Все эти годы, едва у нас заходила речь о Лао Тане, мы лишь, вздыхая, качали головами: ведь это уму непостижимо, он был таким умным и правильным, таким красноречивым, а тут не смог уступить какой-то бабе?
Часто бывает, что, неожиданно встречая кого-либо, ты особо не задумываешься, для чего нужна была эта встреча, а постфактум становится понятно, что все в этой жизни случается не просто так. Пока в голове моей крутились два образа Лао Таня, прежнего и нынешнего, я, словно сквозь сон, добрел до нашего лагеря. Уже представляя, как сообщу приятелям эту удивительную новость, я вдруг обнаружил, что машина исчезла, а в палатке не осталось ни души, лишь валяются в беспорядке собранные мною ветки, которые, видимо, кто-то со зла распинал. Я даже не сомневался, что это сделал Чжао Цзянь. Когда я мыл машину, то забыл вытащить из замка зажигания ключ, так что наверняка он, разозлившись, посадил девицу в машину и укатил с ней обратно.
Ну и замечательно, ее изначально не стоило брать с собой. Вспомнив, что вот-вот сюда должен прийти Лао Тань, я подумал: если бы здесь осталась та девица, то атмосфера уже не располагала бы к нормальному разговору, а так волноваться в этом плане не о чем. В рощице царило полное безмолвие, полуденное солнце, пробиваясь сквозь листву, украсило палатку пятнистыми бликами. Я улегся внутри и, подложив руки под голову, любовался игрой света, похожей на мигание тысяч огоньков, и очень скоро в моей памяти снова отчетливо всплыли сцены из нашей далекой студенческой жизни.
Когда в общежитии выключали свет, стоило парням улечься на кровати, как разговоры начинали вертеться вокруг какой-нибудь девушки. Словно хирурги, мы совершенно беззастенчиво принимались в разговоре «расчленять» ее с головы до ног, подвергая тщательному анализу все части ее тела: глаза, нос, губы, подбородок, грудь, ягодицы и т. д. Конечно же, по большей части мы опирались лишь на свои фантазии, поскольку никто из нас не имел возможности рассмотреть девушку во всех деталях. И пока мы наперебой делились друг с другом смелыми фантазиями, Лао Тань, словно высококлассный профи, вставлял какую-нибудь фразочку типа: «Ничего-то вы не смыслите. Оценивая женщину, прежде всего нужно обращать внимание на ее умение преподносить себя, а именно на ее изящные манеры: она должна быть сдержанной и элегантной, должна держаться с достоинством, соблюдать этикет. А вы обсуждаете женщин, словно какой-нибудь скот на рынке; не разговор, а сплошная пошлятина!» В общем, в самый разгар фантазирования Лао Тань словно окатывал нас ушатом ледяной воды, и мы раболепно повиновались ему, превращаясь в жадных слушателей. Наступало его время, время так называемого Полуночника Таня, и он просвещал нас, напоминая радиоведущего какой-нибудь поздней передачи для взрослых.
Частенько в такую минуту Чжао Цзянь начинал своим сиплым голоском изображать позывные центрального радио: «Пип-пип-пип, пошел последний отсчет, 22.00, время Полуночника Таня!» И тогда Лао Тань с самым серьезным видом прочищал горло и начинал вещать. Он говорил, что внешний облик женщины, безусловно, важен, женщина украшает себя для того, чтобы кому-то нравиться. Любимая наложница последнего правителя династии Шан[4] Да-цзи была красива, словно ангел, однако нутро ее было хуже, чем у ехидны. Подобные ей дамочки напоминают ядовитый цветок или отравленное вино: едва к такой прикасается мужчина, как его ждет верная смерть. Еще он рассказывал, что во всем романе «Сон в красном тереме» нет ни одного описания того, как выглядели грудь, ноги или ягодицы Линь Дайюй, однако никто не может отрицать, что она – самое очаровательное создание в мире и первая из красавиц. Однако такого рода женщины не принадлежат миру людей, Линь Дайюй – это фея, а раз так, то простому смертному она недоступна. Кроме того, он нам объяснял, почему Эмма из романа «Мадам Бовари» является классическим образом мировой литературы. Больше всего в этой героине читателя интригует то, что она то и дело распутничает с любовниками за спиной у собственного мужа, доктора Бовари. Между тем для своего времени она стала героиней, которая сломала все оковы, желая доказать, что женщина должна жить исключительно ради любви, даже если при этом ей приходится как мотыльку лететь на огонь… В те годы мы и правда узнали из уст Лао Таня об очень многих вещах. Он был просто помешан на чтении и к тому же мог похвастать прекрасной памятью, поэтому в состоянии был говорить без остановки, а мы в свою очередь даже не сомневались: такой юноша, как Лао Тань, в любви будет самым счастливым человеком на свете.
Вскоре с богатой добычей вернулся рыбак. Бухтя что-то себе под нос, Чжоу Цян подошел ко мне и без лишних слов шлепнул об землю нанизанный на ивовый прут улов. Я понял его намек: каждый раз именно на мои плечи ложилась задача вымыть и выпотрошить рыбу. Поскольку лицо Чжоу Цяна закрывали кепка и солнечные очки, я не мог понять, продолжает ли он на меня сердиться. А чего он, собственно, хотел? Мы приехали сюда, чтобы как следует отдохнуть и повеселиться, а он ни с того ни с сего взял и выкинул такой номер, тут любой возмутится. Но когда я сказал ему, что неожиданно столкнулся с Лао Танем, Чжоу Цян тут же приободрился:
– Это замечательно, но как же ты его отпустил?
Тогда я объяснил, что Лао Тань пообещал через какое-то время подойти сам. Только тогда Чжоу Цян вдруг вспомнил про Чжао Цзяня. Когда я честно выложил ему свое мнение о том, что произошло, он мотнул головой, не придавая моим словам особого значения, и лишь тихонько пробормотал:
– Не мужик, а размазня, только и знает, что волочиться за юбками.
Настроение мое сразу улучшилось, в душе все больше крепла уверенность, что в недавнем разговоре с ним я несколько перегнул палку. Мне даже показалось, что, возможно, я зря его оклеветал. С другой стороны, какой резон был обманывать меня той девице? Ведь если ее обман раскроется, она опорочит саму себя. Однако точно так же, как протрезвевшим пьяницам не хочется вспоминать прошлое, мне ужасно не хотелось возвращаться к этому инциденту.
Я поднял с земли нанизанных на прут рыбин. Вопреки ожиданиям, они все еще оставались живыми: едва я взял в руку проходивший через их рты ивовый обруч, как рыбешки, обвиснув на нем, тут же изо всех сил забились, отзываясь вибрацией в моей ладони. Рыбы не умеют говорить, в противном случае они бы сейчас истерично орали. Вот человек – точно не рыба: попробуй начни его притеснять, он тут же примется бороться и кричать.
Тут выяснилось, что все наши ножи остались в машине: этот негодяй Чжао Цзянь вместо того, чтобы хоть чем-то помочь, только все испортил. Пришлось придумывать способ, как можно управиться с нашей рыбой без ножа. Но, как говорится, человек может найти выход из любой ситуации, хорошо еще, что рыбины были не самые большие, и я сумел с ними справиться.
Когда я с горем пополам перечистил всех рыб и вернулся в лагерь, туда, верный своему слову, уже пришел Лао Тань, так что в этом плане он нас не разочаровал. Тут подоспел и Чжао Цзянь, уже без девицы. Из-за появления в нашей компании Лао Таня мы старались поддержать умиротворенное состояние, поэтому недавних неприятностей никто не вспоминал. Словно звезды вокруг Луны, мы собрались вокруг Лао Таня, снова и снова оглядывая его с ног до головы в попытке обнаружить в его внешности и манерах хоть какие-то зацепки, по которым можно было понять, что это тот самый Лао Тань из нашего прошлого. Будучи когда-то его соседями по комнате, мы с удивлением заметили, что теперь он окружен ореолом какой-то мистики, от его былого запала и красноречия не осталось и следа, он больше не претендовал на звание Полуночника Таня. Теперешний Лао Тань больше походил на измученного тяготами пути странника, в одиночку пересекшего огромную пустыню, или на человека, обретшего мудрость через невзгоды и страдания.
Нам очень хотелось узнать, как жил он все эти годы. Разумеется, нам также была интересна судьба той женщины, что отняла у него полжизни, заведя в тупик и отчаяние. Мы задавали наводящие вопросы, которые требовали немедленной реакции. Поначалу Лао Тань отмалчивался. Он, скорее, напоминал извлеченное наружу ископаемое, покрытое толстенным слоем глины: все свои задушевные тайны строго хранил внутри себя. Весь наш разговор представлял собой бесконечные реплики и вопросы лишь от нас троих. На первый взгляд это выглядело как проявление повышенной заботы к старому товарищу, но, с другой стороны, наши приставания напоминали притязания горе-корреспондента, которому в кои-то веки выпала прекрасная возможность взять интервью и который теперь пытается выдавить из собеседника всю информацию до последней капли. В конце концов, видимо не выдержав столь интенсивного допроса, Лао Тань рассеянно откликнулся:
