Пулей добежав до ограждения, Джесс ловко перепрыгнула на пешеходную зону — но и Уоллис едва ли оставал от нее. За счет того, что он изначально подобрался к ней довольно близко, догнать ее было не так трудно. Сейчас у Чака была лишь одна задача — схватить ее и повязать. И когда Джесс запрыгнула на ограждение, Уоллис наконец схватил ее за куртку.

Но в этот момент девушка оттолкнулась от перил и прыгнула дальше, из-за чего удержаться за край ее куртки оказалось невозможным. В последний момент она вырвалась, чтобы спрыгнуть с моста.

И вот уже через пару секунд она падала вниз, прямиком в ледяную воду, выбираться из которой уже вовсе не хотелось. Наконец удар о воду, шумный всплеск и постепенное исчезновение Джесс под водой…

Прошла неделя.

Пустой, темный зал в театре, где подсвечена разве что сцена, на которой сейчас нет ничего кроме рояля. За роялем же сидит Сэм, с удовольствием играя для себя единственного, ведь в зале нет больше никого. Тяжелая, классическая, но относительно современная минорная музыка Рахманинова заполняла все пространство.

Однако в один момент двери распахнулись, пустив по полу лучи света из коридора. Теперь в зале присутствуют двое — Сэм и Уоллис. Зайдя, детектив с осторожностью закрыл дверь, не спеша проходить дальше и говорить что-либо. Напротив — он замер в ожидании; слушал.

Сэм на появление детектива никак не отреагировал. Разве что бросил на него мимолетный взгляд, не отвлекаясь больше на него ни на секунду. Сначала нужно закончить произведение. Да и Чак по-видимому был не против послушать этот маленький персональный концерт.

Ждать пришлось не слишком долго. Сэм закончил. Однако даже когда его руки перестали касаться клавиш, звук все еще постепенно угасал, пока нога держала педаль для рассеивания сыгранных нот.

До последнего, едва слышного звука молчали оба. Но как только Сэм отпустил педаль, он сам заговорил.

— А вы, я смотрю, умеете слушать музыку, — обратился он к Уоллису. С крышки рояля Сэм взял свою пачку сигарет, зажигалку, закурил, несмотря на то, что находится в помещении. Иногда ему можно курить даже тут (вернее, все остальные работники театра и актеры с режиссером смирились с такой страстью Сэма к табаку).

— Умею и люблю, — с легкой улыбкой ответил Чак, чуть подойдя ближе к сцене. — Рахманинов?

— Прелюдия до-диез минор, если быть особо точным. Моя любимая, — уточнил Сэм. — А вы еще и разбираетесь. Приятно узнать это.

— В свое время приходилось слушать очень много классической музыки. Гораздо чаще, правда, европейской, — отвечал Уоллис.

— Мой преподаватель по фортепиано был родом из России. Постоянно говорил о своих композиторах-соотечественниках. Давал мне их ноты. То просто посмотреть, то поиграть. Люблю Рахманинова в особенности. А вы?

— Моцарта уважаю.

— Ох этот стерильный Моцарт… — словно негодуя от типичности ответа выдохнул Сэм.

— Я надеюсь, вы понимаете, почему я здесь? — решил наконец перейти к цели своего визита Уоллис.

—… Никогда не любил исполнять его. Негде разгуляться вовсе! — продолжал тем не менее Сэм.

— Вы меня слушаете?

— Хотя некоторые его произведения мне все-таки нравились. Раньше. Сейчас нравится что-то за редким исключением. И да, я вас слушаю, — Сэм встал из-за рояля, закрыл крышку, задвинул банкетку и подошел чуть ближе к краю сцены. Внизу стоял Уоллис. Как и обычно при разговоре с кем-либо курящим вид у него был не сильно довольный. Да и смотреть на Райта снизу вверх тоже было неприятно.

— Я бы понял причину вашего визита, если бы он случился неделю, к примеру, назад. Да когда угодно, только не сейчас и не в будущем, боже упаси.

— Никак мыслей на этот счет? — с интересом прищурившись, Чак глядел на Сэма издалека; но позже все-таки стал подходить ближе, еще ближе к сцене.

— Ни одной, представляете! — как всегда артистично ответил Сэм, поднеся одной рукой сигарету к губам. — Или вы что, хотите узнать даты ближайших премьер? Автограф дать? — другой забрал, и из правого кармана брюк свободной рукой вытащил механическую ручку, специально показав ее Уоллису и щелкнув ею.

— Хочу разузнать, чем вы занимаетесь помимо выступлений в театре и игры на рояле, — подходить слишком близко к сцене Чак не решился. Предпочел занять место на первом ряду, рассевшись как какой-то важный гость.

— Играю в покер с друзьями по вечерам, занимаюсь стрельбой за городом, но обычно в специально выбранные дни, а по выходным, бывает, хожу в парк неподалеку от дома и там играю в шахматы с местными стариками.

— Интересно было бы поиграть с вами в шахматы, — Чак усмехнулся.

— А мне нет, — Сэм развернулся, отошел к стене, за кулису, чтобы выключить свет на сцене от специальных софитов, и включил только основной свет в части зала у главного входа.

— Почему же?

— Вы мне глубоко не симпатичны.

— Это меня волнует в последнюю очередь… — сказал Чак, хотя выглядел наоборот, будто это его задело. — Все эти увлечения, конечно, интересные. Но почему-то же вы усердно покрывали вашу дочь, зная, что она творит. Да и еще на допросе я заметил в ее поведении интересные особенности, которые не взялись бы из ниоткуда.

— А, вы об этом, — снова Сэм вышел на середину сцены, встав прямо напротив Чака. Сложив руки в карманы брюк, слегка приподняв голову, он не торопился говорить что-то дальше. Лишь молча посмотрел на Уоллиса несколько секунд вот так, сверху вниз. — Не хочу вас разочаровывать, но все куда проще, чем может показаться. Я попросту не хотел лишиться дочери снова. К сожалению, это все же произошло…

— Даже как-то слишком просто. Однако мне по-прежнему ужасно интересно, зачем и почему вы учили ее врать; как на допросе. Держать руку на пульсе, считывая и контролируя тем самым уровень напряжения. Это ведь так у вас работает, верно? Да и кто еще смог бы научить ее этому? Очень сомневаюсь, что о таком ей рассказывали в драмкружке в школе или режиссер в этом вашем театре. Стрелять тоже ее научили уж точно вы. Так кто вы такой? — теперь с большим напором, даже скорее с наездом спросил Чак.

Снова Сэм выдержал паузу. Долгую. Молчал, глядя куда-то в сторону, но ни в коем случае не в сторону Уоллиса, не вниз.

— Я лишь актер с разносторонними увлечениями, — вздохнув, ответил он.

— Актер, который столько времени скрывал очевидные убийства своей дочери?

— О большей их части я узнал далеко не сразу. Я и сам до последнего отказывался верить в это. Может, по мне и не видно, но я до сих пор переживаю из-за всего произошедшего. И я уж точно не особо рад тому, что вы буквально довели мою дочь до предела, из-за чего она уже несколько раз чуть не покончила с собой, в том числе в этот последний раз. И по итогу сейчас ее сбагрили на принудительное лечение в дурку на неопределенный срок! Да и до этого моменты спокойствия были большой редкостью. Так что будьте добры, — подойдя к самому краю сцены, Сэм спрыгнул вниз и встал прямо перед Уоллисом, слегка наклонившись. Правой рукой, которую только сейчас вытащил из кармана брюк, взял с губ сигарету. — Отвалите от меня, — сказал он с недовольством и раздражением, вместе с чем выдохнул остаток дыма. Как же Чака это разозлило…

Сэм отошел, направился к выходу.

— Сами уйдете или попросить охрану проводить вас и вашу упертость?

Уоллис молча встал с кресла. Но резко, с недовольством. Словно его только что сильно оскорбили.

— Не думайте, что я так просто отстану, — слегка успокился Чак и сказал это уже на самом выходе из зала.

— Что вы, даже мечтать не приходится. Меня тоже до психушки доведете? — продолжал язвить Сэм.

— Посмотрим, — так же ответил Чак.

— Выход там, — кивнул Сэм в нужную сторону, развернулся. — Всего хорошего желать не буду, — и ушел по коридору в направлении гримерок.