Не пройдет и суток, как я пойму «месседж» Всевышнего, запустившего песню в автомобильном радиоприемнике с напоминанием испуганному беглецу его далекую юность.

Кто бы мог подумать, что через сорок лет один из «стенгазетчиков» будет загнанным волком мчаться по ночной Украине, судорожно сглатывая слюну, вспоминая пиво и сигареты далекой юности.

Утро неумолимо вступает в свои права. Сумрак тает. За придорожными деревьями тянутся поля с редкими белесыми пятнами нерастаявшего снега. Пора свериться с картой. Останавливаюсь у километрового столба. Торопливо разворачиваю громко шуршащую бумагу. Надо торопиться, по словам замначальника службы безопасности корпорации, через полчаса испещренный значками и пометками лист превратится в порошок, и мне останется только полагаться на свою дырявую память.

Тихо матерюсь, видя, что до места перехода границы еще почти полсотни километров, а «из-пожрать» только шоколадный батончик с невразумительным названием на украинской мове, который вместо сдачи всучил мне продавец ларька на автовокзале.

Одна радость – бензина точно хватит. Стрелка датчика дрожит, показывая четверть бака. Ничего, еще полчаса по шоссе, минут двадцать по грязи, пара минут через мартовскую речушку Клевень и – конец моим мучениям!

Батончик явно просрочен – во рту противный привкус прогорклого масла и шоколада. Хотя я этого, практически, не замечаю, давлю на акселератор, заставляя своего «стального коня» мчаться во весь опор.

Красные светоотражающие маячки вспыхивают неожиданно. Странная повозка перегораживает дорогу. Это гибрид прошлого с настоящим – новенький автоприцеп для легковой машины невообразимой конструкцией из палок и веревок приторочен к лошади. Старая кляча, с отвисшим почти до самого асфальта брюхом, повинуясь матерщине возницы и ударам кнута, нехотя, сворачивает на проселок. Не желая вязнуть копытами в раскисшем черноземе, коняга артачится и оглашает окрестности истерическим ржанием. Сигналю. Торможу. Хоть бы что!

Выхожу из машины.

– Мужик, помочь? – Просроченное кондитерское изделие странным образом повлияло на мой голос. Он звучит хрипло и пискляво.

– Да иди ты на …! – традиционный маршрут движения меня не устраивает. Обстоятельства заставляют ехать дальше и чем быстрее, тем лучше. Невольно приглядываюсь к селянину. Линялый небрежно латаный ватник, из коротких рукавов которого виднеются белые манжеты сорочки и черные кожаные перчатки. Редкая бородка. Из-под изжеванной серой цигейки армейской ушанки на меня устремлен сосредоточенный взгляд раскосых абсолютно черных глаз. Почему-то не покидает уверенность – украинский селянин вовсе не хохол, а азиат, скорее всего, японец, более того, я где-то уже видел эти черные глаза и родинку на левой щеке.

Мужик вперевалку подходит ко мне. Невольно отшатываюсь, потому что в нос шибает жуткий коктейль прокисшего пота, чеснока, какой-то тухлятины и дорогого парфюма.

– Замотал ты меня, Кирюха-сан! – с этими словами черная кожа перчатки вылетает мне в лицо.

Чувствую острую боль в шее, то ли от укола, то ли от укуса.

Чернота…

15:35. 14 марта 2014 года. Где-то на территории Украины.

Запах разлагающейся плоти трудно с чем-то спутать. Кажется, что он проникает под кожу, расползаясь по венам, забирая твою жизнь. Ну, если что-то кажется, значит, пока еще жив. Эта мысль заставляет с трудом разлепить веки.

Первое, что встречает меня в этом мире – улыбка. Широкая открытая улыбка во все 32 зуба, открытая настолько, насколько это возможно. Обладатель «отличного настроения» давно не жив, и полностью лишен губ. Клочья плоти обрамляют выпирающие серо-желтые десны.

Видимо, я тоже не очень жив, потому что не чувствую естественного отвращения, скорее, вялое любопытство. Присматриваюсь к соседу. Когда-то выбритая голова покрыта ежиком щетины. От того, что широко открытые глаза мертвеца направлены прямо на меня, становится не по себе. Труп напоминает манекен из бутика для истинных джентльменов, который выкинули на помойку, забыв разоблачить. Рука вздернута вверх. Из-под угольного рукава смокинга торчит белоснежный манжет сорочки, скрепленный запонкой. На груди джентльмена, попискивая, неторопливо умывается пара крыс.

Одним словом, этакая horror[33] – идиллия.

Настораживает отсутствие воспоминаний. Только сиюминутные мысли и ощущения.

Попытка встать ни к чему не приводит. Я связан по рукам и ногам. Удивительно, но я не чувствую боли. Видимо, я нахожусь здесь даже несколько часов, и связанные конечности затекли.

Пробую шевелить пальцами. Все в порядке.

Попытка откатиться от дурно пахнущего соседа сразу возвращает в мир ощущений острой болью в предплечье. Скосив глаза, вижу, что наделся на здоровенный ржавый гвоздь. С трудом освободившись, отползаю поближе к освещенной части помещения в надежде найти способ освободиться от тугих пластиковых пут.

Пол усеян строительным мусором, но хотя бы какого-то осколка стекла, не говоря уже о режущем инструменте, я долго не могу найти. Не знаю, сколько времени я ползал неуклюжей гусеницей, оставляя кровавый след из пораненной руки, пока не наткнулся на заляпанную цементом штыковую лопату.

Полчаса и я, пошатываясь, стою посреди подвала, сжимая в руке черенок лопаты. Свобода движений и оружие в руках возвращают силы, воспоминания, самою жизнь.

13:55. 10 марта 2014 года. Украина. Киев. Киевский политехнический институт.

– Каждый человек, в конечном итоге, всегда сам виноват в неприятностях, которые, якобы, неожиданно сваливаются на его голову. Сам, старый м… дак.

С раздражением ловлю себя на том, что бормочу эту банальность вслух, сидя на унитазе в узкой кабинке киевского политеха. Более чем достойное место! Только в мою лысую голову могла прийти идиотская мысль позавтракать украинским борщом с пампушками в небольшом кафе на проспекте Победы. То, что борщ был даже не вчерашний, я понял, когда Михаил Борисович Ходорковский уже завершал ответы на вопросы. Я даже включил на запись планшетник, так сказать, «на память для потомков», думал, что услышу что-то знаковое, все-таки самый известный российский политзаключенный нового столетия беседует со студентами одного из ведущих вузов Украины. А оказалось, все те же знакомые слова: «демократический выбор», «план Маршалла для новой Украины», «переговоры», «контроль демократии над властью», «будущее России и Украины в руках молодежи».

Хотя, надо признаться, мое мелкое человеческое тщеславие было согрето – бывший олигарх озвучил с трибуны мои мысли о будущем Украины. Во-первых, охладил пыл активистов Майдана, мечтающих о том, что Запад будет бороться с Россией за Украину силовыми методами, а, во-вторых, то, что этот, безусловно, умный человек не исключил возможности эскалации украинских событий в горячий вооруженный конфликт между «западенцами» и жителями Юго-Востока и даже полномасштабную гражданскую войну. Конечно, приятно, что твои мысли разделяет всемирно известная личность, но бендеровские «Слава Украине!» и «Героям слава!» в зале, где собралась интеллигентная образованная молодежь, вселяли откровенный страх. Я родился через десять лет после Войны, но о крови, пролитой лесными братьями в Эстонии, и бендеровцами на Украине слышал от людей, кто сталкивался с этими фашистскими прихвостнями лицом к лицу.

Действительно, я – старый идиот! Бормочу вслух, а планшетник до сих пор записывает мои сортирные сентенции и периодический шум сливаемых результатов опрометчивого завтрака. Вот она – реальная память для потомков. Внуки и правнуки, ваш пращур – сортирный философ!

Стыд и отвращение к самому себе скручивают живот похлеще протухшего борща. Но, похоже, это последняя атака на мой многострадальный желудочно-кишечный тракт. С облегчением чувствую, что могу покинуть «столь милый сердцу уголок» и, наконец, в состоянии выключить компрометирующую запись.