Скритчер! Сволочь, тварь бездушная! Ненавижу!

Если у Фрэнсис еще и оставались какие-то чувства внутри, то это была она – ненависть. Как смеют они называть себя людьми?! Нелюди, лишенные всего человеческого! Разве может настоящий человек, сказать то, что случайно услышала она сразу после похорон: «По крайней мере в нашем роду теперь не будет плебеев. Скоро у тебя появится родной ребенок от Фрэнсис, а в этой Бэтти текла чужая и отнюдь не голубая кровь».

Дальше девушка слушать не стала. Она поднялась в опустевшую спальню и быстро собрала все необходимое: документы, немного денег, которые скопила еще в студенческие годы, помогая с курсовыми менее усердным студентам колледжа, кое-какие украшения, преподнесенные отцом на свадьбу, усыпанный маленькими бриллиантами изящный кулон из белого золота – подарок Колина на восемнадцатилетие и потрепанного плюшевого мишку, того самого, с которым засыпала Бэтти… Фрэнсис на мгновение замерла. Бэтти любила его. Кормила, лечила, носила гулять и показывала ему маленьким пальчиком на большой новый мир. Мир, который ей так и не суждено было познать.

Уже подходя к дверям комнаты, в которую она больше никогда не вернется, Фрэнсис заметила на консоли альбом. Черно-белые фото, а на них улыбается еще живая малышка Бэтти.

И Фрэнсис все-таки заплакала.

Слезы текли по исхудавшим щекам, застилали глаза, солью попадали на обветренные губы… Но медлить было нельзя. В любой момент в дом мог зайти Скритчер и снова избить ее, как в прошлый раз, когда, совершенно устав от издевательств, она уже пыталась уйти от него год назад.

Тогда она объяснила всем, что упала с лестницы. Впрочем, даже скажи она правду, это еще нужно было доказать. Главным доказательством для судей в их городке по-прежнему являлись деньги, аккуратно уложенные толстой пачкой в белый конверт, а их у Фрэнсис почти не осталось. Родительское приданое изъяла Стелла под предлогом того, что молодые не сумеют правильно распорядиться хорошей суммой и этот вопрос стоит доверить ей, более опытной и умудренной. Денег этих Фрэнсис больше ни разу не увидела. Скритчер же выделял ей только на самое основное и строго под отчетность. Позже он снова поднял на нее руку, невзирая на то что Фрэнсис в тот момент уже была беременна. Правду говорят: мужчину, ударившего однажды, больше не остановить.

Девушка наспех кинула фотоальбом в сумку поверх остального и выглянула в коридор – никого не видно и не слышно. Аккуратно прикрыв за собой дверь и ступая как можно более бесшумно, она прошла к черному ходу, пробралась сквозь заросли на заднем дворе и через маленькую калитку в глубине старого сада выпорхнула на волю… так навсегда и оставшись узницей страшных воспоминаний этих жестоких дней.

Фрэнсис вернулась в родительский дом. Она была настроена решительно, ей уже нечего было терять. Когда однажды мать сказала, что пора заканчивать это дешевое представление и нужно возвращаться к мужу – который убил Бэтти и своими издевательствами пытался отправить на тот свет саму Фрэнсис, – ведь все же он отец их будущего ребенка, девушка ответила, что, если эта тема всплывет еще хоть раз, она вонзит нож себе в живот и вспорет его, как заправский самурай. Мать поджала губы и ничего не ответила, но в тот же вечер ее стараниями Фрэнсис определили в отдельную палату клиники неврозов.

Сейчас она лежала, отвернувшись лицом к стене, а воспоминания ярким диафильмом проплывали перед глазами. Ее здесь почти не лечили, так как она была беременна. Только давали какие-то травяные успокаивающие настои, отчего ей все время хотелось спать, да прописывали ванны с морской солью и хвойным бальзамом, который окрашивал воду в темно-зеленый и наполнял воздух запахом Рождества. Токсикоз перестал мучить Фрэнсис, и часто она даже не вспоминала, что внутри нее зреет новая маленькая жизнь.

Роды начались внезапно, раньше положенного срока. Не критично, но пришлось еще на месяц остаться в больнице, чтобы новорожденная девочка немного окрепла, набралась сил и продолжила свой жизненный путь без специальных препаратов и аппаратов. Молоко в груди за этот месяц перегорело, и Фрэнсис не кормила дочку так, как в свое время кормила Бэтти. Не прижимала ее крохотное тельце к себе в порыве нахлынувшей нежности, не гладила ее, уснувшую безмятежным сном, по головке. Она просто делала все, что положено было делать: стерилизовала бутылочки, готовила смесь по часам и меняла испачканные пеленки. Но – все машинально, не испытывая никаких чувств, кроме естественной усталости.

Девочку назвали Анной. Фрэнсис сама выбрала имя для дочери, хотя когда она еще жила в доме Скритчера, тот категорически заявил, что если родится сын – будет тоже Скритчером, а дочь станет Стеллой в честь матушки. Никакие доводы Фрэнсис о том, что дать ребенку имя в честь кого-то – значит определить одну судьбу на двоих, не принимались в расчет. И сейчас девушка была рада хотя бы тому, что ее дочь будет носить свое собственное имя, а не донашивать чье-то чужое.

За три месяца до родов Фрэнсис у ее матери обнаружили рак. Сгорела женщина быстро, наверное, потому что нечему было гореть. Умерев, она, пожалуй, даже не стала на двадцать один грамм легче. Ни слова раскаяния, ни просьбы о прощении – одна лишь гордыня, которая не позволила ей ни достойно жить, ни достойно умереть.

Отец Фрэнсис повел себя весьма неожиданно, хотя и крайне логично. После смерти жены он будто вдохнул глоток свежего воздуха. Оставив все имущество Фрэнсис, впервые поцеловал дочь на прощание и на собственные весьма солидные сбережения пустился в кругосветное путешествие. Позже он осел в каком-то южном европейском портовом городке, женился на девочке одного с Фрэнсис возраста, которая родила ему столь долгожданного наследника, и исправно раз в полгода присылал дочери короткое письмо с общими словами о погоде и обязательную пачку фотографий жизнерадостного пухлого сына. Видно было, что отец наконец-то счастлив по-настоящему, будто весь предыдущий срок отбывал некую повинность, нес крест супружеских обязательств и исполнял свой долг – не более того. Словно только сейчас он вышел из тюрьмы и сейчас жадно вкушал жизнь, такую, какую всегда хотел, о какой втайне мечтал.

Фрэнсис испытывала противоречивые чувства. С одной стороны, она понимала отца и была рада за него, с другой… что ж, теперь она понимала и свою мать. Та прожила всю жизнь, зная, что она не нужна мужу, но так и не посмела выйти из собственного рукотворного ада, чтобы не быть осужденной теми, кто не вправе судить. Поэтому рак – самый логичный конец для женщины, проведшей долгие-долгие годы без любви. Любви к себе в первую очередь. Ведь если любишь себя, не станешь жить с тем, кто не смог тебя полюбить.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.