Ну и о последнем в этом кратком условном предисловии. Долго и мучительно размышлял, советовался с женой, как же мне все-таки композиционно построить мой гипотетический «мемуар». Ясно, что какое-то цельное изложение вряд ли удастся сделать. У меня, как представляется, в подобном контексте, извините за некую заумность, наличествует определенное «ассоциативное мышление». Начинаю о чем-то конкретном вспоминать, и сразу вылезают какие-то еще схожие истории, как в давние времена клопы из старого дивана, конца-края которым не видно. Решил взять за основу хронологический порядок. Писать нечто вроде автобиографии в сильно растянутом варианте. И начать аж с самого детства, отрочества и юности, постепенно добираясь до молодых, а потом уж и зрелых годов. Но будут, разумеется, и совсем отдельные или «сквозные» сюжеты, посвященные той или иной тематике. Итак, приступаю к первому разделу.

С чего начинается детство? И у меня сразу по ассоциации (я о ней уже успел упомянуть и, боюсь, еще не раз буду это делать) возникает любимый напев: «С чего начинается Родина?» Но, понятно, не «с картинки в твоем букваре». Ясно и ежу – оно наступает с момента рождения. Какой ни получается крохотный ребенок – а он уже живет и отсчитывает дни, недели, месяцы, годы, потом десятилетия, чтобы подойти к возрасту нынешнего «писателя».

Юридически и географически я не являюсь коренным москвичом. Хотя, как понимаю, зачат был именно в Белокаменной. Но на свет появился в сентябре 1941 года в славном городе Куйбышеве, куда были эвакуированы многие советские госорганы, включая и тот, где служил мой отец. А теперь некий экскурс в относительно недавнее прошлое – их, видимо, будет немало.

Так вот (мое любимое начало абзацев). Во время нахождения на посту российского посла в Марокко в Касабланке (та, о которой снят одноименный знаменитый фильм с Хамфри Богартом и Ингрид Бергман) проходил некий загадочный форум международных социал-демократов. Посольство официально о нем не информировалось, и я лишь случайно узнал, что на него занесло и нашу немногочисленную делегацию во главе с тогдашним губернатором Самарской области Константином Алексеевичем Титовым. Сейчас о нем слегка подзабыли, а в те времена он был довольно известной фигурой. Но дело даже не в этом. Коли уж появился во «вверенной» мне стране российский губернатор, я счел необходимым связаться с ним и пригласить на неофициальный обед. Что и было сделано.

Титов с удовольствием согласился. Послал за ним, а также его помощником и секретаршей машину и накрыл стол на свежем воздухе. Погода была теплая и комфортная. А где-то посреди застольной беседы он спросил меня: «А вы, Юрий Михайлович, бывали в Самаре?» Ответ мой был довольно невнятный: «Ну, как бы поточнее сказать? Вообще-то нет, за исключением того, что я там родился. Называлась она тогда, правда, городом Куйбышевым».

Как легко догадаться, о трех месяцах, которые я провел в этом городе, у меня не сохранилось ярких воспоминаний. Из рассказов родителей известно, что обнаружилась у меня за этот короткий срок жизни паховая грыжа. Орал я весьма зычно (может, у меня с тех пор и остался мой «левитановский» голос?). Носили меня на подушке на руках, а потом под расписку родителей прооперировали. Далее я о своем пребывании в нынешней Самаре ничего не знаю. В течение некоторого времени носило нас с мамой в эшелонах по городам и весям нашей обширной страны до тех пор, пока меня не сдали на руки родной и двоюродной бабушкам в деревню Водогино Вологодской области (родина мамы).

О своем пребывании там, а точнее о трех эпизодах из него, я знаю со слов своей бабушки – Александры Ивановны. С ней мне потом пришлось прожить более десятка лет и в Москве, и в Финляндии, и снова в Москве. По ее утверждениям, за мной числилось свершение следующих «подвигов». Отрубили как-то перед съедением курочке головку и забросили ее в густые заросли крапивы. И я якобы залез в эти жгучие чащи, отыскал куриную голову и потребовал немедленно пришить обратно. Была там однорогая бодливая коза, которую я вроде бы умудрился оседлать и катался на ней с криками: давай, лошадка! Двоюродная бабушка Еня (даже не знаю, какое у нее было полное имя, наверное, Евдокия?) работала конюхом в местной конюшне. Как-то она взяла меня с собой, на минутку отвлеклась по делам, а затем обнаружила меня мирно играющим между копытами жеребца с весьма строптивым нравом. С большой осторожностью и опаской пришлось ей извлекать из-под него не в меру шустрого внучонка.

И какой же вывод можно сделать из вышеописанного? – спросит заинтересованный читатель. А следующий – видно, что сызмальства я был приучен попадать во всякие сложные и опасные ситуации. Наверное, это пригодилось мне и в зрелые годы. Например, во время поездок под дулами автоматов на переговоры с талибами в Кандагар или под ковровыми бомбардировками натовской авиации в Косово на встречу с Ибрагимом Руговой (позже, я, разумеется, поведаю об этом подробно и без потуг на юмор). А сейчас просто попытался в очередной раз пошутить.

Ну а теперь могу сослаться и на собственные, хоть и смутные воспоминания. По возвращении в Москву где-то ближе к окончанию войны жили мы некоторое время в большом сером доме на Преображенской площади, в многокомнатной коммунальной квартире, соседей по которой я не помню. Но зато в памяти у меня осталось, как бабушка ставит меня на подоконник, чтобы я смог посмотреть салют. Исходя из временного периода, с большой долей уверенности могу предположить, что это был салют Победы.

Через несколько месяцев после этого мы с мамой отправились в Хельсинки, где сразу после подписания мирного договора с Финляндией работал отец. Сначала в союзной контрольной комиссии по Финляндии, которую возглавлял генерал-полковник Григорий Михайлович Савоненков – он потом был некоторое время руководителем нашего посольства, куда вместе с ним и перешел на работу отец. На должность 2-го, потом 1-го секретаря, хотя служил-то он в совсем другом ведомстве (об этом сейчас открыто написано в Интернете – так что каких-то гостайн я не открываю), а точнее – во внешнеполитической разведке.

Отец стал резидентом этой службы в Финляндии, когда ему еще не исполнилось тридцати лет. Впоследствии он еще дважды находился в этой стране на той же должности, только «крыша» у него была чуть повыше – советник посольства по политическим вопросам.

В тридцать восемь лет он был назначен заместителем начальника ПГУ КГБ СССР (нынешняя СВР), курировавшим европейское направление. Был первым начальником (фактически создателем) управления «Р» (оперативное планирование и анализ). Ушел из жизни в 1993 году. В музей СВР (допуск туда имеют даже не все сотрудники этого ведомства) я сдал все его многочисленные ордена, которые расположены в отдельной витрине. В том же зале вывешена большая фотография генерал-майора Михаила Григорьевича Котова с подписью о его вкладе в становление дружеских советско-финских отношений. На мраморной стеле, где выбиты фамилии обладателей знака «Почетный чекист», он числится под третьим номером.

В той же службе трудилась и мама – официально в отделении Морского регистра, а на самом деле в резидентуре МГБ. Вместе с московским периодом проработала она в системе восемь лет, ушла в отставку в звании то ли старлея, то ли капитана госбезопасности, награжденная несколькими военными медалями. Это, кстати, объясняет и причину, по которой в Финляндию разрешили выехать моей бабушке – со мной-то, бедолагой, сидеть было некому, а интересы дела требовали, чтоб и мама трудилась на своем посту.

Сейчас я листаю старый альбом родителей с массой черно-белых любительских фотографий. По нынешним временам они весьма неважнецкого качества и демонстрируют в основном различные сценки досуга. Вот дача, которую мы делили с семейством Шустиковых, в которое входили мои друзья Сашка и сестры-близняшки Ира и Наташа, а также их мама – тетя Дора, которая любила приговаривать: уважайте меня хотя бы за то, что я вешу сто четыре килограмма. Вот я с отцом на рыбалке (он был классный спиннингист, и с друзьями они добывали за один заход полный багажник большущих щук). А вот мы с ним катаемся на лыжах по заснеженному Хельсинки.