– Если злу не сопротивляться, оно одержит верх, – заметил Опалин. И Лидия Константиновна, которая имела достаточно времени, чтобы хорошо узнать учителя, с некоторой досадой подумала, что сейчас ей придется стать свидетельницей философского спора – совершенно, с ее точки зрения, ненужного в этот момент.

– Нет, товарищ Опалин, вы не понимаете, – внушительно заговорил Платон Аркадьевич. – Если жизнь каким-то своим краем отрицает воззрения Толстого, тем хуже для жизни. Его учение на века, и рано или поздно оно восторжествует, потому что в нем одном может быть прибежище честного человека. Оно говорит о добре, о правде и духовном самосовершенствовании. Подходить к нему с узкой меркой…

– Это что у вас за огурцы? – не утерпела Лидия Константиновна, обращаясь к вновь прибывшему.

– На станции подарили, – объяснил Иван, обрадовавшись перемене темы. По молодости он не был силен в отвлеченных спорах и оттого инстинктивно их не любил. – Банку я обещал вернуть, не забыть бы… Куда мне идти?

– Лидия Константиновна, я вам больше не нужен? – спросил возница.

– Нет, голубчик. Спасибо, что довез нашего гостя…

– Вы про спички-то не забудьте, вы мне спички обещали, – напомнил Пантелей, насупившись. – Одним спасибо сыт не будешь…

– Вот ваши спички… Вы же знаете, я свое слово держу. Сюда, Ваня. Простите… ничего, что я вас Ваней зову?

Опалин ответил, что он совершенно не против. Они вошли в дом, миновали две классные комнаты с досками, партами и школьными скамейками, физкультурный зал и музыкальный кабинет. Хотя стояло лето и дети уже не занимались, Иван, втянув носом воздух, разом вспомнил все – и запах чернил, и скрип мела в руке, и тряпку, которой стираешь с доски написанное. Затем последовали нежилые комнаты, и в углу одной из них стояли свернутые транспаранты, а на столах свернулись трубками какие-то плакаты.

– Это наших комсомольцев, – объяснила Лидия.

– Их зовут Проскурин и Демьянова, я правильно помню? – спросил Опалин. – Где они сейчас?

– Должны быть в деревне, – ответил Киселев. – Кстати, ваш товарищ уже с ними беседовал.

– Это неважно, мне все равно придется их допросить, – ответил Опалин.

Они вошли в небольшую, но приятную на вид комнату, и, скользнув взглядом по обстановке, Иван понял, что к его приезду готовились. Возле рукомойника – чистое полотенце, железная кровать в углу застелена, на стене картина – натюрморт с фруктами. Опалин поставил на стол банку и подошел к окну, за которым раскинулись кусты сирени.

– Как насчет лампы? – спросил он. – Сейчас светло, но вечером стемнеет…

– Зачем лампа, у нас тут электричество есть, – вмешался Киселев и щелкнул выключателем, который гость сразу не заметил.

– А! – вырвалось у пораженного Ивана.

– Федор Иванович был инженер, – пояснила Лидия. – Он установил на пруду плотину, а на ней поставил домик с динамо-машиной, которая создает электричество… На рождество на елке зажигали гирлянды… – Она говорила и словно молодела на глазах. Так-то она казалась поблекшей блондинкой, которую жизнь не слишком баловала; но сейчас, когда она вспоминала то, что было раньше…

– Мне кажется, Лидия Константиновна, – негромко заметил учитель, – нашему гостю это неинтересно.

Опалин снял фуражку, бросил ее на кровать, сел рядом и воззрился на своих собеседников. Оба казались нервозными, но это была нормальная, так сказать, нервозность, возникающая от первого контакта с незнакомым человеком, который как-никак является представителем власти.

– Вы, наверное, проголодались с дороги, да? – сказала Лидия со слабой улыбкой.

Глядя на Опалина, она окончательно убедилась, что Платон Аркадьевич покривил душой, приписав их гостю разбойничью физиономию. Лидия видела только худого, скверно одетого губастого юношу с тонкой шеей, которого хотелось накормить. У него были крупноватые, четко вылепленные черты лица, и смотрел он хмуро и исподлобья, но от нее не укрылось, что глаза у него умные – и вообще, раз его прислали сюда, он, должно быть, вовсе не прост.

– Ну, я не против… – пробормотал Опалин. – Только умоюсь, приведу себя в порядок… и вообще…

– Столовая в другом крыле, – сказала Лидия. – Приходите, когда приведете себя в порядок… Кстати, как вы насчет окрошки?

Опалин заверил ее, что обожает окрошку, и успокоенная учительница вышла. Киселев, хмурясь, проследовал за ней. Он предсказывал, что приезд муровского агента повлечет за собой массу проблем – но основной проблемой пока было то, что приехал какой-то совершенно несолидный юнец, который зачем-то приволок с собой громадную банку огурцов и, похоже, был искренне рад чистому полотенцу и железной койке.

На кухне Лидия засуетилась, повязала фартук и достала доску. Платону Аркадьевичу было неприятно, что она так старается ради какого-то мальчишки. Он сел в углу и стал смотреть в сторону, но Лидия уже достала квас и принялась крошить огурцы, не обращая на него внимания.

– Ну, как вам наш Чичиков? – спросил он.

Нет ничего хуже, чем когда вам говорят под руку. Лидия чуть не порезала палец ножом и почувствовала, что начинает сердиться.

– Перестаньте… Какой он Чичиков!

– Ну брусничного фрака с искрой, конечно, у него нет, – проворчал злопамятный учитель. – И вообще ничего нет, если вдуматься… Кроме браунинга в кармане. Предыдущий-то тоже с оружием был, а что толку? Вы же помните, чем все кончилось…

Лидия промолчала. Она достала пучок редиски и принялась деловито срезать розовую кожуру.

– Мне все-таки не по себе от того, что он будет ночевать в доме, – сказала она внезапно. – Зря я вас послушала, Платон Аркадьевич. Надо было устроить его во флигеле…

– Лидия Константиновна, голубушка, ну какой флигель! Там вы сама еле можете повернуться. И потом, вы забываете, зачем его сюда прислали. Он ведь из-за привидения сюда приехал. Вот пусть и…

Стоя за открытым окном, Опалин слышал весь разговор. Стыдно признаться, но мы не можем утверждать, что Иван оказался там случайно, и уж тем более – что исключительно по чистой случайности он расположился таким образом, чтобы говорящие его не заметили. Он пропустил мимо ушей намеки на фрак с искрой и разговоры о каком-то Чичикове; куда больше его заинтересовало, что Лидия Константиновна всерьез тревожилась за него и не хотела, чтобы он ночевал в доме. Непротивленец оказался куда менее приятной личностью, но Опалина чрезвычайно заинтриговало, откуда тот догадался о браунинге, который Иван не вынимал из кармана и вообще никак не афишировал. Чтобы распознать по очертаниям пистолет в чужом кармане, надо обладать не только острым глазом, но и хорошо разбираться в оружии, и Опалин решил, что надо будет обязательно выяснить, что же такое на самом деле представляет из себя скромный советский учитель Киселев.

Раскидистые ветви жасмина лезли в распахнутое окно. В саду заливались птицы. Опалин съел две тарелки окрошки и находился в том состоянии, когда человек пребывает в полнейшей гармонии с собой и с миром. На десерт Лидия Константиновна принесла землянику, которая пахла солнцем; но у гостя хватило сил съесть только несколько ягод. Он сидел, щурясь на солнечные пятна на скатерти, и, казалось, совершенно забыл, зачем вообще сюда приехал. Платон Аркадьевич, тоже отдавший окрошке должное, попросил у учительницы позволение закурить и получил его. От папиросы учителя вился голубой дымок. Из сада то и дело заглядывали в столовую маленькие ученики Лидии Константиновны, узнавшие о приезде важного человека из большого города, и изумлялись, заметив взъерошенного, обыкновенного и совсем не страшного гостя.

– А ты правда из Москвы? – допытывалась одна из девочек, забравшись на подоконник. – А пулемет у тебя есть?

Иван рассмеялся и признался, что пулемета у него нет.

– Какой же ты тогда начальник, если без пулемета? – с разочарованием сказала девочка.

– Ну вот такой я, – весело сказал Опалин.

Его собеседница поболтала ножкой, сидя на подоконнике, потом спрыгнула в сад и исчезла.