Чайкин кивнул.

– К стойке микрофона тянулся провод, – продолжала Екатерина Андреевна. – Раз это радиомикрофон, зачем провод? Я просто пошла проверить, куда он тянется. А там этот жуткий тип. Грязный, небритый! Фу!

– Так он же электрик, – вставил Чайкин.

– А разве электрикам мыться не полагается?

– Но он на работе…

– Такое ощущение, что он там провел целую неделю. Не моясь. В общем, вижу, он как раз с этим проводом возится, отсоединяет его. Тут я и поняла, что все это неспроста – ведь провод был подключен к электрическому щитку, там напряжение. А ночью прошел дождь, и доски, которыми покрыта сцена, были еще сырыми. Сухое дерево ток не пропускает, а вот влажное – отличный проводник. Отличный способ шарахнуть током кого-нибудь, особенно если он в туфлях на кожаной подошве. В общем, я этого электрика – цап! А он как начал вырываться. Он же мужик, а я слабая женщина. Я кричу, кричу…

– Но я сразу прибежал, – заметил Чайкин.

– Мог бы и быстрее.

– Это все? – спросил Завадский.

– А разве этого мало? – ответила вопросом на вопрос Екатерина Андреевна.

– Ладно, мы проверим. Чайкин, записал?

– Ага, – ответил тот, протягивая ему протокол.

– Распишитесь, – сказал Завадский Романовой. – И не забудьте указать: с моих слов записано верно.

Екатерина Андреевна расписалась в протоколе.

– А теперь можете быть свободны.

– То есть как? – возмутилась Екатерина Андреевна. – Вы не позволите мне присутствовать на допросе?

– Допрос – это наша компетенция.

– Но я настаиваю…

– Пожалуйста, покиньте кабинет.

– Но вы не можете…

– Пожалуйста, не мешайте расследованию. До свидания! Чайкин, проводи.

В отделе полиции царила суета. Вроде бы день как день, а все же что-то не так. Екатерина Андреевна сразу обратила на это внимание.

– У вас сегодня проверка? – спросила она у племянника.

– Как ты догадалась?

– Всегда тишина, все будто сонные мухи в мареве плавают по коридору, а тут – словно ошпаренные носятся.

– Ну да, проверка из главка ожидается. Внезапная.

– Никогда не понимала, как это про внезапные проверки все всегда узнают заранее.

– Есть свои люди…

– Так в чем же тогда смысл? Ведь проверка на то и существует, чтобы выявлять недостатки и слабые места в повседневной деятельности. А если вы про такую проверку узнаете и готовитесь к ней, как же проверяющие смогут объективно оценить вас? Прямо потемкинская деревня какая-то.

– Мы так уж тщательно подготовиться не успеваем, поэтому недочеты все равно найдутся. А если мы все оставим как есть, нас всех вообще уволят к чертовой матери.

– Туда вам и дорога!

Чайкин обиженно посмотрел на Романову.

– Ладно, не обижайся, – добродушно сказала она. – А нечего твоему Завадскому так со мной разговаривать!

– Теть Кать, но ты же…

– Что «я же»? Я за вас вашу работу делала. Если б я этого электрика не поймала, он бы сбежал, и ищи-свищи.

– Да, но… ты же так рисковала! Сан Саныч просто волнуется за тебя.

– Что? С каких это пор Завадский стал обо мне беспокоиться? Скажи лучше, его зависть берет, что я все ваши дела наперед вас раскрываю.

– Ну, положим, не все…

– Какая разница! Вы просто не допускаете меня до всех ваших дел, а то бы я повысила вам раскрываемость до ста процентов.

Чайкин хмыкнул, но не стал ей возражать.

– Теть Кать, а что ты вообще думаешь обо всем этом?

– Во-от! – протянула Екатерина Андреевна. – Начинается. То «пожалуйста, не мешайте расследованию», а то поделись, что ты об этом думаешь… Нет! Ничего я тебе не скажу. И вообще, мне пора. У меня дела.

– Ну, теть Кать! Какие у тебя дела! Брось…

– Что значит «брось»? По-твоему, у меня уже и дел никаких не может быть?

– Нет, я так не сказал.

– Нет, ты именно так сказал. Ты сказал: какие у тебя дела!

– Ну, прости, я не так выразился.

– Вот когда научишься правильно выражаться, тогда и поговорим.

И, повернувшись, Екатерина Андреевна быстрой походкой вышла из отдела полиции.

– Чайкин, ты где застрял? – послышался голос Завадского. – Давай задержанного в допросную.

Чайкин в сопровождении дежурного привел электрика в комнату для допросов и, усадив на стул, сел за стол напротив, взял в руки ручку.

– Итак, гражданин, Карпушкин, – начал Чайкин, – вы по-прежнему будете все отрицать?

Электрик молчал, уткнувшись взглядом в носки своих ботинок.

– Зря отпираетесь, Семен Игнатьевич. Все улики против вас, показания свидетелей говорят о том, что вы непосредственно причастны к убийству Златковского.

– Туда ему и дорога! – буркнул электрик.

– Что? Так, значит, вы все-таки признаете…

– Ничего я не признаю.

– Но вы же только что сами… Все показания говорят…

– Повторяешься, начальник, – сказал Карпушкин, злобно зыркнув на Чайкина.

– Ну и?

– Что «и»?

– Вы будете отрицать, что вы…

– Буду.

– И кто же это тогда, по-вашему?

– Не знаю. Может, инвалид.

– Какой инвалид? – удивленно приподняв брови, спросил Чайкин.

– Обыкновенный.

– Послушай, Карпушкин! – вмешался в разговор Завадский. – Не хочешь по-хорошему, мы ведь можем и по-плохому.

Электрик медленно обернулся и одарил Завадского ненавидящим взглядом.

– И не зыркай тут! Отвечай на вопрос, когда спрашивают.

– На коляске, – пробурчал Карпушкин и вновь уставился на свои ботинки.

– На какой коляске? – спросил Чайкин.

– На инвалидной.

– Ладно, Чайкин, заканчивай, – сказал Завадский, слезая с подоконника.

– Сейчас, – отозвался Чайкин, – минутку. А кроме инвалида вы видели кого-нибудь? – вновь обратился он к электрику.

– Еще ковбой был.

– Что?! – вскричал Завадский. – Ковбой?

– Ковбой? – переспросил Чайкин. – В каком смысле «ковбой»?

– Не в смысле, а в шляпе.

– Чайкин, уводи не его в камеру, – раздраженно бросил Завадский. – Все равно от него сейчас ничего не добьешься – уперся. Только время зря тратим. Пусть посидит, подумает.

Вечером за традиционным чаем после ужина Чайкин сидел насупившись. Екатерина Андреевна искоса поглядывала на внучатого племянника и в душе усмехалась. Она помнила, что сказала ему днем и предполагала, что беседа, в процессе которой она поведает о своих умозаключениях, касающихся убийства артиста Златковского, состоится как раз во время чаепития. И разговор этот, естественно, должен начать Чайкин. Она, конечно, немного пококетничает, повоображает, но потом все же поделится с ним своими соображениями. Но Чайкин упорно молчал. Обиделся, видно. Наверняка Завадский еще что-то гадкое сказал про нее. Ох уж этот Завадский! Но начинать беседу первой Екатерина Андреевна считала ниже своего достоинства. То есть, если бы предметом беседы было что-то, никак не связанное с работой Чайкина, она, конечно же, заговорила бы первой, как и полагается по этикету. Но здесь речь шла о тонких следственных материях, и племянник, по сути, выступал в роли просителя. Поэтому начинать должен был он. А он молчал как сыч.

«Ну, погоди же!» – подумала Екатерина Андреевна и достала из хлебницы упаковку купленных днем бубликов.

Вытащив из пакета ароматное колечко, все черное от мака, Екатерина Андреевна отправила его в микроволновку. Через полминуты она достала оттуда пышущий жаром бублик и, разломив, положила на край кусочек сливочного масла.

Чайкин так громко сглотнул, что Екатерина Андреевна огляделась по сторонам в поисках источника странного звука. Потом остановила взгляд на Чайкине и невольно улыбнулась – в его глазах пылало страстное желание отведать бублика. Екатерина Андреевна демонстративно поднесла бублик ко рту.

– Теть Кать! – проскулил Чайкин. – Ну не мучай!

Екатерина Андреевна сделала вид, что собирается укусить бублик.

– Ну, теть Кать, прости! Я был неправ. Я знал, что… Но Завадский…

– Вот! – вспыхнула Екатерина Андреевна. – Я так и знала, что это он. Подстрекатель! Если бы твой Завадский не выпер меня оттуда в своей неизменно хамской манере…