– Там был… Мало ли кто там был. Но это хорошо, что вам имена известны.

Заподозрив в последнем замечании расположение, я рискнул спросить:

– А правда, что Чика ногой в полицию дверь открывает?

– Не знаю, – тут же нахмурился майор и, опять взявшись что-то записывать, добавил: – Ко мне не открывает.

– Стало быть, не надо другое заявление писать? – ещё раз переспросил я.

– Я уже вам всё сказал, – не отрываясь от дела, отозвался он.

– Да! Чуть не забыл. Надо бы срочно видео из клуба взять, а то как бы директор клуба и то, что есть, не уничтожил.

– Не беспокойтесь, работа уже ведётся, – так же, не отрываясь от писания, заверил участковый и, наконец, дописав, сказал со вздохом: – Ну вот и всё, идёмте.

– Куда?

– В дежурку, дело по инстанции передавать.

Мы вышли из кабинета, я шёл впереди, майор следом, в коридоре дежурной части он постучался в остеклённую, зарешеченную, как и огромное, во всю стену, ограждение, дверь, и, когда ему открыли, заходя внутрь, спросил сидевшего за столом дежурного:

– Куда с тяжкими телесными, в криминалку?

– Да.

Я сказал до свидания и вышел на улицу. В душе опять замаячил лучик надежды. Уж теперь-то, подумал, когда такой серьёзный диагноз и все фигуранты налицо, возьмутся за дело. По прежней советской жизни я помнил, что групповые преступления более тяжкие, чем одиночные, а тут налицо ещё и ОПГ (организованная преступная группировка). И уже представлял, как всю эту сволочь наконец задержат и водворят на скамью подсудимых.

Какой же я был наивный!

И хотя за дело действительно взялись, однако совсем не так, как мы ожидали.

На Казанскую, ставшую с недавних пор ещё и Днём народного примирения, служили с утра. И на этот раз на клиросе пели все кто мог: Катя, обе дочери, приехавшие семействами, зять Игорь, окончивший музыкальное училище и работающий заведующим сельского клуба, где жили его родители. Наша младшая, двенадцатилетняя Лиза, петь не умела или не смела, поскольку вбила себе в голову, что у неё слуха нет, и поэтому присматривала за племянницами, сидящими на лавке и мотающими недостающими до полу ножками в красненьких колготках и лакированных ботинках. У обеих из белых бантиков над розовыми ушками торчало по два русых хвостика. Миша, явно тяготясь этим, алтарничал. Словом, все были при деле, и только Дашиным оболтусам на месте не стоялось и не сиделось, и они, следуя друг за дружкой строго по старшинству, постоянно меняли место дислокации, чтобы наконец ускользнуть из поля зрения, а затем из храма, разумеется, не насовсем, а всего лишь до причастия, то есть до конца службы. Да не тут-то было. Как и полагается сотруднику ДПС, Гена следил за ними от входной двери и кивком головы возвращал назад, не обращая внимания даже на то, что они хватались за животы и страдальчески морщились.

Народу прибыло ещё больше, но и сегодня все до одного пожелали причаститься.

Многие из прихожан о случившемся уже знали и по окончании службы, обступив меня, засыпали вопросами и советами. Вопросы оставляю без внимания, а вот советы сводились к одному, всё к тому же: надо писать САМОМУ, не имеет значения, кому именно, главное – сразу ТУДА, а уж ТАМ разберутся, «а мы все подпишемся». Но для этого я не видел веских оснований. Чего понапрасну ТАКИХ людей беспокоить? Да и не стоит оно того? Да и время не то, чтобы из-за пяти колосков копья ломали.

К дому шли длинной вереницей. Внуки бежали впереди, их родители с предупредительными окриками следом, мы с Катей завершали шествие степенным шагом. «Маменька уже успела перетереть», как иногда шутила Даша, «с тётей Надей» последние новости и спрашивала меня про какой-то «куст».

– Это ещё что такое?

– Не знаю. Тебе его в полиции должны были дать.

– Чего?

– Это самое. Антон Надю спросил, она меня, я тебя спрашиваю: дали?

– Нет.

– Почему не попросил?

– Зачем? Если не дали, значит, не надо, а если бы надо было чего-то дать, дали бы сами.

– И ещё. Антон спросил. Объяснительную с тебя взяли?

– В каком смысле?

– В каком, в каком… А я знаю? Он сказал, должны были объяснительную с тебя взять, и ты в ней должен был расписаться. Ты нигде не расписывался?

– Нет.

– Значит, не взяли. Надо ехать. И «куст» этот попросить. А то поди потом докажи, что мы заявление писали.

Я поинтересовался у вышагивающего впереди с генеральски задранной головой Гены, как будто сразу генералом родился, что это за «куст» такой и что ещё за «объяснительная». Он ответил, что при подаче заявления должны давать талон-уведомление, а к заявлению прикладывается объяснение.

– Вы его сами можете написать и приложить к заявлению.

– А чего написать?

– Что по этому поводу думаете, кого подозреваете, что вам известно.

– Вот, – подхватила Катя, – а тебе ничего не дали, и ты ничего не писал.

В самом деле, подумал, надо сегодня же написать и отвезти.

За столом только и разговору было о случившемся. Оказывается, открылась масса новых обстоятельств. И через интернет, и через сарафанное радио, и по дружбе, и по секрету, и чего сорока на хвосте принесла, и чего никому на белом свете неведомо, «а я в этом почти на сто процентов убеждена».

– У нас таксист в подъезде нерусский, так он сказал, что Олег, который в книжном магазине на Фрунзе работает вместе с отцом, это их бизнес, рассказывал ему, что в ту ночь был в клубе и видел Чику, и видел драку всю. Сказал, что Алёшку пинали, а два охранника стояли и смотрели. Он подошел к ним и сказал: «Вы что, ребята, смотрите на этот беспредел?» А они ему, мол, это не их территория. С Олегом этим надо поговорить, сказать, что до суда имя его не откроем, чтобы не боялся.

– А вчера перед нашими окнами двое какие-то подозрительные стояли.

– И перед нашими окнами до полуночи машина с включенными подфарниками стояла. Я записал номер на бумажке, вот.

– Запугивают.

– А мне Светка, знакомая, сказала, когда она Гнездилова этого, что к врачу в кабинет ночью заходил, спросила, что произошло, он сказал ей, что Алёшка сам ко всем приставал, мол, у него день рождения, а его почему-то никто не угощает, ну и угостили.

– Так он участвовал в этом или нет?

– Как же, папенька! Директор клуба кому-то рассказывал, что лично видел, как Гнездилов первый к нашему Алёшке подошёл и пятьсот рублей потребовал. Алёшка сказал, что у него нет. А тот: а если обыщу? Ну и поехало…

– Они, говорят, даже уши кому-то отрезали.

– Пришили?

– Чего?

– Ухи.

– Не вижу ничего смешного. А если бы тебе отрезали?

– Он бы себе тогда от мамонта пришил, чтобы от мух отмахиваться, когда нарушителям штрафы выписывает.

– Ну, совсем с ума спятили! Давайте прекращайте!

– А чего он?

– В самом деле, куда-то мы не туда… Как-то там наш Алёшка…

– Звонила в реанимацию. Живой. Волгин, врач реанимации, с которым разговаривала, диагноз подтвердил: перелом основания черепа.

– Живой, и слава Богу!

– Ещё неизвестно, как лечение пойдёт. Зинаида Геннадьевна говорит, такие травмы бесследно не проходят. Серьёзные осложнения бывают.

– Будем надеяться на лучшее.

Я сказал, что вчера полазил по интернету и надёргал разных фотографий, так давайте вместе посмотрим, может, кто кого узнает.

Мы прошли в мою комнату, я сел за стол и включил компьютер. Все расположились за моей спиной. Стоило мне открыть файл с фотографиями, как из-за моей спины наперебой полетело:

– Да вот они все! Чика, Табак, Костыль, Хусаян.

– А это Гнездилов, что ли?

– Кто же ещё?

– Опять Чика. Костыль с Хусаяном в «Форварде». Табак!

– С кем это он, да ещё в спортзале?

– С Копыловым! Он у них там главный вышибала.

– Ну и горилла!

– У Гнездилова пачка не меньше!

– А позы какие!

– Кина нагляделись!

– А это что за урод? Бр-р-р!..

– Лёва-псих.

– Псих? Натуральный?

– А разве не видно?