Даже не возражаю, что ни в каком не ключе.
– …а вы получили согласие Его Величества, чтобы его упоминали в тексте?
– А…
– …надо. Обязательно.
Уже чувствую, к чему все идет, спрашиваю на всякий случай:
– Я тут еще про королеву пишу…
Он вскидывается:
– А что это вы про королеву пишете?
– Ну вот… королева в спальне хлеб с вареньем ест… Мне… согласие королевы тоже спрашивать?
– Ну, разумеется! Как же иначе, вот вы еще про фрейлину пишете…
– И ее согласие тоже?
– Конечно же! Вы же не хотите попасть под суд!
Делать нечего, сию минуту отправляю прошение во дворец, сколько живу, столько не умею прошения составлять, рассыпаюсь в любезностях, вот так, вроде бы сойдет…
И чую, что это еще не все, далеко не все…
– Ну вот, вы сочинили… Побежали люди… какие люди? Сколько?
– А… разве это имеет значение для стиха?
– Для стиха нет.
– А…
– …ну, вы же понимаете, вам придется брать согласие этих людей, что вы во про них написали…
До меня доходит, что так легко не отвертеться. Спохватываюсь:
– Ну вот, я сам…
– Вы даете согласие?
– Даю.
– Так пишите же. Но здесь написано – люди…
– Гхм… моя жена.
– А она согласна?
– Она напишет согласие, я вам принесу.
– И что… и все?
– Ну… я думаю, да.
– Нет, тут смотрите, написано – сорок семь сорок, это великоват пирог получится, надо бы еще одного человека…
– …вас.
– Что, простите?
– Вас возьмем… вот мы втроем и понесем пирог. Вы же не откажетесь, верно?
– М-мм-м… да, пожалуй, не откажусь… от пирога… ну вот дальше… вы говорите – пирог… а где согласие пирога?
– А…
– Вы меня поймите правильно, закон есть закон, без разрешения пирога я ничего не могу издать… потом вот вы пишете… семьдесят синичек…
Фыркаю:
– Мне что, согласие всех синичек спрашивать?
– Обязательно, а вы как хотели?
– И… и как мне из всех собрать?
– Ну… ну, я не знаю даже, кормушку, разве что, повесьте… для синиц… и отдельно для сорок потом, ложки там всякие серебряные разложите… кстати, у них тоже не забудьте согласие спросить..
В окно впархивает прошение, разворачиваю – приятное тепло по телу, есть-есть-есть, разрешили-разрешили-разрешили…
Он хмурится, что-то ему не нравится, черт возьми, понять бы еще, что…
– Ну а остальные?
– Что – остальные?
– Ну, вы как маленький, честное слово… ваше прошение было во дворце, и что? Согласие короля, королевы, фрейлины. А вот вы пишете про золотой чертог, – а его согласие где? А трона? А манифеста? А, – тон понижается почти до шепота, – спальни королевы?
– Вы… вы смеетесь?
– Ничего я не смеюсь, это вы надо мной смеетесь, элементарных вещей не знаете, а мне потом влетит, что я не по закону все делаю… Так что пожалуйста, согласие чертога, обеда, трона, что у вас там еще…
– …понимаете, тут такая накладочка вышла…
– Какая еще накладочка?
– Ну вот… разрешения на публикацию…
– Так-так… а разрешение праздника где?
– Так праздник уже прошел…
– Ну, значит, подождите годик, когда следующий начнется. Тэ-э-экс… а разрешение обеда? Вот, – птицы за обедом стали громко петь…
– Видите ли… в том-то и вся проблема… обед уже съели… и согласие пирога я не могу получить по той же причине…
– Так-так-так… а где же разрешение от хлеба с вареньем?
Развожу руками:
– Но ведь королева его…
– А, ну да…
– Послушайте… а может, есть какой-то закон, поправка какая-то, дополнение, что если субъекта уже не существует, его согласия не нужно?
– Гхм… надо будет посмотреть, вроде есть что-то такое… но… постойте-постойте, а нос фрейлины?
– Вот тут загвоздка вышла… нос фрейлины категорически не хочет давать своего позволения.
Они смотрят на меня.
Они.
В лице немолодого редактора.
– В таком случае, мне очень жаль… правда, очень жаль, замечательная у вас вещь получилась… но по закону нельзя, никак нельзя, вы же понимаете?
Вымученно киваю:
– Понимаю. Но нос фрейлины… ни в какую…
– Очень сожалею. Приятного вам вечера.
– И вам всего хорошего…
(в рассказе использовано английское стиховторение «Птицы в пироге» в переводе С. Я. Маршака)
Печёный человек
Сегодня праздник.
Сегодня решили человека испечь.
Ну а как, праздник же.
И не надо тут, а-а-а, это сло-ожно, аа-а, ни у кого не получа-а-ается…
У вас не получается, у нас получится.
Вот так.
У нас у всех, и у дядюшки Пая, и у тетушки Шарлотты, и у братца Пудинга, и у сестрицы Булочки, у нас у всех.
А вы завидуйте.
Ни у кого такого человека не будет.
Только у нас.
Как заведено, протоплазму на человека поставили, пусть поднимется. Все как надо добавили, углерод, водород, азот, стали ждать.
А не получится, говорит дядюшка Пай.
А типун тебе на язык, не получится, сердится тетушка Шарлотта, ишь, каркает тут.
Ждут.
В честь праздника тетушка Шарлотта новых яблок себе прикупила, а дядюшка Пай новые коржи, а сестрица Булочка и вовсе вся в обновках, и начинок-то у неё, начинок…
Кипит, клокочет в кастрюле, все, как по рецепту, как велено.
Аминокислоты.
Белки.
Коацерват.
А не получится, говорит дядюшка Пай, ну где это видано, чтобы получилось-то, не бывает такого вообще.
А получится, говорит тетушка Шарлотта, вот назло дядюшке Паю и получится, а то ишь, раскаркался тут.
И детишек у очага собирает, сказку рассказывает, как вот однажды жили-были пончики, и решили они испечь человека, и посадили его на окно, а он раз! – и убежал. И смеются ребятишки, ишь, выдумка какая забавная, что человек побежал…
А первичный бульон кипит, поднимается, вот уже и спиральные молекулы пошли, вот уже и оболочку какую-то вокруг себя выстраивают, все как по учебнику.
Братец Пудинг и сестрица Булочка тарелки готовят, на стол накрывают, вот вкусно-то будет…
Праздник же.
И человека вот испекли.
Ходят вокруг да около кастрюли, смотрят, как оно все там, а вот уже и клетки складываются, и трубки какие-то сворачиваются, и что-то ритмично так подрагивать начинает…
Волнуются дети, а вдруг не получится, да что значит, вдруг, где это вообще видано, чтобы человек получился.
А праздник.
И колокола звонят.
Это только по праздникам бывает.
И солнышко светит.
И птички поют.
Они только по праздникам поют.
И солнышко тоже только по праздникам светит.
А вот уже день к вечеру ползет, вот уже все и за столом собираются, салфеточки повязывают. Ох, вкусный, наверное, человек, прям пальчики оближешь.
Сначала жаркое из молодого месяца едят, его режешь, из него сок брызжет, ароматный такой, слюнки текут.
Потом сон, запеченный в полуночи, тут вообще ум отъешь.
А ребятишки ждут с нетерпением, что там, что там на кухне…
И наконец-то.
Тетушка Шарлотта детишкам велит на кухню сбегать, проверить, что там творится.
Ребятишки бегут, обгоняют друг друга и даже самих себя.
Бережно-бережно, боязно-боязно поднимают крышку с кастрюли, смотрят.
Глазам не верят.
Вот ужас-то.
Человек.
Настоящий.
Тоже на них смотрит, глазами хлопает.
Ну, тут по рецепту надобно человека достать, полотенцем вытереть, в костюм обрядить, смокинг, бабочка, туфли лакированные, все при всем.
И на блюдо положить.
И поставить на окошко, так надо.
А человек раз! – и голову поднял.
Два! – и сам встал.
Три! – и с подоконника прыгнул, и бегом-бегом, по дорожке, и дальше, к лесу, к речке через мостик, куда-то в никуда…
И ребятишки – ой, ох, – за ним бегут-бегут со всех ног, лови-лови-лови, да как его изловишь-то, человек-то во-он как быстро бегает, ноги-то у человека дли-и-и-ннные, не то, что у сестрицы Булочки да братца Пудинга ножки коротюсенькие…