Их снежинки смешались. Это было одно целое. И смотрели друг на друга две пары вогнутых потеплевших глаз. И похожи они были, как глаза брата и сестры, как глаза перестрадавших одной болью. Болью счастья и прозрения!

До них как бы издалека долетел шум города, потрескивание усердных морозят. К Морозику и Морозинке, гневно рассекая воздух, мчалась Холодрыга. Острый взгляд ледяных глаз выражал подозрительность. Чуяла неладное!

– Что возитесь? – скрипнула она. И ледяные колючки брызнули прямо в глаза морозятам. – Непонятно что? Объясняю еще раз…

Наставница с силой куснула человеку нос.

– Ой, холодрыга, – пролепетал тот онемевшими от мороза губами и потер нос негнущимися пальцами.

А наставница уже сверкнула колючками в другом конце улицы. Заползла под шубу и, перебирая колючими лапками, пошла гулять по спине.

– Ну и холодрыга, – проговорила девушка.

Перваши восхищенно смотрели на это воплощение зла: «Вот это да. Все ее знают».

– Мы должны быть жестокими, – отчеканила Холодрыга, приняв облик столба. – Иначе мы все погибнем. Или мы, или…

Она жестко затрещала от возмущения:

– Нет. Они… Как они смеют! Да я их в ледяной столб превращу!

Не сговариваясь, Морозик, а за ним и Морозинка ринулись в толпу людей, заметались среди пальто, сумок, валенок, цепляясь за одежду колючками.

Еще не успев понять, что за странный нежный аромат доносится из бумажного кулька, они промчались сквозь газетный лист и мертвой хваткой вцепились в благоухающий предмет.

Кулек дрогнул и поплыл. Он вплыл в двери переполненного автобуса, странным образом казавшегося пустым. В салоне сомнамбулически двигались случайно залетевшие сюда морозята, налипали на окна, жадно впитывая холод стекла. Они засыпали, как осенние мухи, вздрагивая и просыпаясь от судорог.

Опасность миновала! Морозик огляделся. В сумраке он разглядел бледную Морозинку. По ее белоснежным колючкам бродили серые тени газетных букв. Теплый ароматный предмет оказался букетом ярко-красных амариллисов. Льдистые снежинки морозят плотно вонзились в мягкую нежность лепестков. И вновь Морозик ощутил, что ему уютно рядом с теплом.

Он устроился поудобнее. Из его детского сердца быстро улетучился страх перед Холодрыгой. Морозят захватила необычность ощущений и обстановки. Они тоненько засмеялись и запрыгали по упругим лепесткам. И не замечали, как мучительно застыли на вздохе цветы, внезапно захваченные болью. Морозята были счастливы и беспечны.

Морозинка первая почувствовала слабость. Глаза наполнились слезами, и не было сил оторвать колкие снежинки из красной мякоти лепестков. Встревоженный Морозик приводил ее в чувство своим ледяным дыханием. В его сознание проникла мысль о близкой смерти. Он ужаснулся.

Кулек вновь поплыл. Сзади скрипнули закрывающиеся двери автобуса. Ледяной холод дохнул на размякшие колючки. Морозята воспрянули духом.

За тонкими бумажными стенами скользили яркие блики фонарей, мрачные зимние тени. Там, за пределами этого уютного мирка, свирепствовали Мороз, Холодрыга, потрескивали морозята. Все живое, теплое спешило в дома. И кулек почти бежал.

…В глаза морозятам брызнул электрический свет. Комната качалась из стороны в сторону. Наконец, приняла устойчивое положение – прошитые люрексом льдинок цветы поставили в вазу.

– Наверно, это и есть человеческий дом, куда вторыш не советовал попадать, – подумал Морозик, разглядывая незнакомую обстановку. Диван, мебельная стенка, кресло, шкаф, стол, много книг. В углу стоит живая елка. Но на ней нет снега. Женщина зачем-то кладет на ветки кусочки ваты и подвешивает блестящие игрушки. Все это очень удивило Морозика.

– А ты не знаешь, что она делает? – простодушно спросил он у амариллиса.

Цветок склонил к морозятам свои красные лепестки, но от боли не смог произнести ни слова.

– Ты не хочешь с нами разговаривать?

– Я не могу, – через силу выдавил из себя амариллис. – Мне больно.

– Извини нас, – догадливая Морозинка сочувственно посмотрела на цветок и попыталась оторвать свои снегоколючки от лепестков, но у нее ничего не получилось.

От тепла и воды цветы оживали, а морозята становились слабее. Их глаза и снегоколючки подтаивали все быстрее. Они медленно скатывались с лепестков и уже стекали по плотному стеблю цветка.

Морозята погибали и понимали это.

– Умрем, чтобы не быть жестокими, – говорил Морозик подруге. – Трудно выжить в мире слабым теплым существам…

Неосознанно цепляясь за жизнь, они глубже вонзали колючки в цветы, причиняя им боль. И вот уже Морозинка скатилась вниз оттаявшей каплей воды.

И в ту же секунду Морозик ухватил воспоминание, которое так мучило его. В угасающем сознании ярко вспыхнули рассказы старого Сугроба о теплой и вечной земле, о жизни, пробуждающейся от первых лучей жаркого солнца. И всплыла в памяти не то быль, не то легенда: в давние, очень давние времена не было морозят, холодов, стужи. Была теплая живая вода, которая извечно выполняла свою работу – помогала расти зеленому шумящему миру, спасала от жары во дни вечного лета, радовала глаз разноцветной росой на заре безмятежного мира. Но однажды повздорили капли воды. Вражда разгорелась нешуточная. Никто уже не помнит, из-за чего все началось. Но сердца некоторых капель воды ожесточились. Они стали врагами живой воде. Раскольники слетелись на севере и огромным ледником двинулись на бестревожную землю. Убить тепло им не удалось, но и сами не исчезли. До сих пор непримиримы снег и вода…

От Морозика осталось несколько колючек и глаза, оплывающие влагой. Но вот и он скользнул вслед за Морозинкой.

Они встретились в вазе, наполненной их истинными братьями и сестрами. Это новое их состояние так понравилось бывшим морозятам, что они затеяли радостный хоровод с каплями воды вокруг плотных стеблей амариллисов.

– Эх, несмышленыши, – грустно проговорил амариллис. – Что же вы наделали? Зачем вы залетели в кулек и попали в дом? Век цветов, особенно срезанных, очень короток. Скоро я завяну и меня выбросят на свалку. Ваша судьба будет ничем не лучше…

Его цветы едва приметно вздрагивали яркими красными цветами, похожими на гроздья невиданного винограда. Сквозь гримасу боли уже робко показывалась улыбка. Амариллисы знали, что люди ценят их красоту и гармонию. Они оттаивали и начинали благоухать. Лишь бледные кончики лепестков еще хранили недавнюю боль, и крупные цветы казались рваной раной с запекшейся по краям кровью.

Исчезновение морозят-отступников крайне раздосадовало Холодрыгу. «Теперь они точно попадут в канализацию и пропадут ни за грош», – без всякого сожаления подумала она.

Она точно не знала, что это такое. Знала только, что это самое страшное испытание для снежинок. Оно подстерегало тех морозят, которые выпадали из морозного круга в Тепло, изменив своему предназначению.

Жизненный путь самой Холодрыги был прям, ясен, понятен – служение Холоду. Она всегда была в окружении чистых снегов, морозных ветров, белейшего инея, и жизнь водяных капель ей была в точности неизвестна. Она знала одно – судьба любой снежинки в тепле, считай, воды, незавидна и непредсказуема.

Холодрыга родилась от Мороза и Стужи. Сколько себя помнила, в их семье не было тепла в отношениях, детей не ласкали, не баловали. Все воспитание было основано на строгости.

– Вы должны хорошо делать свое дело, чтобы выжить. Иначе все окажетесь в канализации, – такими словами обычно завершались поучения родителей и наставников. Маленькой Холодрыге слово «канализация» казалось красивым, как иллюминация, и было непонятно, что же это такое и почему нужно бояться оказаться там.

– Дорогой Сугроб, скажи мне, что такое канализация? – спросила она как-то у старика, который многое помнил и знал.

В один из студеных вечеров Старый Сугроб как мог подробно объяснил ей.

– Есть такое явление, как круговорот воды в природе. С неба идут дожди или снега, по земле текут реки, катят свои волны океаны, моря, озера. В жаркую погоду капли воды испаряются и поднимаются вверх, к облакам. Охлаждаясь наверху, пары слетают обратно на землю дождями или снегами и наполняют водоемы водой.