— Не подходи!

Она смотрела на меня абсолютно больными глазами, и я начал понимать, что всё кончено. Она вспомнила… она… ненавидит меня. Она наставила палочку мне прямо в грудь, и, видит Мерлин, я даже не стал бы отклоняться, вздумай она ударить меня заклинанием. Любым.

— Я хочу убрать осколки и залечить твои порезы. Кровь идёт слишком сильно, чтобы это игнорировать… нельзя больше ждать. Позволь мне… — прошептал я.

— Игнорировать, говоришь? Нельзя, значит? А меня можно было игнорировать семь лет, Северус? За семь долгих ебаных лет ты не удосужился проверить, не залетела ли девушка, с которой ты переспал?

— Гермиона… — мучительно протянул я. — Я не…

— Что ты? Что? Не хотел связываться? Не подумал? Или ты знал, но тебе было плевать?

От её слов внутри меня всё пульсировало от боли, но последнее абсолютно точно было несправедливым и ложным утверждением. Я никогда бы не бросил своего ребёнка. Не предал бы Роуз. Если бы я только знал!

— Я узнал… только вчера, — сглотнул я, не двигаясь, так как палочка Гермионы по-прежнему смотрела мне в грудь, — ты была помолвлена. Я думал, что вы с Уизли планировали это… собирались… Это было логично. Для меня.

— Ублюдок! — выругалась Гермиона, но выражение её лица немного смягчилось от моего заявление.

Она неловко встала, и я не осмелился помочь, когда Гермиона наконец-то убрала осколок чего-то красно-жёлтого из ступни. Я предпринял ещё одну попытку до неё достучаться. Она пугала меня почти до обморока, не давая ничего сделать. Ей было явно очень больно — я видел это в её глазах, полных слёз, закушенной до крови губе.

— Не нужно терпеть. Позволь вылечить. Умоляю, Гермиона! Или позови кого-то другого, чтобы помочь.

— Не желаю зрителей, — она наконец-то вняла голосу разума или моим просьбам и уселась на диван, вытянув ногу, — так и быть, лечи. Но не смей сейчас меня касаться.

Это почти убило меня. Она не позволяет мне прикасаться… это самая худшая из возможных кар, что она имела полное право обрушить на мою голову. Я не ожидал, что это острой бритвой пройдётся прямо по сердцу.

— Почему ты так поступил со мной? — спросила Гермиона, когда я применил заживляющие, дезинфицирующие и чистящие чары. — Почему ты так поступил с Роуз? Ты видел её вчера. Она не понимает, что творит. Она влезла мне в голову сразу, как только ты попрощался. Сказала, что хочет узнать правду — очевидно, о тебе.

— Что? Как обо мне? — кажется, что моя дочь была ещё умнее, чем я думал. Она сломала заслоны, скрывающие воспоминание обо мне и выпустила его наружу. В иной ситуации я пришёл бы в восторг, сейчас же меня почти тошнило от самого себя.

— Она видела тебя впервые и сразу взяла за руку. Она осталась с тобой одна на целый час. И вчера не хотела, чтобы ты уходил, она догадывается. Или увидела что-то в твоей голове. Ты же почувствовал легилименцию?

Я сжал виски, наливающиеся болью от недосыпа, алкоголя и того, что видел на лице женщины, которая так много для меня значила. Гнев. Боль. Разочарование.

— Я выставил оклюментный щит. Роуз ничего не увидела, но спросила, что это. Она сказала, что я такой же, как она… и я… понял. В ту же секунду понял. Если бы я только знал, я бы… — выдохнул я.

— Ты бы что? Не подправил мне память? — голос Гермионы стал издевательским. — Кстати, зачем ты это сделал? И зачем сейчас… ты и я… мы…

Настал момент истины. Я должен объяснить ей так, чтобы не потерять хотя бы Роуз. Хотя бы кого-то. Много лет назад Лили не простила меня за меньшее. Я не вправе ожидать от Гермионы хотя бы чего-то, я этого не стою. Я давно понял, что мои ошибки рано или поздно погубят меня, но не ожидал, что именно сейчас.

— Разве не очевидно? — Та злость и отвращение ко мне, что ты сейчас испытываешь… Ты бы хотела, чтобы они возникли тогда, семь лет назад? Чтобы ты, узнав, что ждёшь ребёнка от меня, а не от любимого человека, сломалась? Чтобы ты видела в своей дочери ненавистного преподавателя зельеварения и человека, убившего Дамблдора и предавшего мать твоего лучшего друга? Ты возненавидела бы свою жизнь, ты… ты достойна большего. Это была моя ошибка. Мне следовало запереть дверь подвала. Мне нужно было прогнать тебя прочь, а не позволять войти в дом. Я… сожалею об этом. Каждый день.

Грейнджер свела брови, смотря на меня со странным выражением лица, а затем, как и любой гриффиндорец, постаралась меня оправдать. Это было невыносимо. Мне не нужно было оправданий моих поступков. Благо, что ради дочери она приняла верное решение. Я не знал, какой из меня выйдет отец, но с даром Роуз я точно сумею помочь. Это меньшее, что я могу сделать, и если хотя бы девочка не будет меня презирать, то однажды я примирюсь с тем, что сотворил. Такая красивая девочка… копия Гермионы, почти ничего от меня. Это хорошо, когда Роуз пойдет в Хогвартс, ей не нужно будет отбиваться от вопросов об отце.

Наш дальнейший диалог с Грейнджер отнюдь не был мирным. Я ощетинился от бредового предположения о Софии. Или ком-то ещё. Разве она не поняла, что для меня с самого момента нашей встречи в клубе, есть только она?

— У меня нет никакой, как вы изволите выразиться, подружки. И я предлагаю абсолютно серьёзно, мисс Грейнджер. Этот дом — маленький и открыт для любого мага. Соседи разгильдяи. Кто угодно может пробраться сюда. Девочке нужно место и… защита.

Я неосознанно вспомнил, как общался со студентами. Профессор Снейп мог запугать любого. Или сделать разговор почтительным. Я словно защищался.

— Я подумаю, сэр, — ответила Гермиона, — но учтите, мои запросы могут быть весьма высоки.

— Я справлюсь.

Гермиона неожиданно дёрнулась и вскинула руку к груди, нащупывая что-то за вырезом халата. Когда она подняла на меня глаза, её лицо совершенно переменилось и выражало лишь сочувствие и что-то ещё, что-то мягкое, нежное. Я рванулся к ней, забыв обо всём.

— Что? Дурные вести? Кто-то ранен? Что-то с Роуз? — спросил я.

— Мне… жаль, — она откашлялась, — Лаванда. Её обнаружили только что. Она… она сильно пострадала, Северус, но ещё жива. Целители не дают прогнозов, но Гарри написал, что надежды почти нет.

Я почувствовал, как моментально ослабели колени. Лаванда. Я обещал пойти с ней в дом Риты Скитер, чтобы найти рукопись. Девочка не может колдовать, а телефон я оставил в ящике стола, торопясь к Гермионе. Я совершенно забыл о ней, думая только о том, как посмотрю в глаза той, что занимала все мои мысли. Тёплые пальцы вдруг накрыли моё запястье и я изумлённо вдохнул, наслаждаясь близостью Грейнджер и её поддержкой.

— Она в Мунго? — хрипло спросил я. — Мне нужно туда. Сейчас же. У девочки… у неё никого. Я ей нужен.

— Да. Иди, — Гермиона кивнула и потянулась ко мне, чтобы обнять, словно не было этого нашего разговора и запрета касаться её.

— Гермиона… — я наклонился к ней, умирая от желания прижать девушку к себе и в её объятиях на миг забыть обо всех бедах, но она отпрыгнула, снова поднося к глазам золотой галеон.

— Меня вызывают на… место преступления, мне нужно… собраться.

— Да, разумеется.

Я ушёл и лишь на улице позволил себе издать полузадушенный стон, ощутив на щеках влагу. Последний раз я плакал, когда прижимал к себе бездыханную Лили. Сколько ещё людей погибнет от того, что я с ними рядом? Проклятому Фоуксу следовало бросить меня там, в Визжащей хижине, чтобы я наконец-то испустил дух.

Но тогда не было бы Роуз.

В святом Мунго царила привычная суматоха. Я подошёл к стойке дежурного целителя и назвался, спросив о Лаванде. Вопреки ожиданиям, меня сразу проводили на шестой этаж, к палате, но предупредили, что девушка крайне слаба и я должен буду покинуть палату по первому требованию главного целителя. То, что ею занимался сам Сметвик, и радовало, и печалило — он приходил только к безнадёжным.

У дверей отирался Поттер. Завидев меня, он приподнял брови.

— Доброе утро, сэр! Как вы узнали?

— Птичка на хвосте принесла, мистер Поттер, — сухо сказал я, — я должен увидеть мисс Браун. Так вышло, что у неё никого нет, кроме меня. Я должен понять, чем смогу помочь.