Такая нежная и сладкая.

Я пытался снова освободить руки, но что бы ни сделала Лора, ничего не выходит. Мои запястья выглядят так, будто на них странная сыпь от ожога веревкой. Они красные и начинают зудеть и опухать.

Поскольку я не мог освободиться, думал обо всех фильмах, которые видел, и книгах, которые читал за эти годы о таких людях, как Агония, и единственное, что приходит на ум, — это «Я, снова я и Ирэн». Тот, что с Джимом Кэрри. Забавный фильм, в отличие от моей ситуации.

Агония вертится рядом, заставляя меня замереть. Не хочу ее будить, потому что не знаю, кто проснется. Агония или Лора. И еще я не хочу, чтобы она вставала. Когда Агония прижимается ко мне, я чувствую, что она в безопасности. Даже при том, что я не могу защитить ее, будучи связанным. Хотя лучше сказать я вообще не могу ее защитить, потому что то, с чем нужно бороться, нельзя увидеть и в половине случаев.

Но опять же, после того, как мне надрали задницу, ей не нужно, чтобы кто-то защищал ее. Лора это делает. Но, похоже, Лора защищает ее только ради своего удовольствия, а не потому, что Агония действительно нуждается в защите.

Интересно, какой бы стала Агония, если бы у нее в голове не жил кто-то другой. Если бы она была нормальной.

Я размышлял, если бы у нее не было Лоры, смогла бы она защитить себя от всех мерзостей в этом мире? Всех этих грубых и ненормальных людей. Сумасшедших сучек вроде Лоры.

Агония снова шевелится, на этот раз она обнимает меня. И это бесит меня, потому что я тоже хочу обнять ее. А не могу!

Но почти сразу она убирает свои руки от меня, как только понимает, что лежит рядом. Я чувствую себя ограбленным, когда ее руки покидают мое тело. Это редкий момент в этой гребаной реальности, когда я могу быть с Агонией, когда она не борется сама с собой. Или, когда ее второе «я не избивает меня.

— Прости, — говорит Агония, вставая с кровати. Апатия на ее лице быстро исчезает, когда она смотрит на меня. — О боже, Монте!

Она недоверчиво прикрывает рот рукой.

— Все не так уж плохо. — Моя жалкая попытка заставить ее почувствовать себя лучше с треском проваливается.

— Не так уж плохо? Ты видел свое лицо? Монте, ты похож... на моего отца. — Агония шепчет эти последние слова так, словно это убивает ее.

— Но это не так. Агония, я не твой отец. Я могу тебе помочь. Если ты только отпустишь меня. Я могу тебе помочь.

— Я... я должна идти, — Агония выбегает из комнаты, прежде чем я успеваю сказать что-то еще.

— Агония, подожди!

Я ощущаю себя таким беспомощным и отчаявшимся. Снова чувствую себя как мама. Она всегда говорила, что поможет моему отцу, пока все не вышло из-под контроля, но ничего не смогла сделала. Она придумывала одно оправдание за другим. Пока однажды ночью он не напился до такой степени, что избил ее до неузнаваемости. Она умерла в больнице той же ночью, и когда мой отец узнал, что сделал, он застрелился. Он убил свою единственную любовь, а потом покончил с собой.

Посттравматический синдром — настоящий монстр, стоящим за всем этим.

Точно так же, как любая болезнь Агонии стоит за всеми ее действиями. Я ни в чем не виню Агонию. Я виню себя. Она бы не ввязалась во все это, если бы я просто оставил ее одну в тот день в кофейне.

Я слышу, как хлопает входная дверь, и дом снова погружается в тишину. Мне остается только гадать, что, черт возьми, будет с Агонией и что будет со мной.

Потому что я не в той форме, чтобы быть героем, в котором нуждается Агония, и не могу спасти себя, раз даже не могу противостоять Лоре.

Глава 23

Агония

Когда я увидела, что она сделала с Монте, меня чуть не вырвало. Воспоминания об избитом и окровавленном лице моего отца пронеслись в голове, и желудок скрутило узлом. Разница лишь в том, что Монте жив. Она не убила его. Почему она так его избила, мне непонятно, но, честно говоря, я не хочу знать почему.

Мне нужно выбраться из дома. Его мольбы об освобождении убивают меня, разрывают на миллион кусочков. Я хочу отпустить его. Но не знаю, что будет, если я это сделаю. Не хочу, чтобы с нами еще что-нибудь случилось.

Голова раскалывается, и я уверена, что это из-за того, что она сделала прошлой ночью. Я даже не потрудилась переодеться или посмотреть в зеркало, прежде чем выйти из дома. Просто хотела уйти, чтобы хоть на секунду вздохнуть.

Попытаться побыть одной.

Гравий под ногами хрустит при каждом шаге. С радостью ощущаю боль в подушечках моих пальцев. Она помогает забыть, держать мой разум сосредоточенным на боли, заглушающей все остальное. Я даже не знаю, куда иду, просто пытаюсь убежать.

Начинаю напевать песенку, которую пела мне мама, прежде чем отвернуться от меня. До того, как случились все эти дерьмовые вещи. До Нее, до насилия, до этой жизни.

Тогда моя жизнь была гораздо счастливее.

Эти маленькие моменты — те, за которые я держусь. Те редкие, что я помню. Когда мне говорили, что я — благословение, а не трагедия. Чудо, а не грех. Прекрасный звук, а не уродливый хаос. Ангел, а не дьявол.

Моя грудь начинает болеть, и из глаз текут слезы. Такое чувство, будто сердце вырывают из груди. Я чувствую себя такой слабой. Падаю на колени, земля царапает их при ударе, посылая новую волну боли по ногам. Я пытаюсь дышать этой болью.

Я хочу исчезнуть.

Хочу выбраться из этого тела. Хочу уйти из этой жизни. Хочу убежать из этого ада, в котором живу с тех пор, как она появилась. Я сворачиваюсь в клубок и пытаюсь погрузиться в себя.

Не знаю, где я и как далеко зашла, но здесь достаточно уединенно, чтобы я могла побыть одна. Чтобы поплакать спокойно. Я отдала бы все, чтобы эта жизнь, эта реальность оказалась жестоким кошмаром. Но это не так. Она завладела моим телом, она стала незваным гостем, от которого я не могу избавиться.

И из-за нее я никогда не буду в безопасности. Меня никогда не полюбят. Я никогда не буду нормальной.

Я хочу уйти. Я хочу исчезнуть, хочу умереть.

Глава 24

Монте

Я начинаю принимать свою судьбу. Я здесь уже три дня и не могу сбежать с тех пор, как попытался в первый раз. Мне следовало просто уйти. Бежать как можно дальше и не оглядываться. Но нет. Я хотел быть героем. Я все еще хочу быть героем, который нужен Агонии, но это бессмысленно.

Не могу выбраться. Не могу убежать. Не могу ей помочь.

Остается только спать, но и это у меня не получается. Я устал, но мое тело не отключается. Оно не сдастся. Поэтому вместо того, чтобы спать, я считаю трещинки на потолке. Ведь что еще можно сделать, когда ты, черт возьми, застрял без выхода.

Я сбиваюсь со счета, когда слышу шум снаружи.

— ЭЙ! — кричу я. Надеясь, что, если это какой-нибудь человек, я смогу привлечь его внимание и заставить позвать на помощь. Или, скорее, он убежит. Потому что кто, черт возьми, стал бы звать помощь, если находится на территории чужой собственности. Я бы не стал. Я убежал бы так быстро, как только смог. Это напоминает мне о том времени, когда я был подростком.

Когда мне было пятнадцать, мы с двоюродным братом зашли в заброшенный, как нам казалось дом, и обнаружили, что там живет старая леди, которая больше не может заботиться о своем доме, так что он выглядел запушенным и нежилым.

Застав нас на кухне, она вызвала полицию, держа нас на прицеле дробовика. Мы до смерти перепугались. После того как появились полицейские, они отвезли нас в участок и позвонили моей тете. В ту ночь нас выпороли, как никогда в жизни.

Я не разговаривал с моими родственниками с тех пор, как уехал в колледж. А теперь, возможно, у меня больше никогда не будет такой возможности. Слезы подступают к глазам и начинают катиться по лицу. Я пренебрегал людьми, которые приняли меня после смерти родителей, и, возможно, уже никогда не смогу показать, как благодарен им за это.

Я вытираю лицо рукавом футболки и закрываю глаза. Пара глубоких вдохов-выдохов, чтобы успокоиться. Я не могу плакать, не сейчас. Не тогда, когда мне нужно найти в себе силы остаться в живых.