И наконец, сама смерть обходится чертовски дорого. Череда скорбящих стекается в похоронное бюро без подготовки, не обдумав и не обсудив все заранее. Люди берут то, что им предлагают похоронные служащие, и, ослепленные горем, тратят много денег из чувства долга, чего совсем не хотели бы их усопшие близкие.

Эмоциональные потери подсчитать сложнее, но они не менее разрушительны. На тринадцатом году жизни, на Хэллоуин, я узнал, что мой отец умер. В тот вечер мы с друзьями отправились ходить по домам и просить конфеты, и никому из них я не рассказал о том, что произошло. Моя мать не знала, как говорить о болезни отца, о своих эмоциях, как дать нам прочувствовать собственную боль. Так что мы не упоминали об отце, и в результате вообще практически не разговаривали. Неспособный поделиться горем со сверстниками, я ощущал смятение, горе и был совершенно одинок.

Боль просыпалась даже оттого, что я был в одной комнате с другими членами семьи, так что мы избегали друг друга. Недавнее исследование, проведенное Национальными институтами здравоохранения США (NIH), подтверждает этот «эффект криптонита»: каждый раз, когда вы думаете о глубоко запрятанном секрете, уровень гормонов стресса, таких как кортизол, повышается, влияя на память, давление и метаболизм[6]. Хронически высокий уровень кортизола становится причиной множества болезней, включая повышенное АД и тревожное расстройство[7]. В семье мы не говорили о том, что нас действительно волновало, так что самым здоровым решением казалось держаться подальше друг от друга.

Чайне Ву было чуть за двадцать, когда она потеряла обоих родителей с разницей в три месяца. В этот момент ее карьера модели была на подъеме, так что она с головой окунулась в работу в Штатах, отдалившись от семьи, оставшейся на родине. Это усугубило депрессию, однако Чайна никому не говорила о том, что с ней происходит. Лишь оказавшись в колледже несколько лет спустя она столкнулась со своим горем лицом к лицу. Она обратилась в студенческую поликлинику по поводу какого-то мелкого заболевания, и медсестра задала несколько вопросов о семье, а когда Чайна рассказала, та не выдержала: «Боже мой, какой кошмар! Да как же ты справляешься с этим?»

«Тогда я впервые услышала, что у меня посттравматическое стрессовое расстройство, – говорит Чайна. – Но это была лишь верхушка айсберга».

Карен Уайатт, врач хосписа, вспоминает, какой одинокой была после того, как ее отец покончил с собой. Никто из друзей Карен не знал, что сказать или сделать. Из-за того, как он умер, девушка стала неприкасаемой, так что они не пришли на помощь. Однако была еще женщина, которая время от времени убиралась в доме Карен. Однажды утром она появилась на пороге, хотя вовсе не должна была в тот день убираться. В одной руке у нее было растение, в другой – пылесос. Эта женщина была полна решимости помочь всем, чем сможет. Много лет спустя, рассказывала Карен, ее подруги искренне жалели о том, что не смогли быть ей опорой в тот момент.

Сама Карен в каком-то смысле страдала от того же барьера, что и ее друзья. В течение многих лет она избегала каких-либо значимых разговоров с матерью и братом: слишком больно. Когда спустя двадцать лет после смерти отца они наконец заговорили об этом, казалось, что прорвало плотину. Они снова нашли друг друга, и Карен прожила с матерью душа в душу еще несколько лет, прежде чем та умерла.

Двадцать лет, потраченных зря… Как вам такая потеря?

Я уверен, что жребий брошен: нам нужно двигаться вперед, нужно встретить мысль о смерти вместе, как сообщество, а не как кучка замкнутых индивидуалистов. Недопустимо вспоминать о том, что все сущее смертно, лишь на похоронах, в больницах и в конторах нотариусов. Когда вы напуганы, подавлены, тонете в горе, то не можете искренне и глубоко говорить о смерти. Это должно происходить в обстановке комфорта и спокойствия.

И, если повести этот «тяжелый разговор» должным образом, он может освободить или даже на глубинном уровне изменить вас.

Такие разговоры сближают, напоминают нам о человечности и о действительно важных вещах. От таких бесед мы становимся сильнее, мудрее и смелее. Они готовят нас к тем разговорам, которые неизбежно состоятся в минуту настоящего кризиса.

Исследования говорят совершенно однозначно: честные беседы с семьей, докторами и опекунами о том, какой вы хотите видеть свою смерть, обеспечивают лучший уход, провоцируют меньше страданий и в итоге даже продлевают жизнь. Более того, имея возможность открыто говорить о смерти, мы стали чаще смеяться![8]

Если не говорить о том, чего хочешь, гарантированно не получишь этого. Представьте на минуту последние дни и мгновения вашей жизни. Кто окружает вас? Вы в больнице? Будут ли похороны, и если да, то какая музыка там играет и кто произносит надгробную речь? Как близкие поступают с вашим телом? Какими вы хотите, чтобы вас запомнили?

Это душевное спокойствие, которое позволит родным и близким должным образом оплакать вас, не тяготясь сомнениями и виной. Моя подруга Люси, вдова, которая закончила и опубликовала мемуары своего мужа Пола Каланити «Когда дыхание растворяется в воздухе. Иногда судьбе все равно, что ты врач» недавно сказала, что для нее беседы с мужем о его предстоящей смерти были словно вторая свадебная клятва: священный обмен, сокровенная тайна, обещание следовать и почитать.

Элизабет Кюблер-Росс однажды сказала: «Те, кто ввел табу на упоминание смерти, частично ответственны за людей, ведущих пустое, бесцельное существование. Ведь если кажется, что будешь жить вечно, легко откладывать на завтра то, что тебе предназначено сделать». Говорить о том, что мы и наши близкие смертны, – значит говорить о самой жизни, потому что смерть – это великое зеркало, и разговоры о ней не должны быть ни пугающими ни болезненными. Как язвительно заметил мой соотечественник с Северо-Запада Майкл Мид, «для человека полностью реализоваться в жизни – значит отправиться к вратам смерти, обретя свое истинное «я».

Если мы возьмем на себя ответственность за собственную жизнь и смерть, то избавим близких от нерешительности и суеты, неизбежно связанной с уходом кого-то из жизни. Пусть у врачей и медсестер будут четкие указания: правила паллиативного лечения, документальные подтверждения, заранее предусмотренная медицинская страховка. А у членов наших семей не будет вопросов о том, как мы хотим закончить жизнь, как поступать с телом после смерти, как организовать похороны. Такое решение снимет с них непомерную материальную и эмоциональную ношу.

Смерть близкого человека или подготовка к такому неизбежному событию – пожалуй, одно из самых больших испытаний, с которым мы сталкиваемся. Эта книга призвана сделать такой опыт менее травмирующим, даже в чем-то красивым. И неважно, наступила эта смерть внезапно или же была похожа на медленный вальс до самой финишной черты.

Пусть мой оптимизм не вводит вас в заблуждение: я знаю, что дорога эта тяжела, нехожена и что здесь явно не хватает спасительных огней. И все же я убежден, что этим путем может пойти каждый. Вопрос лишь в том, как и когда. Так что, надеюсь, моя книга станет для вас хорошим путеводителем.

«Принято считать, что смерть – это жуткий облом», – говорил Грег Лундгрен, известный художник, воспевавший смерть в своих произведениях. Он вовсе не имел в виду, что, когда кто-то умирает, нет трагедии. Однако Грег подчеркивает, что, хотя мы не в силах изменить естественный порядок вещей, факт смерти вдохновляет нас на что-то прекрасное и позволяет сделать этот мир лучше.