Славка смотрел на две полоски белой ткани, на которых чёрной тушью были аккуратно выведены цифры 3457.

  - Это номер Долговязого, он загнулся недавно, поэтому тебе его номер и передали. Здесь редко новые номера выдают. - Сказал Лёнька и ушёл расхохотавшись. А Славка ничего не понял.

  Вся жизнь малолетних зеков зависела от старосты барака. Славка долго разбирался в иерархии лагерных начальников и понял, что только половина начальники настоящие. Остальные, это аналоги воровских авторитетов на зоне. Староста барака малолеток был угрюмый взрослый зек по прозвищу Француз. Потому что он был картавым. Правда, взрослым его назвать можно было весьма условно, он вышел во "взрослый" барак всего год назад, но его оставили старостой у малолеток. Славка долго не знал, как его зовут, и только однажды на построении мордатый сержант выкрикнул фамилию Француза - Гоголев. А когда тот сделал шаг вперёд, сержант подошёл к нему и, заглядывая в глаза, прошипел:

  - Чего же ты, Лазарь Акимович, не досмотрел? Почему твои подопечные на колючку под напряжением кидаются, да так, что одни угольки остались от пацанёнка.

  Славка видел, что Француз вытянулся, и сглотнул. Он явно не знал, что случилось. Вечером на построении были все, Француз ночует в другом бараке, откуда ему было знать, что случилось ночью. Почему-то Славка был уверен, что кто-то из их барака погиб именно ночью.

  Разбирались недолго. Пацана нашли утром солдаты, которые обходили лагерь по периметру. Колючкой под напряжением был огорожен только энергетический цех. Славка не знал, что там находится, но от крыши этого цеха расходились провода к другим цехам, и помещениям лагеря. Лёнька говорил, что это самое секретное место завода. Если что-то сломается в энергетическом цехе, встанут все остальные цеха. А тогда в строю, слушая, как сержант орёт на старосту, Славка услышал шёпот Лёньки стоявшего позади него - "Это уже третий, в этом году, на колючку кинулся. Двое из взрослых бараков, а из нашего первый". В очереди возле кухни судачили, что по следам определили, что парня к колючке кто-то притащил, и тех, кто тащил, было двое. Следов пацана не было. И рядом с забором видели, засыпанный опавшими осенними листьями костёр. А деревьев на территории лагеря не было. И ещё говорили, что у того пацана срок уже закончился, его мать вызвали, чтобы забрала, но она приехать не успела. Старосту Француза снова перевели в барак малолеток, и на время всё затихло. Но только на время. Подростки старались подражать взрослым зекам, и периодически выясняли отношения на ножах. Славка до колик в животе боялся драк, которые затевали его товарищи по бараку. Сначала один задирал другого, начинался кулачный бой, а через некоторое время в драку вступали другие, и Славке казалось, что по земле катается огромный шар из сплетённых человеческих тел. И вдруг этот шар рассыпался, и на земле оставался лежать тот, кого пырнули ножом. И не всегда это был кто-то из тех двоих, кто затеял драку. Лёнька говорил, что драки организуют специально, чтобы кого-то наказать, а жертва и не знает, что всё затевалось ради него. Славку никто не задирал, но он всё равно боялся, что рано или поздно решат, разобраться и с ним.

  - А я думал, что здесь не совсем зона. Это же секретный завод. - Сказал Славка Лёньке, когда они загружали свои тачки бракованными корпусами для мин.

  - Ну, ты, тормоз! - Ответил Лёнька. - Как это зона не настоящая? Самая, что ни на есть. Только блатных сюда не садят, вот и всё отличие. А я погоняло тебе придумал - Тормоз. - И Лёнька расхохотался.

  Лёнька всегда громко хохотал по поводу, и без повода, но почему-то никто на это внимания не обращал. И однажды Славка его спросил, почему он всё время хохочет. А Лёнька обиделся:

  - Это когда это я хохотал? - Славка опять ничего не понял, и предпочёл, пустить всё на самотёк - время покажет.

  Сибирская зима была суровой. Славка всё чаще вспоминал как жил на тётиной даче, и своих кошек - что-то с ними стало без него? Ему там было сытно и тепло, а здесь отобрали и новую телогрейку и валенки, которые ему выдали, как новенькому, и Славка ходил в тех же самых ботинках, в которых приехал. Ботинки давно прохудились, и Славка изловчился наматывать портянки так, что снег вовнутрь не попадал. Но главное, Славку всё время мучил голод. Сколько бы он не съел, а у него уже давно не отбирали пайку, всё равно голод подступал к горлу, как только он доедал то, что ему выдавали на кухне. Суп, который здесь называли баландой, зимой в котелке замерзал, и приходилось, разбивать его ложкой и сосать льдинки, сытости такая еда никак не прибавляла. Подростков кормили отдельно от взрослых зеков, поэтому Лёнька очень удивился, когда утром возле кухни к нему подошла женщина, по виду зечка. Он не знал, что в лагере отбывают сроки женщины, и тоже работают на заводе. Славка видел только вольнонаёмных из посёлка, когда они выстраивались вечером у проходной, чтобы выйти с территории завода.

  - Тебя Славой зовут? - Спросила женщина, поправляя на голове платок, и откровенно его разглядывая.

  Славка молчал. Славой его давно никто не называл. Прозвище - Тормоз прижилось, и Славка даже осознавал себя либо Тормозом, либо номером 3457. Лишь изредка на построении его называли по фамилии - Кононов. Это когда его вызывали в санчасть, или на склад получить что-то из одежды. Он всё ещё числился новеньким, и до сих пор ему выдавали что-то из материального довольствия, чего он получить не успел. Значит, прав был Ленька, когда говорил, что в лагере все свои имена забывают. Наконец, он выдавил из себя:

  - Да, меня зовут Слава.

  А женщина взяла его за руку, и потянула за угол. Там она расстегнула телогрейку, достала из-под рубахи свёрток и, протянув Славке, сказала:

  - Ешь.

  Это был большой кусок хлеба, сверху на котором лежал толстый кусок сала. Славка, не раздумывая, набросился на хлеб с салом, позабыв про свою кашу в котелке. Потом присел на корточки и стал, есть кашу из котелка, закусывая её хлебом с салом. Когда он почувствовал, что голод потихоньку отступает, он спросил женщину:

  - А можно я немного хлеба Лёньке оставлю?

  - Нет. Он разболтает, и тебя прибьют. И он никакой не Лёнька. Его Егором зовут, Мечиков, фамилия. Его когда-то контузило, вот и стал дурачком. У начальства никак руки не дойдут, его на волю отправить в приют. Срок давно уже у Егорки закончился. Да сирота он, некого вызвать, чтобы забрали. - Женщина дождалась, когда Славка доест и кашу, и хлеб, и ушла. А Славка подумал: "Интересно, откуда она знает, как Лёньку зовут по-настоящему?"

  Славка шёл с тачкой к яме с браком, и не обращал внимания на Лёнькину болтовню, он думал о своём. Когда он спросил женщину, почему она подошла именно к нему, она ответила, что тоже из Ленинграда. А хлеб с салом ей в передаче приносят из посёлка. Там у неё дочка в людях живёт, ждёт пока мать на волю выйдет. Вот и ей кое-что с воли перепадает. А идти, знакомится с земляком с пустыми руками негоже. И тут Славка понял, что Лёнька всё время повторяет какой-то вопрос. Он прислушался, и оглянулся на солдата. А тот уже обгонял их с Лёнькой, чтобы открыть калитку в заборе. Славка остановился, словно дожидался, когда можно будет проехать через калитку, и сказал Лёньке: