побледневшая Анасташа. – Ужели я тебя так допекла, что ты меня готова убить?

Мама! – С укоризной воскликнула охотница, возвращая нож на место. Села рядом и расплакалась, спрятав лицо в ладонях.

– Тише-тише, – Анасташа осторожно потянулась. Обняла, чувствуя, как напряжена спина дочери. – А ты чего это удумала тут спать? Камни у воды не лучшая постель. Так и простудится недолго.

– Чай не зима, – буркнула Кира, выворачиваясь из объятий. С обидой посмотрела на мать и принялась раздеваться: «Что же в голове-то так горячо?»

– Прости, дочка. Не знаю, что на меня вчера нашло… Разозлилась, увидев тебя с извергом. Знаю, сердцу не прикажешь, но… – Анасташа тяжко вздохнула. Горечь исказила все ещё прекрасное, несмотря на годы, лицо. – Да и Пасита мужчина видный. Знатен, богат. Эх, если бы ещё не был Защитником… Опять же, обликом хорош, но… Наверное, и моя кровь тут виновата.

– Мама, постой, – Кира, как есть, без ничего уже по колено вошла в воду, но обернулась, – ты сейчас о чём? Ты решила, я влюбилась в тин Хорвейга?! – Ещё не получив ответа на вопрос, прочитала его у матери в глазах. – Да ты что? Все не так! Совсем не так! Да я тебе все расскажу, ты погоди. Охладиться мне надо.

Кира привычно разбежалась и нырнула. Купание принесло облегчение, освежив не только тело, но и мысли. Уняло странный жар. Даже на душе стало легче. Охотница вышла на берег и, расположившись на плоском камне, не спешила начинать разговор. Отжала волосы, принялась заплетать косы.

– Так почему ты здесь спала? – Не выдержав, спросила Анасташа.

– Боялась избу спалить.

– Чего? – Глазах матери от удивления стали вдвое больше.

– Мама, я – Защитница.

– Киалана Заступница, помоги! Моя дочь повредилась умом.

– Так Пасита сказал, – не обращая внимания на слова матери, продолжила Кира. – Со мной тогда что-то произошло. В тот самый раз, когда Люта с Ламитой меня нашли здесь. Мордан рассказал про это тин Хорвейгу. Они посчитали, что я вошла в боевой транс, как Защитник.

– Что?! – Анасташа не поняла и половины сказанного.

– Пасита сказал, что у меня дар, а дед и отец скрыли это от Ордена, но больше так нельзя. И ещё сказал, что я могу нечаянно избу спалить…

– Брешет твой Пасита, как сивый мерин! Голову хочет вскружить! Сказки сказывает.

– Зачем ему врать? – Устало проговорила Кира. – Он, что захочет берёт. Хотя… Может, меня не трогает, потому что я – тин Даррен? – Произнесённое с трудом имя непривычно резало слух. Кире казалось, что это кто-то другой. Не она. Не о себе говорит. – Опять же, деревенских не обижать обещал, пока я к нему прихожу и делаю, что велит. И ведь седмица, как спокойно. Верно? – Кира подняла глаза.

– Народ-то решил, к празднику Киаланы смягчился изверг, богиню боится гневить… – Анасташа украдкой взглянула на дочь и снова уставилась вдаль.

– Ага, а плата за то – мои бока…

– Дочка! – Мать порывисто обняла Киру, будто пытаясь закрыть, защитить.

– А вчера, – продолжала Кира тем же самым ровным тоном, несмотря на то что голова покоилась на материнской груди, – Пасита был совсем другой… Будто подменил кто. Вежливый, обходительный. Но приказал сегодня вечером быть на празднике среди остальных. Целоваться со мной хотел… – Кира смутилась. – Наверное, ты права.

Охотница подняла голову и горестно вздохнула, внезапно осознав, как все выглядело со стороны: «Пасита улыбается, ведёт меня под локоток до самой избы, потом за руки держит…»

Анасташа встала и спустилась к воде. Умыла лицо, едва тронутое сеткой морщин.

– А ещё сказал, – продолжила Кира, – мне непременно надо учиться. Сказал, что он увезёт меня в Орден, иначе сила рано или поздно вырвется на волю, и тогда быть беде.

3.

– Пасита, так что? Сегодня девок снова трогать нельзя? – Мордан стоял посреди комнаты и насуплено глядел на Защитника, завязывая на талии широкий бордовый пояс с длинными кистями.

Тин Хорвейг с утра прямо-таки лучился. Предвкушение, порой, слаще всего прочего бывает.

– С чего ты взял? – Он широко улыбнулся и отхлебнул вина. – Это же ночь Киаланы. Кого поймаешь, та и твоя. Богиня одобрит, – он весело рассмеялся и отсалютовал кубком. Через мгновение к нему присоединились и братья.

– Идёмте.

По берегу Широкой со смехом носились девушки, головы которых украшали венки, и парни, подпоясанные красными кушаками. Это те, кто ещё не обрёл семейный очаг. Те, кто скоро побежит в лес исполнять обряд во славу Киаланы. Все смеялись, играли, брызгались речной водой, что-то жевали, черпали из больших корчаг, расставленных тут и там. Пили: кто пиво, кто мёд, а кто подслащённую воду. На берегу горели костры, освещая все вокруг ярким пламенем. Замужние женщины то и дело подбрасывали ароматные травы, отгоняя духов, выбравшихся из Излома на шум, чтобы посмотреть, что же здесь такое творится.

Кира сидела чуть поодаль на бревне и жевала травинку, доплетая венок. У ног лежал целый ворох полевых цветов. Все синие: васильки, аконит, синий лён.

Вернувшись домой, охотница задремала – сказались ночёвка на камнях и тяжкие думы. Анасташа не стала её будить, позволив выспаться, насколько возможно. Ведь следующую ночь полагалось провести без сна. Вот и запоздала Кира с венком немного: «Не страшно. Веселиться всё равно настроения нет, что-то не до того».

Со вздохом протянула руку, так и не решаясь добавить дубовый лист. Что означало бы – желание привлечь сильного жениха. Такого, кто сможет защитить. Крапиву же выбирали те, кому хотелось покладистого и сговорчивого спутника жизни. Кира долго не могла решить, что нужно именно ей. Даже хотела оставить венок просто из цветов, так поступали, когда полностью полагались на волю богини. Внезапно нахлынула тоска по другу. Сколько праздников подряд они вот так же, как и остальные, наслаждались жизнью, объедаясь сладкими пирожками с малиной и ежевикой.

Впервые Кира всерьёз задумалась о том, что у неё до сих пор нет суженого. Раньше он ей как-то и не был нужен. Да и мать не давила, не спешила сплавить дочку из дому.

«А теперь? Нешто это, щемящее душу чувство, возникающее, когда вижу, скажем, Ламиту с Лютобором, зависть и есть? А хорошо, наверное, вот так прижаться к широкой груди, и не думать ни о чём… Так, дуб или крапива? Надо быть честной перед богиней, – Кира решилась и вплела дубовые листья. – Пусть случится чудо и Микор вернётся. Выйдет навстречу по лесной тропинке, стянет свой кушак и набросит мне на талию, притянет к себе. Усмехнётся с хитринкой и ляпнет какую-нибудь колкость. Да пускай, хоть и про репу… А потом сорвёт поцелуй. Да не так, как обычно, а такой вот – жаркий, как тогда в избе, перед уходом. Чтобы было даже немного больно…»