– Это я знаю, – нетерпеливо перебила Холодрыга, взвихрившись над сугробом снежинками, и вновь доверчиво прильнула к снегу.
– Ну как ты догадываешься, люди часто используют воду для своих нужд, затем сливают ее в канализацию. Это система труб, а иначе говоря, коллекторов, по которой вся использованная вода вперемежку с разными нечистотами поступает на очистные сооружения, где все это очищается и вновь возвращается в природу, в водоемы. Это тоже своего рода круговорот. Но с одним отличием – вода эта условно чистая, в ней сохраняется слишком много негативной памяти. В этой воде нарушено ДНК, искорежена структура. Я бы лично поостерегся с ней дружить.
– Я бы, наверно, тоже не дружила.
– А вот зима нужна, чтобы поить все сущее чистой пресной водой. Только снежинки, летящие с неба и укрывающие землю белоснежными сугробами, весной влагой уходят в землю. Проходя сквозь многометровые слои земли, они естественным образом очищаются и наполняются живой силой природы. Приходит время, эти живые, порой целебные воды поднимаются наверх и выходят наружу родниками, чистыми речками, живительными струями в пустыне. В больших реках эта чистая вода смешивается с условно чистыми водами из канализации.
– Фу, – поморщилась маленькая Холодрыга. – Зачем эти стоки выпускают в реки?
– Больше некуда, – ответил Сугроб. – К сожалению, все, что есть на земле, на ней и остается. Не в космос же забрасывать всю гадость. Это невозможно. Поэтому нужна зима. Если чистой пресной воды будет больше, чем вод из стоков, тогда и люди, и звери, и сама земля будут здоровы. Нас должно быть неизмеримо больше. Ведь только мы даем жизнь чистой пресной воде…
Холодрыга вздохнула, вспомнив, какое потрясение испытала тогда от услышанного. С той поры ее стремление морозить все сущее для того, чтобы всегда были Мороз и Снег, стало для нее не просто любимой работой, это стало философией ее жизни.
Прошло несколько лет… Холодрыга все чаще вспоминала морозят-отступников. И не только потому, что не понимала их поступка. Они дерзко поколебали саму философию ее жизни. Ее тревожило другое: после них неправильных морозят становилось все больше. Все чаще в том городе ей стали попадаться теплые, вогнутые вовнутрь глаза морозят, в которых не было отражения Мороза, Стужи, а только мягкий снегопад, легкое кружение крупных снежинок.
Все чаще стали появляться морозята, которые осмеливались напрямую в ее ледяные глаза задавать вопросы: «Почему мы должны быть жестокими?» А то и совсем нагло вопрошать: «Почему ты такая злая?»
Однажды в студеный поздний вечер она собрала морозят на очередные уроки. Это был спальный район города. Они расположились на деревьях, окружающих небольшую площадь с автобусной остановкой. Под стылым светом фонарей они увидели неподвижные фигуры с вжатыми в плечи головами. Долго нет транспорта. Ни одного автобуса. Воздух как бы состоит из острых колючек, которые при малейшем движении начинают колоть под одеждой. Ноги немеют от холода. Девушка постукивает сапогами друг о друга, они издают металлический звук. От холода будто обручем сдавило голову, и мысли обледенели на одной: «Скорей бы уехать»…
Неподалеку от нее молодая семья: он, она и их сынишка. Взрослые скучно, с оттенком неудовольствия говорят о чем-то. А малыш лет трех в черной шубке, укутанный пуховым платком, взволнованно твердит, дергая отца за рукав:
– Папа, ну смотри, ну смотри…
У малыша упала варежка, и он голой рукой продолжал теребить отца за подол. Папаша наклонился к сыну и машинально надел ему варежку.
– Папа, смотри, воробышек!
На стоптанном снегу морозята тоже увидели на освещенном круге крохотное тельце с задранными кверху паучьими лапками. Мужчина тронул его ногой, попытался перевернуть. Потом легонько пнул.
– Не пинай, он маленький, – осуждающе сказал сын.
Малыш присел над воробьем. Но папаша пнул сильнее.
С ледяным стуком тельце ударилось о полозья санок и упруго отскочило. Папаша увлекся и энергичнее действовал ногой. Тельце летело по стоптанному снегу под ноги, под санки, ударилось о столб. А за ним бегал малыш и кричал:
– Ну не пинай, он маленький!
В голосе плескались страх и боль. И одному из морозят вдруг захотелось по-детски отчаянно закричать:
– Не пинай его, он маленький!
Но вот папаше это занятие наскучило. Он глянул в сторону, откуда должен был появиться автобус, потом скучно заговорил с женой.
Малыш присел над замерзшим беззащитным воробьем. Тебе жаль его, малыш. Ты, наверно, думаешь о том, чтобы взять его на руки, отогреть своим дыханием и вернуть его крохотному сердцу ритмические удары…
– Мама, он мертвый?!
Свет падает на лицо малыша, на его большие изумленные глаза. Все остальное укутано в платок. Какими заботами заняты взрослые, когда ребенок с удивлением, болью, страхом спрашивает вас: «Он мертвый?!»
Никто ему не ответил. Малыш стоял и смотрел на воробья. Он выстраивал логическую связь сам, без чьей-либо помощи. Да, маленький, беззащитный. Но ведь мертвый! Мертвому не больно, с него уже не капает кровь. Мертвый не взглянет с гневом и укором.
Мальчик думал… И вот он легонько тронул ногой тельце. Пнул. Потом еще и еще… Серый обледеневший комок с паучьими лапками летел под ноги, под санки. Звонко ударился о столб.
Он увлекся этой бессердечной игрой. Малышу, видно, стало нравиться это занятие…
Холодрыга холодно посмотрела на морозят.
– Ну, что скажете? Кто на самом деле жесток? Мы, кто просто выполняет свое предназначение, или те, кто совершает бессмысленные поступки?
– А чего этот воробей мотался по морозу? Нормальные птицы прячутся от стужи, – сказал один из морозят.
– Значит, родители плохо объяснили ему, как надо вести себя в данной ситуации, – жестко ответила Холодрыга.
– Естественный отбор. Слабые – вон из процесса, – глубокомысленно сказал другой морозик.
– А зачем пинать-то? – горячее, чем следовало, воскликнул третий.
Холодрыга внимательно посмотрела на него. «Так, похоже еще один кандидат в отступники», – отметила она про себя.
– Пинать в данном случае – это, может, и не жестоко, но, по-моему, безнравственно, – вступил в дискуссию четвертый морозик.
В пылу дискуссии морозята начали наскакивать друг на друга, взвихриваться над ветками. В конце концов выкрики перешли на уровень «сам дурак».
Холодрыга слушала их, не вмешиваясь, и думала о том, что на самом деле невозможно все мнения привести к общему знаменателю. В жизни часто бывает, что гуманизм приводит к большому злу, а жесткость (а, возможно, и жестокость) в иных случаях – к великому благу. Самое большое зло в мире – безделие, думала она. Безделие приводит к скуке, скука – к бессмысленным поступкам, а оттуда недалеко до немотивированной или бессмысленной глупости или жестокости.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
