Подъехав к зарослям, Вовка спрыгнул с седла и, раздвигая стебли таволги стволом винтовки, медленно вошел в кусты. Через несколько секунд выйдя из них, развернулся в нашу сторону, краснея багровым лицом, и стал семафорить языком сигналов-жестов, применяемых в спецназе, которому я казачат успел хорошо научить за четыре месяца. Вверх раскрытая ладонь – «Внимание», два пальца к своим глазам – «Вижу», показал рукой в сторону зарослей – «Там», жест ладонью перед грудью – «Женщина» и показанный один палец – «Одна».

«Чувствую пятой точкой огромные неприятности, – подумал я. – Кажется, мы конкретно влипли».

Дальнейшие сигналы Вовки Лескова с позывным или прозвищем «Леший», так как был он в учебном отделении лучшим следопытом и охотником, подтвердили мои опасения: «Ребенок», «Один», «Мужчина», «Пять», «Убиты». Характерный жест по горлу Вовка изобразил как-то чересчур резко. В этот момент к нему подъехал Петька и, спрыгнув с коня, зашел в кустарник, через мгновение вывалился оттуда, согнувшись пополам, меча перед собой съеденный завтрак. В отличие от покрасневшего Лескова, Петька Данилов лицом был бел, как его белокурые волосы. Похожий на скандинава, он в отделении получил позывной «Дан», от данов – названия древнего германского племени, населявшего нынешнюю Швецию и Данию. И фамилия Данилов начиналась так же.

По моему требованию все в отделении получили свои позывные. Объяснил я это тем, что в бою по фамилии, да и по имени долго обращаться, поэтому необходим позывной максимум из пяти букв, а лучше из двух-трех. Хотя общения по рациям в ближайшие лет сорок не предвиделось, но практика показывала, что прозвища во время наших совместных занятиях у казачат все равно возникнут, поэтому лучше возглавить этот процесс, обозвав прозвища-клички позывными. Так я стал «Тоха» – от Тимохи. Кто-то из казачат предложил мне позывной «Ермак», но я отказался, сказав, что рановато мне такой почетный позывной носить. Остальные казачата также подобрали себе позывные. Ромка стал «Лисом» из-за своих рыжих волос, да и хитростью его бог не обидел, Верхотуров Антип получил позывной «Тур», старший второй тройки Колька Пошивалов – «Шило», Раздобреев Савватей по своему имени – «Сава», Савин Евгений из-за своего умения отлично видеть в темноте получил позывной «Сыч». Жора Шохирев стал «Шахом» и командиром третей тройки, в которую вошли Филинов Устин с позывным «Ус» и Чупров Феофан, или «Чуб» (оселедец у запорожских казаков назывался «чуприна», «чупра», «чуб»).

Два раза квакнув – все-таки рядом с рекой находимся, – я привлек внимание Антипа, который уже добрался до середины брода. Показав Туру знаком, чтобы он возвращался, а Ромке и второй тройке подав рукой назад знак «Стой», направил своего Чалого к Лескову и Данилову, которые остались стоять с лошадями в поводу у зарослей.

– Что здесь, Леший? – спросил я Вовку, спрыгивая с коня.

– Женщина с ребенком и пятеро мужчин. Все убиты и обобраны. Судя по следам, убиты сегодня утром.

Вовка отвечал рублеными фразами, сжимая руками цевье и шейку приклада винтовки так, что побелели костяшки. Дан к этому моменту опустился на колени и продолжал блевать уже только тягучей слюной.

– Пойду посмотрю, – я раздвинул заросли кустарника и прошел по протоптанной Вовкой и Петькой тропке.

Да! Картина Репина «Приплыли». Точнее, Льва Соловьева «Монахи. Не туда заехали». На примятых стеблях таволги в ряд лежали обнаженные женщина с ребенком и пятеро мужчин. Женщина лет тридцати, точнее возраст было определить трудно из-за искусанных губ и застывшего на лице выражения муки и боли. Голубые глаза незряче смотрели в чистое небо, роскошные вьющиеся каштановые волосы сбились в колтун с ветками, листвой и сухой травой. Тело женщины было полностью обнажено. Низ живота и внутренняя сторона бедер были все в крови. Огромное количество синяков по всему телу. Каких-либо других повреждений, которые могли привести к смерти, даже перевернув женщину на бок и осмотрев ее со спины, я не обнаружил. Насиловали, долго, со вкусом, до ее кончины, вернее всего сердце не выдержало, подумал я.

Рядом с женщиной застыло тело девочки лет десяти, судя по цвету волос и глаз, ее дочери. Девочка была полностью обнажена, детское тельце все в синяках, а низ живота и бедра также в крови.

«Суки! Твари! Уроды!» И другая трехэтажная латынь металась у меня в голове. Найду, зубами рвать буду! Господи, не допусти, чтобы с моей сестренкой Аленкой такое же было два года назад. «Господи, не допусти!» – думал я, закрывая глаза девочки, на лице которой застыло выражение удивления. Потом закрыл глаза ее матери.

Осмотр также обнаженных тел мужчин показал, что двое, мужчина лет тридцати пяти – сорока и лет двадцати пяти, вернее всего, из господ офицеров. Ладони у них имели характерные мозоли от верховой езды и оружия, а вот от таких орудий труда, как топор, вилы, коса, лопата мозоли явно отсутствовали. Прическа, усы, кожа тела и лица выглядели более холеными, чем у остальных троих, в которых без труда можно было признать молодых казаков строевого разряда чуть старше двадцати лет. Ладони в мозолях, как копыто, загорелая до черноты кожа как на лицах, так и по всему телу, и длинные чубы надо лбами.

Двое казаков были заколоты в спину, еще казак и младший офицер застрелены. На теле старшего мужчины я насчитал три пулевые и две колотые раны. Закончив осмотр тел, я вышел из зарослей и удовлетворенно улыбнулся про себя: занятия по тактике ведения боя дали о себе знать, первая тройка казачат, прикрывшись телами лошадей, ощетинилась стволами винтовок на три стороны света, оставив не перекрытой реку, но при этом Тур периодически косился и в ту сторону.

– Леший, пробегись по следам. Убитых, как мне показалось, с той стороны в заросли заносили, – я указал в сторону начинающейся метрах в ста от реки небольшой березовой рощи.

– Есть! – Вовка перебросил повод с темляком через шею в ноги своего коня. – Стой спокойно, Гнедко.

Погладив ноздри Гнедка и проверив патрон в патроннике, Вовка, чуть пригнувшись, пошел по краю кустарника, направляясь к березовой рощице.

– Дан, Тур, разбираем сектора обстрела и прикрываем Лешего. – Я указал ребятам ориентиры их секторов и сам стал отслеживать ситуацию в своем секторе, напряженно следя и за Вовкой.

Лесков вернулся минут через десять, дойдя до опушки рощицы, покрутившись там и сбегав к берегу реки метров за двести от нас.

– Тоха, на опушке рощи был бивак, где на ночь останавливались убитые. Подошли к ним с той стороны вдоль реки, – Вовка показал вдоль реки в северном направлении, – сделали свое дело, занесли аккуратно тела в заросли, пытаясь особо не наследить, и ушли назад. Завтра мы уже вряд ли нашли бы в этих зарослях тела. Таволга выпрямилась бы, и следов не осталось бы. А тела потом зверье мелкое растащило бы.

– Сколько их было? – спросил я.

– Точно не скажу, – задумался Вовка, – с десяток, может, чуть больше. Все на конях. Добычу погрузили на украденных коней и увезли с собой. На месте бивака ничего не осталось.

– А вещей должно было быть достаточно для путешествия трех их благородий, ребенка и сопровождения из трех казаков, – вслух подумал я. – И куда они перлись?

– Да к нам в станицу и шли, – ответил оклемавшийся Петька Данилов. – Отсюда до Черняева верст шестьдесят будет. Один большой переход. Это мы два дня шли с лишним. Так мы по дороге упражнения различные да вводные твои, Тоха, выполняли.

– Ты прав, Дан, – ответил я. – Больше им действительно идти некуда, только к нам в станицу. А зачем шли? На этот вопрос вряд ли теперь получим ответ.

Задумавшись на несколько секунд, я повернулся в сторону опушки, где застыли наши основные силы, и, вытянув руку вверх, несколько раз изобразил круг над головой. «Собраться вокруг меня» – этот знак говорил о том, что казачата должны были окружить меня в круговой обороне. Данное упражнение за эти два с половиной дня похода мы отрабатывали каждый раз, как только по дороге попадалась полянка или прогалина в лесу. Да три раза организовывали на переправах через реки.