Наутро первое, что Федор сделал, это позвонил на работу и сказал, что у него разыгралась язва. Язва действительно когда-то была, но за восемь лет на овсянке зарубцевалась и теперь использовалась как предлог, чтобы с превеликим энтузиазмом взяться за ремонт. Однако, увидев квартиру воочию, пришлось пожалеть о колоссальной сумме, бухнутой вчера на чересчур сытный ужин, -- там было голо. Ни сантехники, ни межкомнатных дверей, ни даже проводки. "Еще год овсянки, -- с тоской подумал счастливый новосел, -- а я еще вчера спьяну Таньке шубу пообещал". Вообще, опыт сделал Федю не только патриотом родной страны, но очень прижимистым патриотом. Это при советской власти можно было квартиру от профсоюза получить, а теперь, работая на капиталистов, только путем жесткой экономии. Составив приблизительную смету, он быстренько сгонял на строительный рынок и в тот же день начал обустройство. А поскольку работа была чисто механическая, оставляющая голову свободной, то мысли невольно вернулись ко вчерашнему разговору с бабами о бабах. "Конечно, бабы дуры, но они за последние сто лет сильно продвинулись, а вот мужики застыли в развитии", -- примерно на этой ноте. И начались для Федора долгие вечера, полные сначала тяжелого, потом привычного, а под конец уж вовсе творческого труда -- после работы, а лучше вместо. И всегда, пиля какую-нибудь паркетину, он продолжал мысленно спорить с женой.

   Споры эти Федор просто обожал, хотя и не всегда было легко. Может, потому и получалось так интересно и азартно, что не легко. Может, потому и женился. Была она на двенадцать лет его моложе, но, что примечательно, это был для нее второй брак, а для него -- первый и единственный. Со странным мазохизмом он расспрашивал о первом муже и по кусочкам собрал картину, которая ему совсем не нравилась. Татьяна была замужем за евреем. По любви. Как можно любить еврея, Федор представить себе не мог и считал это нарушением психики, а, следовательно, в том, что бабы -- дуры, был прав. Ну разве не железная логика? Конечно, споря с женщиной, можно было бы не проявлять столько агрессии, но, как известно, кактус -- это глубоко разочарованный огурец. А Танька тоже была колючая, говорила всегда с сарказмом, и на губах ее всегда, за исключением случаев, когда она смеялась во все тридцать два зуба, играла легкая презрительная улыбка. Когда он пытал ее о любви, она никогда не отвечала прямо, а свое согласие на брак поясняла цитатой из Джейн Остин: "Одинокие женщины имеют склонность к бедности". Хотя ежу понятно, что ради денег могла бы подыскать и кого получше. Правда, Федор не пил, не курил и не гулял. И когда он ставил это себе в заслугу, Татьяна не упускала случая укусить: "Ну вот, а говоришь, русский!" Непьющий муж бесился и снова уходил пилить, строгать и приколачивать. Но, вернувшись, поужинав и сев к телевизору, патриот возобновлял спор, хотя никто его за язык не тянул.

   К примеру, купила Танька томик Игоря Иртеньева, так Федя его корешком к стене отвернул, обосновав это гнусными стишками:

   Я снял с себя российские вериги,

   В еврейской я сижу теперь парилке,

   Но, даже возвратясь к народу Книги,

   По-прежнему люблю народ бутылки.

   - Никогда ему эти строки не прощу!

   - Но это Губерман...

   - Один черт!

   Или вон, появилась на экране Людмила Улицкая -- такой повод, что можно опасаться обострения язвы! -- и баба умная, и еврейка, и ядовитее Таньки.

   - Вот скажи мне, Таисья Андревна, ты все ее книжки прочла, почему эта зараза евреев выводит такими душечками, а русскую женщину такой шлюхой, что волосы дыбом встают?

   - А что не так? По-моему, твоей теории это не противоречит. У нас институт семьи порушен, а у евреев нет, у них семья на первом месте.

   - Как это порушен?! Надо аборты запретить, и все сразу наладится!

   - И про это там тоже есть, почитай.

   - Не буду я бабские бредни читать, да еще такие, которые детоубийство оправдывают! Я уверен, что это специально для русских написано, чтобы русские вырождались.

   - Что же вы не жалеете миллионы сперматозоидов, что гибнут в ванных комнатах по вине мужских журналов?! - возмутилась Татьяна. - Не женятся и детей не рожают, потому что положиться не на кого. У русских есть обычай -- взять у своих детей и отдать "ближнему" -- другу, соседу, собутыльнику. Что, конечно, не способствует благополучию народа в целом. Еврей никогда так не сделает, поэтому им пять тысяч лет, и они благоденствуют, а нам едва тысяча, и мы агонизируем.

   - Да, и все эти века они из нас кровь пьют! Ты думаешь, антисемитизм на ровном месте возник? Они при польском нашествии были нашим-вашим, в русско-японскую войну японцам деньги ссужали, потому и начались у нас еврейские погромы!

   - Так самозабвенно цитировать чужие мысли можно, только не имея своих.

   - Они в южных областях России нас целенаправленно спаивали!

   - Это ты в газете прочел? А кто эту газету писал, знаешь? Этот сценарий был обкатан в Европе: тамошние короли денег назанимали, а когда отдавать стало нечем, сказали народу "фас", и народ побежал евреев громить. Кстати, когда у них евреи кончились, они стали громить ломбардцев. А у нас сей достойный метод был принят на вооружение Александром III, чтобы отвлечь массы от социальных проблем. И народ верит с готовностью. Но ты-то, Федя, во всем остальном вроде бы интеллигентный человек, должен понимать, где правда, а где политология. Левитана, к примеру, трижды за черту оседлости высылали. А уж более русского художника, наверное, и назвать нельзя.

   - Шишкин.

   - Гнида твой Шишкин! Присвоил себе авторство медведей, написанных его другом.

   - Да ты Солженицына почитай, дура!

   - Почитай Войновича, наивный бялорусский юноша!

   - Ты прямо как Андропов, Федя, -- подлила масла в огонь теща.

   - Юдофилы! - кричал Федор, а назавтра с утра уходил пилить и строгать, чтоб не видеть этих вражьих лиц в собственной вроде бы семье. -- За шубой-то когда пойдем? -- примирительно спрашивал он по возвращении. И они шли в так называемый "Мир кожи и меха", где, конечно, все было дорого, но отнюдь не так желанно, как думали маркетологи. Дело в том, что в России холодно. Вот беда-то. А сделать вещь и теплой и красивой одновременно современный дизайнер, видимо, не в состоянии.