Где-то в глубине души поселилась жгучая обида на несправедливость и парализующее чувство беспомощности.

К сожалению, кляп из рубашки оказался не худшим поступком Александры Константиновны. На следующий день Нелька пережила самое большое в жизни унижение. За обедом она выпила два стакана своего любимого компота из груши-дички. А в туалет сходить не успела, побежала в кровать одна из первых, чтоб лишний раз не разозлить Ведьму. Через час компот напомнил о себе. Сначала Нелька стойко держалась, кривилась, прижимая скомканное одеяло к животу, но молчала. Очень уж ярко перед глазами стояло воспоминание о клетчатой рубашке, промокшей от её слёз. Когда терпеть стало невмоготу, она спустила ноги на пол и наклонилась в поисках босоножки. Из дальнего конца комнаты к ней направилась Александра Константиновна, грубо толкнула Нельку в плечо, заставляя вернуться в постель.

– Опять, Кузнецова. Легла в кровать сейчас же.

– Я хочу в туалет.

– После тихого часа сходишь.

Александра Константиновна нависла над кроватью, не давая подняться.

– Я сейчас хочу, – пробормотала Нелли, но не шелохнулась.

– Терпи.

Нелли терпела, но недолго. Почувствовав, как под ней расползается тёплая лужа, задрожала от ужаса и одновременно облегчения. Боль отпустила, но пришло осознание, что она сделала что-то ужасно постыдное, нехорошее. Нелька лежала, боясь пошевелиться, чтоб никто не заметил её позор. И надо же было такому случиться, что в этот раз заснула, хотя давно уже привыкла бодрствовать в тихий час. Проснулась от того, что спине и ногам стало холодно, открыла глаза и тут же увидела Александру Константиновну.

Ведьма стояла рядом и держала в руках её мокрое одеяло. Скинув, остатки сна, Нелли услышала сначала разрозненные смешки, и увидела лица ребят, обращённые в её сторону. Выдрессированные Ведьмой, смеяться открыто и громко без её разрешения они опасались.

Александра Константиновна взяла Нелли за руку, резко подняла.

– Вы только посмотрите, что учудила Кузнецова. Это ж надо так опозориться. В шесть лет положено ходить в туалет, видимо, придётся купить специально для неё подгузник или стелить клеёнку. – Она громко хмыкнула, давая отмашку для рвавшегося наружу смеха. Ребята перестали сдерживаться и рассмеялись, кто-то громко и нарочно наигранно, кто-то тихо, а Серёжа едва не разревелся сам.

Если бы в тот момент Нелли могла выпрыгнуть из окна, она бы так и поступила, лишь бы не чувствовать жалящих взглядов. В глазах поплыло от слёз, лиц она не видела, только слышала, что над ней смеются и обзывают «сыкухой».

Александра Константиновна сгребла с кровати мокрое бельё и вручила Нельке.

– Неси в душевую.

Нелька не шелохнулась, вцепилась во влажный ком и замотала головой.

Ведьма толкнула её в сторону дверей.

– Неси.

Пришлось идти через всю спальню с мокрыми пятном, расплывшимся по пижаме до самых лопаток. В спину летели кусачие смешки и новое обидное прозвище. В тот день Нелька испытала унижение, породившее другое сильное чувство – ненависть. Раньше она ненавидела только молочные пенки и субботнюю генеральную уборку, а оказалось, можно ненавидеть человека. Ненавидеть до потемнения в глазах и одновременно бояться. В ней навсегда поселился страх снова быть униженной.

До вечера она была неразговорчивой, даже дома витала в облаках. На предложение сестры поиграть в домино не отреагировала, хотя обычно сама была инициатором этого развлечения. Надя не стала приставать к Нельке, ушла на кухню, помогать маме с ужином.

По квартире поплыл приятный аромат, хлопнула входная дверь – папа вернулся с работы. Только услышав его голос, Неля выбралась из недетских мыслей. Несколько часов она пыталась убедить себя, что во всём виновата сама: во-первых, мешала спать другим, во-вторых, выпила много компота и крепко уснула. Вроде всё получалось правильно, но в это оправдание никак не вписывалась её обида и кипящая злость. От воспоминаний о мокрой пижаме, которую ей пришлось застирывать в раковине, в носу защипало, а горло сжало спазмом.

За семейным ужином Нелька сидела, уткнувшись взглядом в тарелку, на папины замечания реагировала с опозданием, за что получила от сестры ощутимый пинок по голени и предупреждающий взгляд.

Отодвинув пустую тарелку, Юрий Михайлович откинулся на спинку стула, нашёл взглядом молчаливую дочку.

– Мама сказала, что на тебя сегодня жаловалась Александра Константиновна.

Нелька выпрямилась и подняла взгляд. Краска тут же бросилась к щекам, выдавая её волнение. Ей хотелось поделиться своими переживаниями, но мешал страх и стыд.

– Я хорошо себя вела.

Юрий Михайлович дождался, когда жена придвинет к его руке кружку с кофе, отхлебнул, глядя на присмиревшую дочь поверх чашки.

– Видимо, нет.

Надя придвинулась к Нельке, нащупала её ладошку и сжала. Разница чуть больше года наградила её необходимостью приглядывать за младшей сестрой и, если нужно, защищать.

– Представляю, как ей сложно с вами справляться, – продолжил Юрий Михайлович, ища взглядом поддержку у жены. – С вами двумя иногда на стенку хочется залезть, а там двадцать.

– Двадцать пять, – подсказала Вера.

– Тем более. Не заставляй меня за тебя краснеть.

– Не буду, – пообещала Нелька, но уже на следующий день нарушила данное отцу слово.

А причиной стала каша. Виталина Колесникова не дружила с Нелькой и с Серёжей не общалась, но Александра Константиновна рассаживала детей самостоятельно, без учёта их симпатий или дружбы, за обедом они оказалась за одним столом. Нелька увлечённо выгрызала мякиш из хлебных ломтей, чтоб передать потом корки Серёже, огрызки складывала у тарелки, Вита лениво ковыряла ложкой в манной каше, пила из кружки какао, аккуратно и медленно, чтоб пенка не коснулась её губ. Нелька тоже ненавидела эти пенки, а Серёжку – их потребителя, воспитательница отсадила куда подальше, через два стола. Корки придётся передавать чуть ли ни контрабандой, через несколько рук.

Заметив, что за их столом тарелки с кашей практически нетронутые, Александра Константиновна замерла, сверхъестественным нюхом учуяв вероятность наказания.

– Кто у вас тут беззубая бабушка? – она приподняла пальцами кусок хлеба, выгрызенный в виде буквы «П».

Дети обернулись к их столу, начали похихикивать.

Нелька насупилась и спрятала пока ещё не обнаруженный точно такой же кусок, где-то внутри вспыхнула и начала разрастаться злость, приправленная острой обидой.

Решив, что дети достаточно посмеялись, воспитательница махнула рукой.

– Когда я ем, я глух и нем, – она перевела взгляд на тарелку манки перед Виталиной. – А кто это кашу не ест?

Вита улыбнулась и чистосердечно призналась:

– Я не люблю манку, и она холодная.

– Кто не будет есть, тому за шиворот засыплю. Неблагодарные. Государство вас кормит, всё для вас, а они нос воротят.

Вместо того чтобы изобразить аппетит, Вита отложила ложку.

Нелька тогда решила, что у Виталины совершенно не развито чувство самосохранения. Видимо, она из тех, кто суёт голову в пасть крокодила, в надежде пересчитать зубы.

Александра Константиновна молча подняла тарелку, одним пальцем отодвинула ворот нарядной кофточки Виты и опрокинула туда манку. Большая часть липкой субстанции потекла поверх одежды, но кое-что просочилось и под неё. Вита открыла рот, но не заплакала, в её глазах плескалось такое искреннее недоумение, что Нелька не стерпела и вскочила. Схватила свою тарелку и перевернула на блузку воспитательницы. Остывшая каша на секунду прилипла однородным блином и сползла на юбку, будто большая улитка, оставив склизкую дорожку.

За себя Нелька не смогла постоять, проглотила обиду, но позволила гневу вырасти до огненного шара, который взорвался мгновенно из-за девочки, что даже не была её подругой.

Александра Константиновна никогда не била детей по лицу, но в этот раз не сдержалась. Звонкая пощёчина отбросила Нельку назад, она налетела на стул, но не упала. Женщина тут же испугалась своей вспышки, схватила Нелли за руку и потащила в туалет.