– …а ведь вкусно… – он разламывает еще одну раковину, вытягивает оттуда сочную аппетитную мякоть города, – умеешь ты готовить… умеешь…

– Еле-еле на этот раз состряпал…

– А что такое?

– Да паразиты…

– Это еще что, первый раз слышу…

– Вот я тоже первый раз… как тебе объяснить… сами ничего не строят… только шастают туда-сюда…

– Ну и пусть их шастают… у меня вон тоже шастали какие-то… и ничего…

– Да ладно бы просто шастали, они же что устроили под конец, когда уже города на всю землю разрослись, когда грызня пошла…

– А что?

– Додумались правду городам показывать… про другие города.

– Прав-ду? Да вы что, вы…

– …вот-вот…

– Ну, так под корень их резать, правдорубов этих…

– …вот в следующий раз и зарежу… Пусть только вылезут… у них как-то так получалось, что они видели весь мир… весь мир одновременно… все грани…

– Немыслимо…

– Вот-вот, и я про то же, немыслимо…

…доделываю анфиладу, ведущую в бесконечность.

Смотрю вдаль.

Нет, не на горизонт, а за горизонт, где бесконечно далеко затаился Мемориград со своим величественным лабиринтом памяти, по которому можно бродить до бесконечности.

Сегодня я буду в Мемориграде.

Дома – и одновременно в Мемориграде.

Не успеваю подняться по бесконечной лестнице в лабиринте, – тревожный сигнал вырывает меня из сладкого оцепенения. Не сразу понимаю, что случилось, а вот – Снегород зовет, Снегород просит помочь, чахнет зимний сад, в котором растут зимы…

Понимаю, что на расстоянии тут много не насоветуешь, надо подбираться ближе к городу, смотреть, что там случилось, как можно спасти снежное великолепие…

– …ну что… паразитов повывел?

– Какое там…

– А что такое?

– А то такое… слушай, как такое вообще может быть, чтобы теперь города дргу друга издалека видели?

– Технологии…

– …нет, это у них от рождения… врожденное что-то… а-а-а, понял, понял!

– Что понял?

– Да вот же, смотри… предыдущих-то сожгли, прах в землю упал… а новые-то из того праха выросли, а прах-то перемешался, вот они теперь все… такие…

– Так сожгите еще раз!

– А если не поможет?

– Еще… еще… еще… пока не подействует…

Он сожжет нас.

Мы уже понимаем – кто-то там, наверху, сожжет нас.

– Мы ничего про них не знаем, – Часоград обречённо смотрит на меня, – совсем… совсем ничего.

Хочу поддакнуть, не поддакиваю, спохватываюсь, черт возьми, а ведь все так просто…

– Знаем, – говорю я, – знаем.

– Ч-что знаем?

– Пять стран, – говорю я, – пять стран.

– И?

– Пять граней.

– И?

– Ты представляешь себе планету с пятью гранями?

Город давится улицами.

– То есть… то есть то, что нам веками втирали, что земля плоская, можно забыть?

– …как и то, как нам втирали, что земля круглая.

– Пять граней… и что?

– Да вы хоть представляете себе фигуру с пятью гранями?

– Ну… э… а… а вот, пирамида! – Часоград рисует в воздухе чертеж пирамиды с четырехугольным основанием, – вот…

– Да, а ты не заметил, что у нашего мира все грани одинаковые? Мир из пяти пятиугольников?

– Мир из пяти… стой-стой, тогда уж должно быть шесть граней… додека…

– …то-то и оно, что никакой мы не додекаэдр…

Отчаянно пытаюсь представить себе фигуру из пятиугольников, немыслимо изогнутую в пространстве, явно превышающем трехмерное…

Когда мы поймем это, мы сможем бросить ему вызов.

…Может быть…

…если его на фабрике собирают, зачем там люди вообще, это все автоматизировано должно быть…

…и учить его тоже не люди должны, а машины…

…выбился из шеренги, пошел цветочки смотреть, все-то ему интересно…

…ух, тебе сейчас зададут жару…

…это что это они, по небу вниз головой ходят?

…ничего себе, небо долбят, звезды выискивают…

…а этот, главный герой, свалится, не иначе…

…ну, так и есть, свалился…

…растяпа…

…не, не надо его на отбраковку…

…все-таки дали знак качества…

…а где небо-то, небо-то где?

…это они в большой мир вышли, а там неба нет?

…н-да-а, доигрались с экологией, что уже всё небо извели…

…то есть, эти роботы не нужны больше, а завод их все еще выпускает по инерции?

…и что они теперь делать будут?

…лапку себе сломал…

…правильно, денег нет лапку починить, откуда у него деньги…

…а это кто, это менеджер какой-то…

…ишь, какой важный…

…это он его сейчас переучивать, перенастраивать будет…

…сбежал, дурак…

…что он там в этом небе ковыряется, нет там ничего…

…да и неба самого нет…

…обветшал совсем, бедолага…

…а город-то чего погас…

…а вон чего, люди вымерли, город погас…

…а этот-то менеджер лежит, гниет, тлеет…

…что, дальше пошел небо копать?

…не, ну должен же он что-то найти… вон блестит звезда…

…а нет, мусор какой-то…

…свалился…

…а осколки-то как полетели…

Еще можно повернуть назад, говорю я себе.

Еще можно.

Еще не поздно повернуть назад.

Отказаться.

Здесь.

Сейчас.

Сию минуту.

Снять задачу.

Еще можно повернуть назад.

Оборачиваюсь – в ту сторону, где далеко-далеко война. Она еще не добралась сюда, не докатилась, она еще только идет по моим следам, она еще только подкрадывается.

Я не хочу умирать.

Говорю это осторожно, чтобы не слышали другие, чтобы не слышал даже я сам —

Я не хочу умирать.

Тут же стираю эту мысль, тут же стираю само воспоминание о том, что стираю эту мысль.

Снова тихонько думаю —

Я не хочу умирать.

Снова стираю мысль.

Еще можно повернуть назад.

Еще можно снять задачу.

Ставлю на паузу.

Замираю на вершине холма, откуда видно белесую пустошь, на горизонте которой темнеет приземистая громадина… чего?

У меня нет данных.

Я все еще стараюсь не думать о том, куда иду.

Не думать.

Как будто, если не думать, там ничего и не будет.

Включаю память.

Это шанс, говорит Зет.

Последний шанс, говорит Зет.

Почему вы так считаете, спрашиваю я.

Так уже было, говорит Зет.

Показывает мне память – не мою и не его, чужую, чью-то, а может, и вовсе ничью. Так тоже бывает – ничья память.

Так уже было, говорит Зет, показывает в чужой памяти бесконечно далекие войны, про которые уже никто и не помнит, что они были, причудливые, давно забытые орудия, крепости, которые только кажутся неприступными. Враг окружает, враг наступает, спасения нет…

…а потом что-то происходит. Я не могу понять – что, все слишком быстро, слишком беспощадно, слишком стремительно, – я вижу то, что минуту назад было вражеской армией, а теперь лежит на песке, растерзанное в клочья, в ошметки, в обломки, в обрывки.

Я не понимаю, говорю я.

Я тоже не понимаю, говорит Зет.

Когда это было, спрашиваю я.

Зет называет даты. Мой разум не может принимать такие даты – бесконечно древние – мне приходится расширить свое сознание, куда-то в незримые дали – сознание давится само собой, не может развернуться так далеко. Пытаюсь уцепиться хоть за что-то, спрашиваю чужую память, под какими звездами, под каким солнцем была война – память отвечает, называет звезды, галактики, миры, я не слышу ни одного знакомого имени.

Так было, говорит Зет.

Тогда.

Тогда.