Раздался топот копыт, и через несколько секунд учебное отделение застыло на урезе воды в круговой обороне, создав какое-то подобие «вагенбурга» или «гуляй-поле», но только из коней. Темляк повода уздечки привязывали к хвостам впереди стоящего коня. Спины и бока коней хоть как-то, но защищали от пуль седла, переметные сумки и РД. Получилась небольшая крепостица, из которой можно было отстреливаться, защищаясь телами лошадей. Такой способ обороны еще в шестнадцатом веке, а может, и раньше использовали донские и запорожские казаки против степняков.

– Тур, Леший, Дан, на три стороны света контролируете подходы. Остальные подошли ко мне. Доведу до вас информацию.

Казачата, оставив коней в круге, подошли ближе и встали передо мной полукругом.

– Господа казаки, головной дозор в лице Лешего обнаружил в зарослях таволги за вашей спиной трупы благородной дамы с ее дочкой лет десяти, двух офицеров и трех казаков, – начал я. – Убиты предположительно сегодня утром. Двух казаков на страже взяли в ножи, остальных троих убили из огнестрелов. Сопротивление оказал только старший по возрасту из офицеров, предположительно, в звании есаула или выше. Женщину и девочку насиловали до их смерти. Потом, спрятав трупы и забрав их вещи, напавшие ушли вдоль реки на север.

– Сколько было нападавших? – задал вопрос побагровевший Шах.

– Предположительно, чуть больше десятка, – ответил я. – Что будем делать?

– А кто это мог быть, Тоха? – вопрос задал Подшивалов.

– Не знаю, Шило. Могут быть и хунхузы, и местные аборигены: нанайцы, орочи, удегейцы и китайские старатели, и наши «охотники за золотом», и любые варнаки-бандиты. Зверья в человеческом обличии в этих местах хватает. Но вернее всего, это «вольные старатели». Помните «Желтугинскую республику» в верховьях Амура из пятнадцати тысяч таких старателей? Кого там из народа только не было! И казаков там хватало. Меньше трех лет прошло, как эту республику разгромили китайские войска. Возможно, и здесь где-то лагерь кто-то из «вольных» мог организовать. Притоков, ручьев здесь полно. А золото при удаче намыть где угодно можно.

– А как давно они ушли? – поинтересовался Савватей Раздобреев.

Я не успел ответить, меня опередил Леший:

– Два-три часа назад, Сава. Может, чуть-чуть больше. Хотя вряд ли.

– Так что будем делать? – вновь поднял я самый злободневный во все времена вопрос.

– По моему мнению, нагнать и наказать, – заговорил Ромка, тряхнув своим рыжим чубом. – Нас одиннадцать вооруженных казаков. Разве не справимся? Тоха вон один двадцать одного варнака положил! А мы что, хуже?

Одобрительный гул других казачат показал, что все согласны с Лисом и готовы искать приключения на свои пятые точки. В общем, как один обещают всех бандитов убить и надругаться над телами или сначала надругаться, а уж потом убить. А на самом деле ситуация из разряда «не дергай дракона за хвост, вдруг тот решит оглянуться», но казачата этого не понимают.

– А ты что думаешь, Тоха? – задал мне вопрос мой названный брат Рома Селеверстов.

– Я против.

Десять пар глаз с изумлением уставились на меня, даже Тур, Леший и Дан развернулись в мою сторону.

– Объясняю, почему. Во-первых, варнаки числом в десять или чуть больше человек убили двух офицеров и трех казаков строевого разряда. При этом двух казаков закололи в спину одним ударом. Судя по ранениям, оказать сопротивление смог только старший по возрасту офицер. Из сказанного можно сделать вывод, что варнаки хорошо умеют внезапно нападать, причем не из засады, а подкравшись к казаку, находящемуся в дозоре, и отлично владеют оружием, как холодным, так и огнестрелом. Потерь они не понесли. Еще один плюс к их умениям. Про нашу готовность к таким боевым действиям я ничего положительного сказать не могу.

Я сделал паузу, наблюдая за казачатами, которые в упор смотрели на меня, и не увидел понимания своих слов. У всех в глазах горел азарт охотника, который взял след зверя.

– Во-вторых, судя по следам, варнаки заглянули к убитым на огонек костра их бивака. Сделали свое черное дело и вернулись на свою тропу. Не факт, но весьма возможно, что в конце пути или где-то на тропе в оговоренной точке их ждут товарищи. Как рассказывал мой дед, у хунхузов в основном их разбойничьи ватаги состоят из тридцати – пятидесяти человек. При этом те, о ком мы говорим, не какие-нибудь туфей – обычные бандиты, а мацзей, то есть конные разбойники, которые у хунхузов, можно сказать, гвардия. Если мы столкнемся с такой группой, то нам останется только героически погибнуть.

Смотрю в глаза казачат и понимания не вижу. Выражение на лицах – «кто не с нами, тот против нас». В общем, они все мальчиши-кибальчиши, а я мальчиш-плохиш, который жаждет получить банку варенья да корзину печенья. Ладно! Продолжим.

– В-третьих, если взять во внимание, что варнаки сотворили с женщиной и ее дочкой, желающие потом могут посмотреть, то какими-либо моральными принципами они не отягощены. Зная, что за совершенное преступление им грозит вечная каторга или петля, биться варнаки будут насмерть. А из вас хоть кто-нибудь в своей жизни в человека стрелял, убивал? Сможете не задумываясь нажать на спусковой крючок, глядя в глаза тому, в кого стреляешь?

После этих вопросов, смотрю, кое-кто из казачат опустил глаза в землю, задумавшись о чем-то своем очень важном и интимном.

– В-четвертых, если хоть с кем-нибудь из вас хоть что-то случится, ваши отцы и деды-старейшины меня, сиротинушку, на куски порежут и скажут, что так и было. А мне еще пожить охота!

Тут меня прервал самый неразговорчивый из казачат, Устин Филиппов:

– Тоха, мы все понимаем. Конечно, с одной стороны, нам еще далеко до нормального казака строевого разряда, но с другой, за шесть месяцев ты нас очень многому научил, причем такому, что моя родня, как ты говоришь, офигевает. Когда я деду и отцу рассказываю, чем мы занимались на тренировках, особенно, как ты называешь, на занятиях по тактике ведения боя, то мой батя только головой крутит в восхищении, а дед говорит, что такое не каждый старый пластун-кубанец сообразить мог бы, не говоря уж о забайкальских да наших амурских. Видно, и правда бурлит в тебе кровь твоего предка – Ермака Тимофеевича. То не мои слова, а моего деда. А выстрелить в бандита, я думаю, любой из нас сможет.

«Млять, ну я и кретин! – мысленно дал я себе тумака. – Не мог додуматься до того, что казачата дома будут рассказывать о наших занятиях! А отцы и деды у них отнюдь не дураки, все нововведения сразу смогут вычленить из рассказов своих деток и внуков. Я тут основы действий групп спецназа двадцать первого века преподаю, а казаки считают, что во мне кровь Ермака бурлит! Лестно, что сказать, очень лестно, но за своим лексиконом из будущего надо следить. Офигевают они! Все, не отвлекаемся».

– И, в-пятых, Ус, командира, пока он не закончил свой доклад, прерывать нельзя. А если серьезно, хрен мы их без потерь возьмем. Но если не попытаемся, то занятия наши прекратятся. Не сможем мы друг другу в глаза смотреть. А посему – смирно! Слушай приказ! – Десять пар засиявших радостью глаз уставились на меня, а я продолжил: – Вторая и третья тройки, вместе с Лисом достаете плащ-палатки и пакуете, заворачиваете трупы убитых и перетаскиваете их к началу тропы от брода в сторону станицы к лиственницам, слева от тропы.

Кто-то из казачат – кажется, Сава – судорожно вздохнул. А что вы думали? Война – это когда ты в черной бурке и папахе, с шашкой наголо летишь на белом коне, как Чапаев, рубить врага? Хренушки!!! Война – это грязь на форме, теле, оружии и в душе. Война – это мокрые вонючие портянки, слизь в промежности и сопревшее белье, заскорузлый от грязи и крови камуфляж и бушлат, которые проще выбросить, чем отстирать. Это злость, тоска и пустота в душе после неудачной операции и полный стакан неразбавленного спирта, позволяющий об этом забыть. В общем, война – это грязь, вонь, голод, постоянное недосыпание, боль – и физическая, и моральная! Раз решили воевать, пускай учатся всему.