Неизвестно сколько времени могло продолжаться его шествие, не прегради ему путь река. Дамбу, как и предполагали, снесло, и теперь посреди бушующего потока одиноко торчала кабина затопленного бульдозера.

Петя огляделся. «А бульдозерист где?» И тут же увидел у подножия сопки дымок. «Подойти?» От долгой ходьбы Петя немного пришёл в себя. «Ну, сказал и сказал, мало ли кто и чего скажет, не всему же верить?» Холодный ветер в одно мгновение выдул из-под лёгкой кофтёнки остатки тепла. «Хоть обсушусь малость!» И повернул на огонёк.

У костра в одних трусах и майке сидел мосластый мужичок лет пятидесяти. На кустах сушилась его одежда, портянки, рядом с костром лежали сапоги.

Услышав шаги, мужичок обернулся и обрадовано выдал:

– А-а, зё-ема!

– Какой я тебе зёма? – невесело усмехнулся Петя. – Откуда будешь?

– Отсюда, с Земли-и, – увесисто заявил тот. – А ты с Луны, что ли?

Вспомнив, как утром напарник назвал мужичка Зёмой, Петя опять невесело усмехнулся:

– Почти что. Зёма удивлённо тряхнул головой, пошурудил палкой в костре, щурясь от едкого дыма, предложил:

– Тушенку будешь, лунатик? И хлеб подсох… А ты что какой смурной?

– А! – махнул рукой Петя.

– Не хочешь, не говори – дело хозяйское. Присаживайсь, угощайсь.

Зёма склонился над костром, чтобы снять насаженный на прут хлеб, и в ту же минуту из его майки вывалился нательный крестик на чёрном шнурке. На шнурок Петя обратил внимание сразу, но никак не ожидал, что на нём окажется крестик. Спросил:

– Это чего у тебя?

– А-а, это? – Зёма возвратил крестик на место. – Так это. Для спокойствия души. Тайга, знаешь ли, это тебе не хухры-мухры.

– А причём тут тайга?

Зёма быстро на Петю глянул, уходя от вопроса, обронил опять:

– Ладно, ешь давай.

– Не скажешь, стало быть?

– А тебе это зачем?

– Сравнить, может, хочу.

– Чего, интересно, с чем?

– Коммунизм с раем.

– Ого!

– Я серьёзно, – не отступался Петя. – Вот скажи, только честно, ты веришь в рай?

– Допустим.

– А во что конкретно веришь, можешь сказать?

Зёма в раздумье покачал головой.

– Тебе? Вряд ли.

– То есть как это – вряд ли? При коммунизме что будет – известно конкретно. От каждого по способностям, каждому по потребностям. Дадут, например, квартиру, так каждому члену семьи отдельную комнату! Представляешь? Отде-эльную!

– И кому дали – тебе?

– Я для примера сказал! – сразу же завёлся Петя. – Мне не дали. И никогда, может, не дадут. Я для примера сказал.

– Ну, хорошо – дали, – согласился Зёма. – Дальше что?

– Как это что?

– Ну получил ты квартиру, а дальше что?

Петя мечтательно прищурил глаза.

– А захочу, на Луну полечу.

– Это ещё зачем?

– Так, – продолжал глупо улыбаться Петя, – прокатиться. Тогда – катайся, где хочешь! Хоть на Марс!

– А-а… – сообразил Зёма и, тряхнув головой на такое младенчество, почесал под мышкой. – Ну, хорошо, слетал ты на Луну, на Марс, на все остальные звёзды, а дальше что?

Петя насторожился.

– Ты это к чему клонишь?

– А к тому, парень, что рано или поздно всему придёт конец. Правильно я говорю?

С этим нельзя было не согласиться.

– Ну хорошо. А у тебя что за счастье?

– У меня? У меня, парень, бессмертьё! – внушительно заявил он, на что Петя, в свою очередь, презрительно усмехнулся:

– Это что-то вроде – и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра?..

– И что?

– Х-х! Скукота, вот что! Тысячу тысяч лет одно и то же!

Но Зёму, видимо, не так-то просто было переубедить. Неторопливо выкатив из костра банку с тушёнкой, он разломил на две части хлеб и, протянув большую половину «лунатику», как бы между прочим поинтересовался:

– Тебе сколько лет будет?

– Ну, двадцать, а что?

– Два-адцать… – прикинул Зёма. – Поди, уже невеста имеется?

– Причем тут… Ну, допустим, имеется, и что?

– Тебе с ней не скучно?

Не догадываясь, к чёму клонит, припоминая день знакомства с Варей, Петя признался:

– Скажешь тоже!

– Во-от. И там, парень, то же! – уважительно вознес указательный палец к небу Зёма. – Когда промеж людей любовь, скучно не бывает. А там любовь – всегда. И смерти нет. И все друг дружку уважают. Понял?

Он произнёс это с такой убеждённостью, что Петя даже подумал, а ведь он, может, по-своему прав. Так что во время обеда разговаривали только о вере, вернее, Зёма излагал свои незамысловатые представления о ней. Кое-что «из бабушкиных сказок» Петя уже слышал. Казалось бы, ничего нелепее и придумать нельзя, и если бы не увлечённость, с которою Зёма всё это излагал, Петя бы просто со смеху помер.

– Ну хорошо, – перебил он, видя, что разговора научного не получается, а лишь одни фантастические невообразимости. – Про Ленина что думаешь? – Трудно ему было вот так вот сразу взять и лишиться «всего».

– Мне что, делать больше нечего?

– Ну-у… а скажешь-то чего?

– А то и скажу, парень: по грехам нашим ещё и хужее бы надо, да, видно, у Бога хужее не нашлось!

Чего-чего, а этого Петя никак не ожидал. Ещё раз проглотив обиду, в отместку язвительно усмехнулся:

– Стало быть, всё сгорит?

– Можешь не сомневаться.

– Когда?

– Возьми да спроси.

– У кого?

– У Самого! – И Зёма вновь воздел указательный палец к небу.

– Как это я у Него спрошу? – удивился Петя, но ещё больше удивился ответу:

– А не знаешь, парень, как, так помалкивай.

Когда высохли сапоги и портянки, Петя обулся и, попрощавшись с мудрёным мужичком, направился вдоль берега в сторону посёлка, который находился за бушующей рекой и куда решил не возвращаться, а, добравшись до аэропорта, первым рейсом улететь на базу.

Пробираясь по склону сопки, Петя невольно думал о недавнем разговоре.

«Ад, рай», – вертелось в его голове. Всё это походило на сказку. Певала её не раз и бабка Елизавета Матвеевна. Но как всему этому верить? Это после астрономии-то представить, что где-то там, в безвоздушном пространстве, при минус триста, в бездонной галактике, среди звёзд, комет и созвездий благоухает райский сад, в котором живут «святые человеки», а внутри земли течёт огненная река, в которой стонут обугленные, как головёшки, «греховодники», а рогатые и хвостатые черти поддевают их баграми и швыряют в котлы с расплавленной смолой? Чушь!

Нет, думал Петя, ад и рай, если они всё же имеются, это, видимо, что-то другое. Это когда что-то хорошее или плохое происходит здесь, на земле. Хорошее – это когда бабушка цедит в крынку молоко, а в окно на её натруженные руки падает яркий сноп света, и стол и пол выскоблены добела, вымыто и вычищено в избе всё, из побелённой печи по всему дому растекается запах куличей, в глиняной плошке на столе крашенные луковой шелухой яйца, всё готово, по уверению бабушки, к встрече «дорогого Гостя». А плохое – это когда тонешь во сне, рвёшься, рвёшься и никак не можешь вырваться из неумолимой пучины…

Да, но тогда зачем он здесь, не в тайге, а вообще, и люди на земле появились для какой цели?

Петя остановился. Тяжёлые серые тучи ползли по верху противоположной сопки, топя в непроглядной мути вершину, посёлок, Бирю-су, которая ещё совсем недавно казалась зловещей, а теперь едва слышно шумела на перекатах, унося свои воды в море, как неумолимое время уносило дни Петиной жизни в прикрытую тайной вечность.

Когда наконец добрался до аэропорта, за избушкой Феди-портача, у ручья, увидел Варю. За шумом воды она не слышала, как он подошёл, и даже от неожиданности вздрогнула, когда Петя поздоровался.

Прошла минута, другая, однако после всего что произошло, Петя не находил слов для разговора. Самолёт должен был вот-вот прилететь специальным рейсом, чтобы забрать намытое за неделю золото, которое доставили в аэропорт на бульдозере, тарахтевшем неподалёку. На бульдозере, видимо, переправилась через Бирюсу и Варя. А раз везут золото, стало быть, и Пете послезавтра надо будет везти бухгалтерский отчёт в Красноярск, так что его исчезновение с полигона, кроме, пожалуй, Павла, будет понято правильно. Но в этом ли дело? Он тут, на земле в смысле, зачем? И старательство его всё-таки что – работа, романтика, судьба? Судя по уверению Зёмы – судьба. И в чём тогда она заключается?