– Ба! Наш достойнейший Муди! Как он сохранился. Ни одного седого волоска в голове, а посмотрите-ка на мою! Чем вы красите волосы, Муди? Если б у него был мой откровенный характер, он бы сказал. Но теперь он держит язык за зубами. О! Если б я умел удержать мой язык, когда, знаете, я служил по дипломатической части, какое бы положение я занимал в настоящее время! Я не буду мешать вам, Муди, если вы имеете что-нибудь сказать леди Лидиард.

Ответив на веселое приветствие мистера Свитсэра вежливым поклоном, с важным видом изумления, который положил конец быстрому потоку юмора этого джентльмена, Муди обратился к своей госпоже.

– Достали вы банковый билет? – спросила леди Лидиард.

Муди положил банковый билет на стол.

– Я здесь лишний? – спросил Феликс.

– Нет, – ответила его тетка. – Мне нужно написать письмо, это займет не больше пяти минут. Можете остаться здесь или пойти посмотреть Хоббему, как хотите.

Феликс, припрыгивая, сделал вторую попытку достичь картинной галереи. Приблизившись на несколько шагов к входу, он опять остановился привлеченный отворенным шкафом итальянской работы, наполненным редким старым китайским фарфором. Будучи, разумеется, отличным знатоком, мистер Свитсэр остановился, чтоб отдать дань удивления содержимому шкафа. «Прелестно! Прелестно!» – проговорил он сам с собою, склонив одобрительно голову несколько набок. Леди Лидиард и Муди оставили его беспрепятственно любоваться фарфором и занялись своим делом.

– Не записать ли вам номер билета на всякий случай? – спросила леди Лидиард.

Муди вынул кусочек бумаги из кармана своего жилета.

– Я записал номер, миледи, еще в банке.

– Очень хорошо, сохраните его. Пока я пишу письмо, не надпишете ли вы адрес на конверте. Как зовут священника?

Муди назвал имя и надписал адрес. Феликс, оглянувшись на леди Лидиард и ее управляющего пока оба они писали, быстро вернулся к столу, как бы пораженный новою идеей.

– Есть еще третье перо? – спросил он. – Не написать ли мне теперь Гардиману, тетушка? Чем скорее вы будете знать его мнение касательно Томми, тем лучше, не так ли?

Леди Лидиард с улыбкой указала на подставку для перьев. Показать внимание ее собаке значило найти прямой путь к ее сердцу. Феликс принялся за письмо, крупным порывистым почерком, набирая много чернил и скрипя пером по бумаге.

– Мы очень похожи на клерков в конторе, – сказал он в своей веселой манере. – Уткнули носы в бумагу и пишем, как будто бы этим снискивая себе пропитание. Вот, Муди, прикажите кому-нибудь из слуг отнести это сейчас же в квартиру мистера Гардимана.

Посыльный был отправлен. Роберт вернулся и ждал, стоя близь своей госпожи с надписанным конвертом в руках. Феликс в третий раз направился, припрыгивая, к картинной галерее. Чрез минуту леди Лидиард кончила письмо и вложила в него банковый билет. Только что взяла она из рук Муди конверт, только что вложила в него письмо, как крик, раздавшийся из внутренней комнаты, где Изабелла нянчилась с собакой, заставил всех вздрогнуть.

– Миледи! Миледи! – отчаянно кричала девушка. – С Томми сделался обморок! Томми умирает!

Леди Лидиард уронила незапечатанный конверт на стол и побежала – да, невзирая на свой малый рост и толщину – бегом побежала во внутренние комнаты.

Оба оставшиеся взглянули друг на друга.

– Муди, – сказал Феликс в своей лениво-цинической манере. – Думаете ли вы, что, если бы с вами или со мной сделался обморок, леди Лидиард побежала бы бегом? Ба! Это такие вещи, которые колеблют веру в человеческую природу. Я чувствую себя адски измученным. Этот проклятый переезд чрез Канал. Я трепещу до глубины желудка, когда только вспомню о нем. Подайте мне чего-нибудь, Муди.

– Чего вам прислать? – холодно спросил Муди.

– Немножко кюрасао и сухарик. Прикажите мне принести это в картинную галерею. Черт бы побрал эту собаку. Пойду посмотреть Хоббему.

На этот раз ему удалось достичь арки, и он скрылся за портьерой, отделявшею картинную галерею.

Оставшись один в гостиной, Муди взглянул на незапечатанный конверт на столе.

Принимая во внимание ценность вложения, имел ли он право заклеить конверт в целях сохранности? Подумав об этом, Муди решил, что не имел права запечатывать письма. Леди Лидиард могла найти нужным сделать какие-нибудь изменения или прибавить постскриптум к написанному. Кроме этих соображений, было ли благоразумно поступать так, как будто дом леди Лидиард был отель, всегда отворенный для всякого входящего? Вещи, стоившие вдвое более пятисот фунтов, были разложены вокруг на столах и в незапертых шкафах. Без дальнейших рассуждений Муди удалился, чтобы велеть слуге подать мистеру Свитсэру просимый им напиток.

Слуга, который принес кюрасао в картинную галерею, нашел Феликса развалившимся на диване и восторгающимся картиной Хоббемы.

– Не мешай мне, – сказал он брюзгливо, заметив, что слуга остановился, устремив на него глаза. – Поставь бутылку и иди!

После запрещения смотреть на мистера Свитсэра, глаза слуги, когда он выходил из картинной галереи, невольно обратились с изумлением на знаменитый ландшафт. И что же он увидел? Он увидел вверху на небе большую тучу, которая грозила дождем, два поникших дерева, которые, казалось, ждали дождя, пыльную дорогу, которая стала еще хуже от бездождия, и маленького бродягу, который спешил домой, испугавшись приближения дождя. Такова была картина на взгляд слуги. Возвратясь в людскую, слуга выразил нелестное заключение о состоянии умственных способностей мистера Свитсэра.

– На чердаке не в порядке у бедняги! – так выразился слуга о блестящем Феликсе.

Тотчас же после ухода слуги тишина в картинной галерее была нарушена голосами, доходившими в нее из гостиной. Феликс приподнялся и сел на диван. Он различал голос мастера Гардимана, который говорил: «Не беспокойте леди Лидиард» и голос Муди отвечавший: «Я только постучу в двери комнаты миледи, сэр. Вы найдете мистера Свитсэра в картинной галерее».

Портьера на арке распахнулась и открыла фигуру высокого худощавого человека с коротко остриженною головою, несколько плотно посаженною на плечах. Неподвижная важность в лице и манере, какую приобретает, по-видимому, всякий англичанин, постоянно живущий в обществе лошадей, – таково было выражение джентльмена при входе его в картинную галерею. Он был хорошо сложенный мускулистый человек с резкими правильными чертами. Если б он не был вполне и исключительно занят лошадьми, он мог бы иметь большой успех в обществе женщин. Алфред Гардиман был в своем роде замечательный человек. Ему предлагали вступить на обычную стезю младших сыновей лордов – церковную или дипломатическую службу, но он отказался от того и другого. «Я люблю лошадей, – говорил он, – и хочу добывать себе средства к жизни лошадьми. Не говорите мне о положении в свете. Заботьтесь о положении моего старшего брата, к которому перейдет наследство и титул». Начав жизнь с этими благоразумными взглядами и небольшим капиталом в пять тысяч фунтов, Гардиман занял свое место в той сфере, которая вполне удовлетворяла его. В то время, к которому относится этот рассказ, он был уже богатым человеком и одним из величайших авторитетов по части коннозаводства в Англии. Богатство не изменило его. Он остался все тем же важным, спокойным, настойчивым и решительным человеком, верным немногим друзьям, с которыми сблизился, и чересчур откровенным в выражении своих чувств к людям, которым он не доверял или которые ему не нравились. Когда он вошел в картинную галерею и остановился на минуту, смотря на Феликса, сидевшего на диване, его большие, холодные серые глаза остановились на маленьком человеке с равнодушием, граничившим с презрением. Феликс, напротив, вскочил на ноги с торопливою вежливостью и приветствовал своего друга с преувеличенною любезностью.

– Добрый старый друг! Это очень любезно с вашей стороны, – начал он. – Я это чувствую, уверяю вас, я чувствую это!