Воспользовавшись тем, что гости живо и неоднозначно переваривали информацию, Терентьев в стороне принял доклад прибывшего старпома.

– Золото проверили, просверлили… – начал Скопин.

– В смысле?

– Ну как же! «Пилите гири, Шура!» А вдруг там чугуний, а золото лишь напыление?!

– Ну, ты и параноик. Чокнутый! – Терентьев даже оторопел от хода мыслей своего помощника. – Неужто они стали бы до такого опускаться?

– Да ну его нафиг, командир! Может, благородные доны, – Скопин кивнул на аргентинских офицеров, – и хорошие ребята, но некоторые «товарищи» в Буэнос-Айресе не вызывают у меня доверия!

Терентьев не стал развивать дальше тему, понимая бессмысленность разговора.

– Шифровальщики подключились?

– Тестируют.

– Хорошо! Вернёмся к нашим баранам, – командир указал в сторону стола с картами и внимательным взглядам офицеров.

Про «баранов» сказано было уже не полушёпотом, и Скопин с улыбкой наблюдал, как заметался глазами аргентинский переводчик, силясь понятней перевести этот фразеологизм.

– Итак, господа, прежде чем вы свяжетесь со своим командованием, я хотел бы изложить манёвр и действия нашего крейсера, – Терентьев кивнул командиру ракетного дивизиона: – Прошу!

Тот было сунулся использовать карту штурмана, но потерялся в подробностях глубин и всяких навигационных обозначений, разложил свою, ни много ни мало назвав её «картой наглядной обстановки».

– Нам, чтобы выйти на рубеж атаки, – начал командир БЧ-2, – понадобится шесть-семь часов, учитывая потерю скорости на штормовую погоду и противолодочный зигзаг, с расчетом нанести удар на границе ночи и рассвета.

– На время «собачьей вахты»? – уточнил аргентинский офицер.

– Но не для англичан! Экспедиционные силы ведут отсчёт времени по Лондону, то есть «утро» у них наступает на три часа раньше, и пока вы, господа, завтракаете, на британской эскадре практически время ланча.

Аргентинцы, видимо, не знали об этой вроде бы мелочи, переглянулись и, сделав пометки в своих блокнотах, продолжили слушать.

– Мы просто хотим обозначить время, так сказать, время «Ч», с момента которого крейсер может, приняв целеуказание, произвести выстрел, – вкрадчиво пояснил командир БЧ-2. – Но не раньше! Конечно, мы будем идти какое-то время в режиме ожидания, сокращая дистанцию до противника, тем самым уменьшая подлётное время ракеты и требовательность к точности информации целеуказания, имея возможность в большей степени полагаться на головку самонаведения и процессор ракеты. Но пускать ракету наобум мы не будем. К тому же нецелесообразно подходить к островам ближе ста километров, потому как в прибрежных водах предполагается нахождение британской дизельной ПЛ «Оникс», которую будет весьма сложно обнаружить.

Терентьев указал на карте курс корабля, обозначив рубеж атаки:

– Есть соблазн обогнуть Мальвинские острова с востока и выйти с направления, наименее ожидаемого противником, но в данный момент в этом районе дрейфует подбитый «Шеффилд» – бритты пытаются отбуксировать его на Георгию. Сами понимаете – можно засветиться на радарах и провалить миссию.

Увидев азартный блеск в глазах аргентинских военных, Терентьев догадался, что те загорелись идеей добить подранка, ко всему ещё прихватить и буксир (наверняка боевой корабль). Тем более что, наконец, доложились о подключении шифровальной аппаратуры и возможности вести двусторонний диалог по закрытому каналу с вышестоящим начальством.

– Не удивлюсь, если ваше командование решит направить крейсер «Бельграно» в зону дрейфа «Шеффилда». Попросил бы вас отговорить их – «Бельграно» по нашим планам займёт место «Петра Великого», создавая отвлекающее радиоэлектронное «бельмо» для авиаразведки противника. Невесть какая маскировка, но…

– Наши генералы не откажутся ударить по слабому звену в линии противника, – с сомнением высказал аргентинец с нашивками флота и взглянул на своего напарника, – если только отработать авиацией?

– Ваше право, – Терентьев всем видом показал, что предварительное обсуждение закончено, – надо выходить на связь и озвучивать план. Иначе разведка не поспеет к местам дислокации и дозора.

Солнце, так и не проглянув из-за туч, затерялось за горизонтом, пустив в свинцовую хмарь черноту ночи.

«Пётр» давил 27 узлов, валко зигзагируя серой тенью среди перекатов волн без единого огонька при прямой видимости едва ли триста метров, не включая радары на облучение, претендуя на малозаметность.

Конечно, стегани кто поисковым РЛС – такая громадина светилась бы весьма жирной точкой на экране. Да и винтами крейсер бу́хал так, что, наверное, разбудил всех китов в округе (если бы эти животины поддерживали человеческий ритм жизни и сонно дрейфовали непременно в ночи́).

Варьируя кабельтовыми дистанции по курсу на крамболах, выписывал противолодочные кривые эсминец сопровождения «Пьедро Буэна».

Вечером, пока где-то там за свинцом туч не зашло солнце, наблюдали умопомрачительную «акробатику» эсминца, поймавшего так называемый «брочинг»[58].

Шли всего на десяти узлах. При длинной амплитуде зигзагирования «аргентинец» иногда становился по ветру, и попутные волны накатывались ему на корму, обгоняли вдоль борта и надстроек, уходя вперёд. Неожиданно очередной гребень волны, проходя, подхватил эсминец массой воды, как бы бросив его вперёд. Для наблюдателей картина – замереть, затаив дыхание! Показавшийся совсем уж скорлупкой корабль неуправляемо разворачивается, чуть ли не на 90 градусов, и заваливается на правый борт. С запредельным креном – не меньше 45 градусов. Застывает в этом положении, как будто «раздумывая» – что же дальше!

А дальше!.. Волна полностью уходит вперёд, эсминец медленно выравнивается и, словно контуженный, возвращается на прежний курс. Смотреть на этот «ужастик» – волосы вставали дыбом! До опрокидывания оставались считаные градусы. А что чувствовал экипаж во время этих кульбитов – оставалось только представить!

Вахтенный на «Петре» приказал подкорректировать курс, чтобы облегчить беднягам ход под волну, но через минут двадцать «Пьедро Буэна» повторил свой «высший пилотаж».

Самое жуткое заключалось в этой долгой паузе, когда эсминец лежал на боку, словно дохлая рыба, не желая выходить из крена.

Вахтенный офицер доложил командиру, дескать, так и до беды недалеко.

Терентьев пришёл на «ходовой», поглядел недолго – «попутчик» словно решил исправиться и больше не шалил. Пожав плечами, командир хотел уже было уходить, как бедолагу «аргентинца» очередной раз развернуло на волне лагом, положив на борт. Вот после этого уже увеличили ход и ещё довернули на пару румбов.

Нынешний курс был более щадящим. Шли по сценарию (уже отработанному взаимодействию), эсминец отрывался вперёд, падал в дрейф, ведя гидроакустический поиск, и снова, получив «пинок» от накатывающего сзади крейсера, раскручивал турбины до полных оборотов. Эсминец же «постреливал» изредка лучами радара, чтоб не налететь на кого сдуру в темноте.

Нагрузка сканирования легла на аргентинский эсминец вполне обоснованно – характеристики радиолокационного оборудования русского крейсера наверняка «срисованы» противником, и Терентьев не хотел лишний раз «светиться».

Было не совсем просто. Особенно аргентинцам. На корме у них тускло мерцал единственный предохранительный ориентир от опасной дистанции – фонарь. Сигнальная вахта на «Петре» наблюдала, как этот «маячок» смещался при противолодочных эволюциях по горизонту, а порой при сближении и вполне заметно «плавал» на океанских волнах вверх-вниз. Не штормило, но болтало их основательно. Сам крейсер тяжело переваливался, правда, без особого труда.

На мостике (при отключенной навигационной РЛС) вся ответственность на сигнальщиках – не дай боже́ прозевать мелькающий огонёк «аргентинца». Да и вообще! Аргентинцы разумно предоставили штурманскую документацию по плаванию в опасных районах Южной Атлантики, подсказали, какие могут возникнуть сложности. Те же киты! И хоть совершить «наезд» (своего рода ДТП) на млекопитающее нереально, мало ли!