– Так вот чего этого ботана на флот потянуло.
– Ну, видимо. Но я вообще-то про других персонажей, до которых только сейчас дошло, что мы и они, в частности, «попали»! И обратного пути, видимо, нет. По́зднее у них, видите ли, зажигание. Так ты не в курсе? – Скопин увидел, что собеседник морщит лоб в непонимании.
– Я глаза продрал и сразу на вахту.
– Ну так, Пономарёв, начмед наш, тот изначально удивлялся, что ни у кого нервного срыва или истерики не случилось после переноса. Вот и дождался себе психопациентов. А они, видишь ли, просто не дозрели – море и море, поход как поход. Даже когда ЗРК шмаляли – на учения было похоже. А тут «главным калибром» вдарили, по общекорабельной верещало «ракетная атака», вот и сорвались. В общем, кисловатые рожы у некоторых в экипаже. Пару-тройку Пономарёв в лазарет – на успокоительное. Два дурня из дивизиона движения «шилом» набрались[63]. Знаю я их – просто так не стали бы до такого состояния. Значит, зацепило их. У одного, по-моему, дети там остались, а второй – пёс его знает, может, тоже отцовские инстинкты, либо за компанию нюни распустил.
– Можно подумать, у них одних там кто-то остался.
– Ну и самый радикал у нас оказался новенький программист РТСник.
– Который из двоих, Лёха?
– Ага. У этого другой Фрейд в голове – бабы. Жена, две любовницы и ещё одна «женщина в Ростове-на-Дону».
– Где? В Ростове-на-Дону?! – вытаращился вахтенный.
– Шутка – Ильф и Петров! Три у него их.
– Блин, и как он с ними управляется?
– Инструкция по применению женщины пишется посредством долгих и упорных практических исследований. Зачастую методом проб и ошибок. Фактически методом ты́ка.
– Ага, и ты́кать её ты́калкой чертовски и обоюдно приятно.
– Ну, как-то так, – Скопин и не думал ухмыляться, – я ему: забудь, они уж там, а ты тут. А те, которые «они» тут: одна ещё мутной каплей на конце болтается, а другие в коляске с соской – только учатся.
– Умеешь ты успокоить, – фыркнул вахтенный.
– Нам сейчас надо без головняка и приключений отойти на старую позицию и ждать.
* * *
Однако без происшествий не обошлось.
Шли всё те же «назначенные» 26 узлов. Могли бы догнать и до тридцати, но эсминец при таком волнении больше выдать не мог. И хоть небо и океан уже «щупали» своими средствами, даже намереваясь выпустить вертолёт, «Пьедро Буена» решили не оставлять.
Температура воздуха колебалась в районе минус 5–7°, пронизывающим ветром надувая на железо корабля мгновенно намерзающую влажность.
Гидравлика легко схрумкала корку льда, открывая створки вертолётного ангара, но обслуживающая команда, пока катила машину на взлётную площадку, успела набить пару шишек, поскользнувшись.
«Камов» ушёл «слушать» глубину, а боцман, видимо, по-своему решил бороться с хандрой среди экипажа.
Раскрасневшаяся ряха боцмана (на вид алкоголика-любителя) на самом деле – обветренное бывалостью северных морей лицо. А гоняя матросиков, физиономия старшего мичмана вообще приобретала озверело-решительный окрас. Боцман это отдельная песня: мата и фигур речи с совершенно невообразимыми оборотами!
– Что ты тут по стойке вольно мнёшься, как Венера Милосская?! – И далее – на матросское обидно-оторопелое «почему как Венера?»: – Да потому что такой же безрукий! Тебе что сказали сделать? – И не слушая ответа: – А ты? – И так далее и в том же духе.
Боцман знал главное правило работы с личным составом – не давать расслабляться. Как в детстве зубной врач. Начнёт сюсюкаться – хныканья перерастут в истерику. А прикрикнет крахмально-белой строгостью – сидит паинькой, терпит.
Чтобы у парней не оставалось времени на всякую психологическую фигню, озадачил их в лучших традициях советских «тягот и лишений» воинской службы. Свободных от вахты выгнал наверх, приказав сколоть лёд с палубы, чтобы швартовая команда могла спокойно работать, очистить от наледи подвижные узлы, проверить чехлы на артиллерийских и зенитных установках, ну и прочее…
На корме, где во время разгрузки аргентинского транспорта примяли леерное ограждение, верхняя перекладина держалась на честном слове. Один из матросов, видимо утомившись, прислонился спиной к лееру. На зигзагировании крейсер порой ставил борт на волну и ощутимо кренился. При очередной координате у матроса ноги, оскальзываясь, ушли вперёд, пятой точкой брякая его на злополучную перекладину, которая тут же сорвалась с крепления. Бедолага опрокинулся на спину, нелепо мелькнув нижними конечностями, свалился за борт.
Заметили сразу. С оглашенным «человек за бортом!» забегали. Кто-то рванул на ГКП, кто-то более умный к телефону внутренней связи. Бардак! Пока бегали, корабль прошёл метров четыреста-пятьсот. Но «стоп машина» отработать не успели – естественно, свесились бо́шками за леера и неожиданно увидели лишенца не в воде, а под бортом.
Как он только умудрился ухватиться за свисающий нештатный (непорядок) «конец»!? Да так удачно, что, видимо соскользнув по канату, упёрся ногами в скобы для крепления забортного трапа. Пока суть да дело, парень передрейфил окончательно, прилипнув к холодному серому борту такого вдруг желанного родного корабля, слыша под ногами клокочущий назревающий кильватер, с тоскливой паникой наблюдая орущие пасти товарищей сверху. Сам «каскадёр поневоле» на голосовую связь не выходил, видимо получив команду от инстинкта самосохранения стиснуть всё, что можно, вцепившись мёртвой хваткой в канат, сжав скулы и остальные предательские сфинктеры.
Канат, за который случилось схватиться потерпевшему, был весьма дубовым, обледенелым и крайне неудобным в плане ухватистости. Вниз свесили более гибкий вариант, но парень совершенно не реагировал, явно не собираясь расставаться со своей промёрзшей «пуповиной». Пришлось изгаляться под мат и непосредственное руководство боцмана – задеревеневшего на морозе матроса смогли подтянуть к срезу и уже потом багром за бушлат вытащили на палубу.
– В санчасть его! – боцман уж осип от своего ора и мата. – Эй, парень, отпускай. Слышишь?
Тот вроде слышит, глазами лу́пает, но даже зубами не стучит после получаса на холодном ветру. И не отпускает!!! Попробовали помочь – хрен! Нашёлся кто-то с соображалкой – быстро метнулся за ножницами по металлу, откромсав края. Так с куском каната в руках матроса и отправился в медицинский бокс.
Надо сказать, что пальцы у несчастного разжались и отпустили обрезки только через час, после смачивания кистей медицинским спиртом. Да и в глотку, видимо, ему перепало малой порцией.
Терентьев аврал прокомментировал коротким «раздолбаи», велел наплевать на обледенение и оставить всё как есть.
В последующих событиях такая вроде незначительность, как лёд на палубе, оказалась неприятной помехой в реализации одного дерзкого плана, который и был в итоге провален. Но об этом позже.
Вокруг да около, далеко и близко
Падая, мальчики не любят показывать, как им больно, чтобы не быть осмеянными сверстниками и девчонками.
Авианосец это не скорлупка-эсминец. Там было куда отступить, сконцентрироваться, локализуя и блокируя очаги возгорания, но и было где разгуляться огню, нашедшему себе прекрасную пищу – авиационное топливо. «Инвинзибл» имел продуманную и отработанную с учётом мировой войны систему пожаротушения, но… Бронированная боевая головка ракеты, прежде чем жахнуть, добралась с кормы почти до миделя, дырявя противопожарные перегородки, в которые отсек за отсеком сквозняком потёк огонь.
Вудворду, имевшему представление, ЧТО встряло в авианосец, после первых же докладов, хватило здравого смысла практически незамедлительно отдать приказ «покинуть корабль». Не пытался он и оттянуть финальную констатацию, отчитываясь Лондону, скупо пряча эмоции вестника дурных событий за сухостью уставного доклада: «Подвергся ракетной атаке… как боевая единица – потерян».