Я выхожу из камеры и снова оборачиваюсь к Лиаму, который успокаивающе улыбается мне.

— Я буду за дверью, — серьезно говорю я.

Лиам кивает, потом Марк толкает меня к двери. Она моментально захлопывается за спиной, и это пробуждает нехорошее предчувствие, которое вызывает в груди саднящую тяжесть.

Глава одиннадцатая

Лиам

— Итак? — интересуюсь, засовывая руки в карманы джинсов, наклоняю голову и смотрю на Марка с ожиданием. Я научился оставаться абсолютно спокойным снаружи, когда во мне бушует буря.

И я научился ощущать, как чувствуется воздух перед тем, как человек потеряет над собой контроль. Незадолго до того, как он направит все свои силы против меня, чтобы причинить мне боль. Это как невидимое потрескивание, мерцание, которое заряжает воздух, как бывает только перед грозой.

Марк прислоняется к открытой двери, сжимает рукой оружие, затем расслабляет пальцы, опускает руку и подходит ко мне.

— Ты в курсе, что здесь есть камеры? — спокойно говорит он, кивая подбородком в угол прямо за мной.

— Я знаю, — отвечаю я.

— Тогда ты так же знаешь, что я все видел, — угрожающе говорит он.

— Я не вижу причин, почему это тебя должно касаться, — говорю я. — Она больше не твоя женщина.

Марк толкает меня, я отхожу назад, невеста начинает истерически смеяться.

— Она будет ею всегда, потому что это моя обязанность — защищать ее.

— Ты не защищаешь ее, изолируя ото всех в городе.

Марк снова толкает меня, и я снова игнорирую это. Он откидывает голову назад и с силой бьет, его лоб врезается в мой. Я от неожиданности вдыхаю, кладу руку на больное место и смазываю кровь, вытекающую из раны на рассеченной брови. На мгновение у меня кружится голова, но я подавляю это ощущение, едва отшатнувшись. Я просто стискиваю зубы. Бывало и хуже. Это ничто по сравнению с чувством утопления, когда тебе на рот и нос кладут тряпку и поливают водой. Это ничто по сравнению с тем, когда кто-то стоит за спиной, делая ножом длинные глубокие порезы на твоей коже, в которые потом кто-то другой втирает соль и грязь. И это ничто по сравнению с тем чувством, что твоя страна, твои товарищи бросили тебя на произвол судьбы. И ты настолько зол за это, что отрезаешь камнем голову тому единственному, что связывает тебя с этой страной и этими товарищами.

— Да, именно это и защищает ее. От всех опасностей, от всего того, что может причинить ей боль, что может ее ранить. Даже от тебя. Пока я здесь, она не кончит, как Миа, или не исчезнет, как моя мать.

Я чувствую себя немного беспомощным и не знаю, что делать. Но я должен предложить Марку выход. Что-то, что было бы хорошо для всех нас. Я тоже хочу защитить Тессу. Именно поэтому хотел уйти и боролся с тем, что к ней чувствую.

— Хорошо, значит ты хочешь защитить ее, удерживая подальше от всего, потому что беспокоишься, что с ней может что-нибудь случиться. Как с Мией. — Я глубоко вздыхаю. — Ты сломаешь ее этим. Но если ты этого хочешь, я исчезну.

— Если я тоже уйду? — перебивает Марк и мрачно смеется, потому что знает, что я хочу ему предложить. Он все еще прекрасно меня знает. — Кто будет защищать ее тогда? — Он потирает лицо руками, смотрит на невесту, которая все еще наблюдает за нами, затем идет через камеру. — Миа была твоей женщиной, и ты облажался. Ты действительно думаешь, что я позволю тебе снова облажаться?

— Ты тоже, и лажаешь прямо сейчас. Я видел ее в последние несколько дней, она сломана. Отпусти ее, — обвиняю я. — Посмотри на себя! Что ты за шериф? Люди здесь боятся тебя. Не только Тесса, все. — Серьезно смотрю на него. — Ты больше не можешь быть шерифом, пусть кто-нибудь другой делает это, кто-то с меньшими проблемами.

— Кто-то, как ты? — Марк издает смешок и проводит пальцами по волосам. — Держи свои руки подальше от нее, тогда я отпущу ее, — внезапно говорит он, устало потирая лицо.

— Хорошо, мы оба отпустим ее.

— Так, как ты отпустил Мию, — сердито рычит он.

Я качаю головой.

— Нет, не так.

— Помнишь еще мою мать?

Марк качает головой, громко смеется, снимает свои кобуру и звезду, бросает на нары рядом со мной и просто уходит, оставляя меня сидеть. Я помню, что его мать никогда не была матерью в привычном смысле. Всегда чувствовал себя неловко рядом с ней, она излучала холод, несвойственный матери. Даже будучи ребенком, я задавался вопросом, замечает ли она своего сына, любит ли она его? Марк, казалось, совершенно не волновал ее, ведь интересовали ее только городской бар и мужчины. Единственными моментами, когда она замечала существование Марка, были те, когда она могла его бить. Пока она вдруг не исчезла. Женщина могла бы умереть, но никого в Гленвуде это никогда не озаботило бы. Все были счастливы, что ее нет. Кроме Марка.

***

Входит один из полицейских и в замешательстве смотрит на оружие и звезду. Затем поднимает звезду и гладит ее большим пальцем.

— Он уволился, — говорю я. — Почему он вообще получил эту работу?

— Почему нет? Он просто хотел исправить то, что наворотил. Это всегда было важно для него.

— Стать шерифом было не лучшим выбором, — иронично говорю я.

— Он был лучшим для этой работы, по крайней мере, некоторое время.

Я с удивлением смотрю на него.

— Почему он был лучшим?

Полицейский цепляется большими пальцами за ременные шлевки брюк.

— Он справлялся, плевать как. Когда три года назад Марк приехал домой, как раз исчезла та девочка.

Коп задумчиво смотрит на меня, затем подходит к лежанке и садится рядом со мной. Туда, где несколько минут назад сидел Марк. Я знаю, что он мне знаком, но не могу вспомнить его имя. Я забыл много вещей за последние несколько лет, очевидно и его имя тоже.

— Маленькая дочь Мариссы, — говорит он, как будто я знаю эту Мариссу.

Я просто киваю, чтобы скрыть, что не помню его имени.

— Сколько ей было лет? — с интересом спрашиваю я, подавляя неуверенность.

— Пять. Девчонка играла на улице перед домом и вдруг исчезла. Весь город искал ее. Марисса почти сошла с ума от страха. А тут Марк, только что из Академии, молодой полицейский. Он взял дело в свои руки и не сдался до победного. Парень работал днем и ночью. Знал, что она не сама побежала в лес, потому что собака не могла взять ее след. Там не было никаких ее следов. Как будто земля поглотила ее. Как мать Марка тогда. — Полицейский тяжело вздыхает. — Марк узнал о том парне, который пытался купить мотель «Хэмптон». Тот собирался снести его, чтобы построить супермаркет. Несколькими днями ранее отец Марка наблюдал, как тот угощал Дженни сладостями перед рынком. Он видимо подумал, что она была его внучкой. И поскольку не добился своего, то просто похитил Дженни. Отвез ее до Миссулы, где у него большой дом.

— И Марк нашел ее, — говорю я, кивая.

— Да, он сделал это. Просто ворвался ночью в дом без ордера на обыск, где чувак держал девочку связанной в подвале.

— Надеюсь, что он убил чувака, — бормочу я.

— Нет, но тот сидит там, где ему самое место. — Офицер встает с нар. — Марк — герой в этом городе. Он был им и раньше, когда играл в футбол. Хотя он все больше и больше превращается в мудака, в этом городе не найдется никого, кто не хотел бы видеть его шерифом и не поддерживал бы его.

— Ладно, — говорю я. — Может быть, так оно и есть, но Марк опасен. Еще опаснее с пистолетом. — Встаю и следую за офицером на улицу. — Он обещал мне, что больше не будет шерифом. Просто убедись, что это так и будет. У меня плохое предчувствие, ему нельзя ходить с пистолетом. Не в том состоянии, в каком он сейчас.

— Это фигня. Конечно, Марк не всегда следует правилам, но у нас здесь все в порядке.

— Тесса не в порядке, потому что вы позволяете ему пересекать черту.

Полицейский виновато оглядывается через плечо.

— Марк все равно уже давно хотел остановиться, мы просто его не отпускали.