– Не плачь, дядя Леша! Я тебе свою новую машинку подарю.

Горев притиснул ребенка к себе и зарыдал в голос, уткнувшись в детское плечико:

– Родненький ты мой… Да как нам жить-то теперь с таким пятном?

Степанова тихо сказала:

– Об этом никто не узнает. Пропал и пропал. Тете Марусе можете тоже не говорить, пусть лучше меня винит…

Мужчина изумленно посмотрел на нее сквозь слезы. Встал, поставив ребенка на пол, стер слезы ладонью и твердо сказал:

– Ну, нет! Этому не бывать! И жене скажу, и младшему сыну скажу! Тебя винить? Да Боже нас упаси! Ты Кольке добро сделала, а он…

Алексей Гаврилович снова заплакал, отвернувшись в сторону. Женщина попросила:

– Не говорите людям в деревне, пусть все думают, что Николай пропал. Вам здесь жить. Мы пошли, меня родители ждут, я ведь дома не была…

Повернулась к двери и услышала:

– Спасибо, Марина. В который раз выручаешь…

Своим родителям она не сказала правды о Николае:

– Я не нашла его следов. Может, в Пакистан угнали? Если это так, то не скоро сведения появятся. Ведь он рядовой, а не офицер. Так и дяде Леше сказала…

Большие глаза сына вопросительно уставились на нее, но ребенок ничего не сказал. Своим детским умом Саша понял, что говорить то, что он слышал, не следует и решил не выдавать тайны.

Вечером Марина решила покататься на лодке. Вечер был теплым и тихим, несмотря на начало октября. Саша увязался с ней, и она не возражала, так как соскучилась по сыну. Всю дорогу он рассказывал ей о своих приключениях, о походах с дедом в лес и на рыбалку. Спрашивал о войне, и она кое-что рассказывала о собственных «приключениях». И вдруг Саша спросил:

– Мама, почему у меня папы нет?

Перед глазами женщины промелькнули лица Саши и Кости. Она побледнела, слишком рано сын начал задавать такие вопросы. Осторожно спросила:

– А что тебе бабушка с дедушкой говорят?

– Что папа погиб в Афганистане.

Степанова тяжело вздохнула:

– Твой папа действительно погиб. Тебе хочется иметь папу?

Саша задумался и какое-то время шел, внимательно глядя под ноги. Этих минут Марине хватило, чтобы прийти в себя. Подобного вопроса она не ожидала и несколько растерялась. Он поднял лицо и задумчиво сказал:

– Да не очень! Просто я никогда его не видел, а хотел бы увидеть.

Маринка решилась:

– Дедушка с бабушкой не показывали фотографии, где мы с папой жених и невеста?

Он удивленно покрутил головой из стороны в сторону:

– Нет…

Вернувшись, она достала альбом со своими свадебными фотографиями, спрятанный глубоко под одеждой в комоде. Посадила сына на колени и открыла первую страницу. Долго глядела на лицо мужа, мысленно спрашивая, а имеет ли она право поступать так, как собирается. Саша сидел тихо, когда она прошептала:

– Вот твой отец…

– Как его звали?

– Как и тебя…

Когда ребенок заснул, мать с укоризной сказала ей:

– Зачем ты солгала ему?

– Он хотел знать отца, теперь у него есть память о нем. Пусть мой муж станет ему отцом. Не разубеждай его, мама…

Уже поздно ночью, когда Марина спала, уткнувшись лицом в кудряшки сына, в окно осторожно постучали. Она спала чутко и мгновенно открыла глаза. Укутала Сашу одеялом и подошла к стеклу. Ночь была, хоть глаз выколи. Пригляделась: за окном стоял Витек Горев. Махнул рукой:

– Выйди!

Женщина поняла, что разговор будет не из легких и оделась потеплее. Стараясь не шуметь, вышла в горницу. Проснувшийся отец спросил шепотом:

– Ты куда, Марин?

– Витек Горев прибежал, поговорить хочет…

– Другого времени он не нашел! Ночь на дворе.

– Да, ладно, пап, я не долго…

Приятель стоял, прислонясь спиной к бревенчатой стене дома и нервно курил. В ночи ярко выделялся огонек его сигареты. Вокруг стояла мертвая тишина. Сквозь плывущие тяжелые тучи временами выглядывали редкие звезды. Ни ветерка, ни шороха, лишь с другой стороны деревни донеслось гавканье собаки. Да где-то истошным голосом проорала кошка.

Марина молча подошла и обняла приятеля, чмокнула в щеку:

– Привет, Витек!

Он аж вздрогнул от ее прикосновения. Запоздало попытался обнять и ответить, но сразу понял эту запоздалость. Опустил руки:

– Здравствуй, Марин. Извини, что поздно. Днем стыдно было идти. Отец показал мне записку Кольки. И мамке тоже. У той с сердцем плохо стало. Ты ведь знаешь, как она в Бога верит! А тут Колька от него отрекся, и Аллах какой-то объявился! Мамка чуть с ума не сошла! Я пошел, а она и сейчас не спит. Вздыхает, ворочается. Да и батька лишь притворяется спящим…

– Я не хотела, Вить. Но я должна была сказать правду хотя бы твоему отцу. Я просила его не говорить больше никому…

– Знаю. Ты не права. Мы тоже должны знать, что он сволочь. Он предал все – меня, родителей, тебя, Родину, веру. Он стреляет по своим! Он забыл, что я мог бы не вернуться и служит тем, кто меня убить пытался. Маринка, может хоть ты мне ответишь, почему? Ты ведь видела больше, чем я…

Она вздохнула:

– Вить, ты ведь и сам знаешь ответ – кто-то спасает шкуру, кто-то ради денег. А Колька, я не знаю… Твоим родителям я не сказала, но тебе скажу – он успешно выполнил два задания, а потом сам, добровольно, перешел к моджахедам. Мало того, он сдал того парня, которого должен был спасти…

Горев закурил следующую сигарету и глухо попросил:

– Маринка, он мой брат по крови, но теперь он мой враг. Я прошу тебя, если встретишь – убей. Я бы и сам пошел… – Он как-то странно усмехнулся, а потом решительно добавил, – Да моя девчонка ребенка ждет! Мне жениться надо, чтоб таким же подлецом, как братец, не стать.

Оторвал плечи от стены и, сутулясь, направился к калитке. Женщина посмотрела ему вслед и вернулась в дом.

Горев дал согласие на обучение в Пакистане и спокойно спал в теплой постели в крошечной комнатке на окраине Пешавара. На низеньком столике лежал пистолет, стояла свеча в керамическом подсвечнике и валялась перевернутая стальная ложка. Рядом находились несколько пакетиков наркотика и штук пять шприцов.

Николай уже не мог обходиться без них больше суток. Американские инструктора знали его слабость, но не препятствовали, считая, что так им будет легче управлять. Регулярно снабжали героином и кокаином. Русский, не смотря на дурь, твердо контролировал себя. У него была цепкая память и изворотливый ум. Он спокойно стрелял в боях по бывшим «землякам» и не однажды наблюдал, как духи пытают русских солдат. Ему было все равно.

Но еще раз столкнуться с Николаем Горевым в Афганистане Степановой не пришлось. Маринка считала это счастьем. Она с ужасом ловила себя на мысли, что навряд ли сможет выстрелить в бывшего дружка, ставшего предателем. Представляла высокий лоб Кольки, широкую грудь и чувствовала, как начинали дрожать пальцы.

Перед новым отлетом в Афганистан у нее состоялся тяжелый разговор с полковником Горчаковым. Она вошла в его кабинет и застыла у двери, чувствуя, как перехватило горло. Кое-как сглотнув комок, хрипло заговорила:

– Леонид Григорьевич, я рекомендовала вам Горева, мне и ошибку исправлять. У вас нет сведений, где он может находиться?

Мужчина посмотрел на нее сквозь очки, отметив смертельную бледность. Он знал, что она выполнит задание, хотя ей будет страшно убивать хорошо знакомого человека. Ведь совсем иное дело, если стреляешь по чужим. Горчакову стало ее жаль. Он вышел из-за стола и положил женщине руку на плечо, слегка пожал и отпустил. Отошел в сторону:

– Ты в этом не виновата. Это мы, опытные разведчики, не разглядели в нем червоточины. Я запрещаю тебе заниматься розысками Горева! Если потребуется, мы для этой цели отправим другого человека.

Марина помолчала, а потом задумчиво спросила:

– Почему он предал? У вас есть версии?