- Я буду говорить только с вашим начальником, - сказал Генрих.

   - Опять! - поморщился мужчина. - Послушайте... как вас по отчеству?

   - Генрих Владимирович.

   Зампрокурора усмехнулся:

   - Генрих Владимирович, я прямо скажу - я очень хорошо отношусь к ВДВ, у меня среди десантников много друзей по обе стороны границы. Но! Никто не имеет права убивать людей. Возможно вы находились в состоянии сильного душевного волнения, действовали по причине личной неприязни. Но все улики против вас! Что будем делать?

   - Что вы от меня хотите? - сказал Генрих, глядя мужчине в глаза.

   - Вот это уже мужской разговор, − зампрокурора затушил окурок и уселся рядом с Генрихом. - Значит, вы отдаете нам диск, вы прекрасно знаете какой, Генрих Владимирович, и пишете, что прибыли к нам в качестве наемника, воевать в рядах сепаратистов. Некоторое время посидите здесь, мы обеспечим вам приличные условия содержания, а затем обменяем вас на граждан Украины, сидящих в российских СИЗО. Да, и вы теряете интерес к вашим, так сказать, 'товарищам по оружию', с кем вы действовали в одном отряде.

   −Серьезное предложение,− улыбнулся Генрих, − заманчивое.

   Зампрокурора достал из дипломата бутылку 'Боржоми', открыл ее и протянул Генриху. - Это чтобы вам лучше думалось.

   Данзас взял бутылку и стал жадно пить, аккуратно обхватывая горлышко разбитыми губами.

   Зампрокурора равнодушно говорил в стену: - Собственно, это ваш выбор. Или вы сотрудничаете с нами, или мы у вас все равно вытянем, где находится этот диск. Клещами будем вытягивать, уж поверьте мне. И у вас, и у этого Семена заодно. И уж конечно, вы у нас признаетесь в убийстве Темченко. А потом вы исчезнете. Навсегда. Не без мучений. Вот и выбирайте.

   Генрих не спеша допил минералку.

   − Спасибо за воду.

   − И это все? - уставился на него мужчина.

   − Если я вас сейчас ударю, вы ведь все равно ничего не поймете, −Данзас облокатился головой на стенку камеры.

   Зампрокурора улыбнулся:

   − Первый случай в моей практике, когда меня не понимают.

   − Все дело в том, что вы привыкли иметь дело с людьми, которые не имеют моральных принципов и традиций.

   Зампрокурора помолчал, разглядывая Генриха, словно назначая ему другую цену, или прикидывая, с какой стороны зайти на этот раз.

   − Значит, если устраивает посмертная реабилитация и маска народного героя, то хорошую безымянную могилу я тебе гарантирую, − он поднялся с нар и дважды коротко стукнул в дверь.

   Генрих показал ему в спину неприличный жест.

   Глава 6

   Вскоре глухо лязгнул запор на двери, и в открывшемся проеме показалось лицо контролера.

   - Данзас, давай быстро на выход, - громко гаркнул он.

   Недовольно ворча, Генрих встал с нар и направился к стражнику.

   - А ну лицом к стене! - а эта фраза у контролера совсем не получилась.

   После тусклого освещения в камере, тюремный коридор для Генриха показался просто залитым светом.

   - Форму позоришь, гад, - позвякивал ключами контролер. - все вы там в ВДВ убийцы.

   Не обращая на слова тюремщика никакого внимания, Данзас спустился вместе с контролером на второй этаж и, пройдя пару десятков метров, остановился по приказу конвоира, став лицом к стене у ничем не примечательной двери. Контролер отпер засов и мрачно кивнул:

   - Заходи, чего встал.

   Войдя в новую камеру, Генрих вежливо поздоровался с тремя ее обитателями и быстро окинул взглядом все помещение. Он оказался в обжитой камере средних размеров с двумя традиционными двухярусными стальными шконками у стен. Камера была довольно уютно обставлена. Здесь были и японская видеодвойка, и холодильник, и двухкасетный японский же магнитофон. Толстую решетку на окне закрывали зеленые занавески, придававшие камере даже какой-то домашний уют. С обеих сторон на нижних этажах шконок, вольготно развалившись, сидели двое бугрящихся мышцами крепких молодых парней в новеньких фирменных спортивных костюмах. У них обоих под шконками стояли такие же фирменные с иголочки новенькие кроссовки со шнурками, что являлось явным нарушением правил содержания в СИЗО. Наряду с другими предметами, шнурки, ремни и даже стальные супинаторы из обуви подлежали изъятию. Кисло кивнув на ответ на приветствие Генриха, один из них продолжил ковыряться зубочисткой во рту, а второй, затаив на тонких губах презрительную усмешку, начал демонстративно рассматривать свои ухоженные ногти. Третий обитатель этой камеры - массивный, коротко стриженый амбал с оттопыренными поломанными ушами и мясистыми полными губами на круглом, заросшим трехдневной жесткой щетиной, лице - сидел за столом и лениво просматривал свежую московскую газету, невесть как попавшую в эту камеру. Он был одет в черную майку-безрукавку, из-под которой внушительно выглядывали его мощные, уже слегка подзаплывшие жирком руки. На его покатых, могучих, как валуны, плечах можно было с удобством посадить по девушке средней комплекции, а внушительный пивной живот вовсе не придавал сидящему здоровяку вида выпивохи и сибарита, а лишь дополнял общую картину мощного и очень опасного в схватке противника. Подчеркнуто неторопливо он оторвался от газеты и, небрежно кивнув Генриху, поинтересовался:

   - Ты кто?

   - Генрих Данзас, я из хаты три-два.

   Генрих все также стоял у двери, он оглядывал помещение и всем своим видом демонстрировал полное миролюбие, хотя внутри он был собран и мобилизован. В этом полутемном и, казалось бы, по-домашнему уютном помещении очень ощутимо веяло скрытой угрозой - как будто он оказался в террариуме со змеями и крокодилами. Вроде бы ядовитые гады мирно так лежат, спокойно нежась под лучами кварцевых ламп, но попробуй-ка сунуть туда руку, и ты сразу поймешь цену этого ложного миролюбия. Весь уют этого помещения был только для коренных обитателей, чужаков здесь не жаловали. Натренированное тело Генриха среагировало на это должным образом - но наполненная внутренней силой расслабленность мышц перед взрывом и собранность мыслей никак не отражались на его лице, которому он на всякий случай придал простовато-наивное выражение.