«Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы, будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев – всем главнокомандующим. К 2 '/₂ (14:30 – Авт.) пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена, и трусость, и обман!»

Николаю Романову было от чего прийти в отчаяние: даже те, кто присягал ему на верность, кого он осыпал наградами и должностями, в трудный момент предали его. Все четверо главнокомандующих фронтами: А. Брусилов (ЮгоЗападный), А. Эверт (Западный), В. Сахаров (Румынский), Н. Рузский (Северный), а также командующий Балтийским флотом А. Непенин в докладах к начальнику Генштаба М. Алексееву высказались за отречение от престола помазанника Божьего. Компанию им составил бывший Верховный Главнокомандующий, брат государя – великий князь Николай Николаевич.

Отречение последнего из российских императоров оказало тягостное, деморализующее воздействие на армию и флот. Вот как об этом вспоминал генерал А. Деникин.

«Войска были ошеломлены… Тихое сосредоточенное молчание… Только местами в строю непроизвольно колыхались ружья, взятые на караул, и по щекам старых солдат катились слезы».

Николай Романов оказался не нужен не только собственному народу, а и народившейся буржуазии. Ей давно было тесно в отжившем свой век изношенном «монархическом камзоле».

Новая власть – Временное правительство во главе с А. Керенским отправила гражданина Романова вместе с семьей под замок. В дальнейшем, за все время ее пребывания под домашним арестом в Царском селе и на Урале, никто из бывших подданных не предпринял попыток по их освобождению. Предпочитали не вспоминать о нем и сиятельные родственники из британской короны. Они, использовав в своих интересах бывшего императора и Россию в войне с Германией, ответили черной неблагодарностью, отказались приютить его у себя. Лишившись рычагов власти, он оказался не способен защитить даже самого себя, своих близких и безвольно шел к трагической развязке. 17 июля 1918 года в Екатеринбурге, в подвале дома инженера Н. Ипатьева, расстрельная команда большевика Я. Юровского расправилась с семьей гражданина Романова и покончила с монархией в России.

Временное правительство во главе с Керенским, сменившее в Зимнем дворце царских вельмож, также было обречено пасть. Оно не смогло решить ни одну из ключевых проблем, ставших причиной крушения монархии, и продолжало разрушать главную опору российского государства – армию и флот. Военный министр А. Гучков, не нюхавший пороха, безжалостно принялся за их чистку. К апрелю 1917 года были уволены все командующие фронтами, подавляющее большинство командующих армиями, командиры корпусов и дивизий. На их места назначались лояльные Временному правительству, в большинстве своем далекие от армии и не популярные в ней люди. Дисциплина в войсках резко упала, они стремительно деградировали.

Ситуация в армии и на флоте усугублялась еще и тем, что 1 (14 марта) 1917 года приказом № 1 Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов в войсках и на флоте были созданы выборные солдатские (матросские) комитеты. В условиях двоевластия Временное правительство правило, но не командовало. Фактически вся власть в армии и на флоте перешла к комитетам. Они, а не назначенные правительством Керенского командиры, решали занимать или нет боевые позиции, идти в бой или нет.

Войска охватил хаос. Армейских, флотских офицеров, пытавшихся остановить анархию в частях, поднимали на штыки или выбрасывали за борт в море. Одной из множества жертвой самосуда стал прославленный герой русско-японской войны, командующий Балтийским флотом и создатель военно-морской разведки вице-адмирал А. Непенин. После зверской расправы его тело подверглось глумлению. Опьяненные безнаказанностью мерзавцы, воткнули труп флотоводца в сугроб, а в рот засунули окурок. За период с 28 февраля по 4 марта 1917 года только на одном Балтийском флоте были убиты 95 офицеров, 11 пропали без вести, четверо покончили с собой. Помимо Непенина жертвами самосуда стали адмирал Р. Вирен, контрадмиралы А. Бутаков, А. Небольсин и Н. Рейн.

Николай II и Керенский расплачивались за то, что не прислушались к тому, что говорил радетель земли русской император Александр III:

«Во всем свете у нас только два верных союзника – наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас».

Керенский и его окружение не пытались остановить кровавую вакханалию в армии и на флоте. Они пребывали в эйфории от свалившейся на них власти. На словах они служили народу, в действительности лакейски пресмыкались перед истинными своим хозяевами – правительствами Франции и Великобритании. В угоду им Временное правительство продолжало вести бессмысленную, разорительную войну с Германией и Австро-Венгрией, обещало исполнить свои «союзнические обязательства».

18 апреля 1917 года министр иностранных дел П. Милюков направил ноту, в которой заверял Лондон и Париж в том, что в России есть, дескать, «всенародное стремление довести мировую войну до решительной победы».

Народ думал иначе, чем Милюков, Керенский и их окружение. Через несколько дней более 100 тысяч рабочих и солдат вышли на улицы Петрограда с лозунгами: «Долой войну!», «Долой Милюкова!».

Милюков подал отставку. Позже в своих воспоминаниях он признался, что его рукой водили союзники. Накануне подготовки ноты посол Англии в России Д. Бьюкенен у себя в резиденции провел совещание с членами Временного правительства. Он требовал от них выполнить союзнические обязательства и «довести мировую войну до решительной победы». Милюков клятвенно обещал «возродить энтузиазм армии». Дальше в дело включился эмиссар правительства Франции А. Тома. Фактически под его диктовку Милюков писал пресловутую ноту и внес в нее те самые правки о «всенародном стремлении довести мировую войну до решительной победы».

Послушные марионетки Лондона и Парижа – Керенский и Милюков полностью финансово и экономически зависели от тех, кто привел их к власти, – британских и французских политиков. «Вожди февраля» были не в силах возразить им даже во имя жизненно необходимых решений, способных предотвратить нарастающий хаос в стране и сползание ее к новым потрясениям.

Крупный русский экономист Н. Кондратьев в мае 1917 года, так описывал состояние России:

«Силы народа иссякают. Народ несет огромные жертвы кровью, трудом, имуществом. В такое время не должно быть места роскоши. Не должно быть и места сказочным военным прибылям. Тяжесть войны должна упасть и на плечи богатых капиталистов. Прибыли их должны быть ограничены, и значительная их часть должна пойти на нужды народного хозяйства и армии».

Обращение Кондратьева было гласом вопиющего в пустыне. Капиталисты и не думали делиться «баснословными военными прибылями» и были готовы удавиться за каждую копейку. Лидер партии эсеров В. Чернов позже вспоминал, как Временное правительство гробило почти все законопроекты, направленные на улучшение положения рабочих. Обструкции подвергались даже, казалось бы, самые кричащие из них. В правительстве Керенского проект декрета о запрете детского труда на фабриках отклонили по той причине, что он «противоречил суровой реальности». Проект декрета о правах рабочих на забастовки был заклеймен как «антиобщественный». Предложение о введении 8-часового рабочего дня министры-капиталисты саботировали под предлогом того, что оно не находится в компетенции Временного правительства. До ноября 1917 года, прихода к власти большевиков, продолжал действовать старый закон, определявший рабочий день продолжительностью в 11,5 часов.