Колин, любимец юных женщин, привык к вниманию толп красоток разных мастей, красоток, знавших себе цену и уверенно этот ценник демонстрировавших окружающему миру. Для их благосклонности ему не нужно было даже манить кого-то пальцем. Они, такие уверенные в себе, в своей неотразимости и в том, что этот мир им задолжал просто по факту их рождения, готовы были отдать все, что могли, за интерес этого удивительного баловня судьбы. Как же они удивились, когда ему, откровенно скучавшему в обществе этих ярких, но таких одинаковых охотниц, незамедлительно захотелось стать рыцарем для обладательницы тонкой, чувствительной, нежной и доброй женственности, какой он прежде еще не встречал.
Колин рос без матери… Как часто за богатства жизни приходится платить слишком дорогой ценой. У Колина действительно было все, о чем его сверстники могли только мечтать: ум, талант, популярность, доброе сердце, как у отца, и красота, доставшаяся ему от креолки-матери. Вот только мамы своей он не помнил, она скончалась, когда Колин был еще слишком мал, чтобы сохранить в памяти черты ее лица. Он знал о ней лишь из рассказов отца, который так больше и не женился после смерти любимой. Острая пневмония, свалившаяся на ослабленный родами и кормлением организм, стала роковой, в один миг поменяв жизни двух мужчин – почти большого и совсем маленького.
Родители Колина были еще второкурсниками, когда он у них родился. Оба учились на одном факультете искусствоведения; чувства между статным юношей и первой красавицей курса вспыхнули моментально. Ими любовался весь институт, их любовь была такой же красивой, какой она бывает только в романтических фильмах. Быть может, не прервись молодая жизнь так рано, эта любовь закончила бы свой век на земле вовсе не так романтично (хоть и трагично), а пошло и скучно, как часто случается в обычной жизни, когда двое однажды переходят все немыслимые границы и обесценивают прекрасное между ними, превращая дар неба в пепел воспоминаний, который будет развеян в бесконечности ветром времени. Однако любовь этих двух принесла свой плод. Колин был желанным ребенком, тем правильным «третьим», который появляется, когда сосуды двух других наполнены любовью, что льется через край, когда возникает нужда в еще одном сосуде, который так же можно наполнить до краев – из изобилия своих.
Колин оказался поистине плодом любви. Быть может, поэтому он был так всесторонне одарен и щедр – его сердце, наполненное до краев и больше, диктовало ему делиться с другими, теми покинутыми, кто был лишен любви с момента второй полоски на тесте, с первого самостоятельного вздоха. Фонд Колина «Ангелы» курировал брошенных матерями малышей: новорожденных покинутых крошек – невинные плоды чьей-то нелюбви… Да, как земля имеет противоположенные полюса, как монета обладает оборотной стороной, как палка бывает о двух концах, так рождаются плоды любви и плоды нелюбви. И Колин уяснил это очень рано, когда отец начал время от времени брать его с собой на дежурство в детскую больницу, куда – не проходило и недели – привозили какого-нибудь замерзшего малыша, из последних крохотных сил цепляющегося за жизнь. Или новорожденного со свежей пуповинной раной, которого, завернув в тряпки, выбросили в мусорный контейнер, а может, подбросили на порог больницы или оставили умирать где-нибудь в лесополосе. И лишь сосед, выносивший мусор, либо грибник, проходивший мимо, либо медперсонал, дежуривший в эту смену – в общем, кто-то услышал уже совсем слабый писк, или, наоборот, громкий плач, или наивное гуление (если малыш был до этого хотя бы накормлен и переодет), и жизнь ребенка не прервалась так жестоко. Но ведь сколько раз это гуление переходило в отчаянный крик, который вскоре превращался в хрип и спустя малое время затихал навсегда, если судьбоносный спаситель не проходил тем же путем.
А сколько детей было заживо закопано или задушено родными руками матери или хладнокровно расчленено отцом, решившим снять с себя ответственность за созданную жизнь? Колин знал и об этом, так как выброшенных, будто ненужный хлам, детей привозили в больницу полицейские. Вкратце рассказав о том, где и при каких обстоятельствах нашли очередного малыша, они непременно продолжали разговор с теми, кто готов был их слушать: «Это еще что, вот на днях…» И далее следовала история с разным началом, но всегда с одинаковым концом. Колин страдал, слыша все это.
Но в отличие от большинства взрослых, которые цокали языком, возмущались жестокостью убийц, а потом со спокойной душой возвращались к своим обыденным делам, больше не вспоминая об истории, которая не касалась их напрямую, Колин судорожно думал, что нужно предпринять, чтобы как можно меньше детей умирало такой страшной смертью. Он ходил в библиотеку и старался изучить все, что так или иначе касалось этой темы. Он читал отцовские газеты, в которых время от времени проскальзывала информация о подобных случаях. Но его цепкий взгляд так же заметил, что информация о найденных младенцах всегда располагалась где-нибудь на предпоследней странице в самом низу и была дана мелким шрифтом, в отличие от новостей на первых разворотах, где со всеми подробностями описывали, какой ресторан посетил намедни некий важный сэр, пэр или мэр, что он выбрал в меню и чем был фарширован краб, которым лакомился высокопоставленный муж. И тогда все карты сошлись. Колин понял: чтобы привлечь внимание к проблеме убийства новорожденных, нужно, чтобы об этом заговорил уважаемый рот. Тот самый, который поедает крабов и лобстеров – а общественность жадно пускает слюни и не теряет к новостям такого рода ненасытного интереса.
Тогда юноша и создал свой фонд «Ангелы». Документы пришлось оформить на отца, так как сам Колин к тому моменту, когда идея окончательно оформилась и превратилась в четкий план действий, едва достиг шестнадцати. Все остальное он делал сам. В свободное от учебы время брал телефон, газеты, на первых полосах которых то и дело мелькали одни и те же фамилии и имена, толстый телефонный справочник и начинал среди сотен тезок и однофамильцев искать именно тех, о ком половина печатных СМИ оповещала каждый понедельник и четверг, вторая же – по вторникам и в последний день рабочей недели, а отдельные особо продвинутые издания не жалели бумаги и каждый день, включая уик‐энд. План был таков: любыми способами выйти напрямую на «сытое лицо» или хотя бы назначить встречу через его секретаршу. Это было самым сложным; в успехе дальнейших действий Колин не сомневался, так как всецело полагался на свой талант убеждения, о котором ему не раз говорили многочисленные знакомые и коллеги отца.
Вечер за вечером Колин получал отказ за отказом. Иногда казалось, что вот-вот слишком серьезный голос на том конце провода смягчится и позволит ему прийти на встречу и рассказать все по существу. Но стена оказалась непробиваемой. И люди за той стеной благополучия были убеждены, что они – хозяева жизни, а хозяевам не пристало размениваться на такие пустяки. Время – деньги. А им предлагали не только потерять время, но еще и заплатить за это некую сумму вместо того, чтобы приумножить капитал. Один из них, Генри Стюарт, крупный промышленник, так и сказал Колину: «Молодой человек, как вас там, бросьте вы эту ерунду, не тратьте зря свои силы. Время – деньги, вот и занимайтесь тем, за что вам будут платить. Скажем, идите работать официантом в «Континенталь», кто-то же должен вовремя убирать за мной грязные тарелки, нынешние официанты там такие нерасторопные. Я ясно изъясняюсь?» В трубке послышались короткие гудки. Колин проглотил горький ком разочарования. Неужели эти люди никогда не слышали о маятнике жизни? Неужели совсем ничего? Или, быть может, сильных мира сего этот закон не касается?
Но закон жизни для всех един. И Колин в этом очень скоро убедился.
Однажды вечером он, почти разочаровавшийся в своей затее, сидел в кабинете отца и разбирал, по обыкновению, больничные карты вновь поступивших пациентов по тяжести их состояния – так отцу было удобнее с утра, после ночного дежурства, совершать обход, начиная с самых сложных и неотложных случаев. И вот на одной из карт с пометкой «крайне тяжелый» Колин увидел знакомую фамилию – Стюарт. Сначала он не придал этому особого значения и положил карту к историям болезни остальных тяжелых пациентов. Мало ли Стюартов в их штате – довольно распространенная фамилия. Но что-то все же заставило его к ней вернуться. Колин прочел: «Стив Стюарт, 15 лет, открытая черепно-мозговая травма, оскольчатый перелом левой большеберцовой кости, перелом со смещением левой ключицы, разрыв селезенки». Внизу было приписано отцовским почерком: «ДТП на скутере без шлема и защиты». Сердце Колина забилось чаще. Он медленно перевел взгляд на графу «родители». Ошибки быть не могло. В строке «отец ребенка» значилось: Генри Стюарт.
