— Завоевать авторитет, — неохотно ответил Бархат, — выманить на себя вожаков мятежных ватаг и сдать их властям.

— Макоун — ваша работа?

— Да.

— Сегеш?

— За столь большие и славные ватаги платили особо щедро.

— Хм, когда я у вас появился, Ряжу как раз попалась редкостная добыча.

— Угадали, награда за поимку Сегеша. Все обставили под богатый, но беспечный караван.

— А про повешенного вверх ногами коменданта? Выдумка?

— Отчего же, вешали. Люди Гонсета позволяли: нам для славы, им… Черт их разберет, может, проштрафился чем.

— Понятно. Эй, Ретси, слезай вниз, хватит там шарить! — Юноша повернулся к мрачному Опринье, который застыл, скрестив руки на груди: — Еще какие-либо сомнения, сударь? Вопросы?

— Только один, — отозвался ватажник. — Бове Хартиг. За что на самом деле его казнили, атаман?

Под конец допроса Бархат совсем поблек, однако нашел силы презрительно отмахнуться:

— Болван ничего толком не знал. Тем не менее случайно подсмотрел мою встречу со связным, начал подозревать, вынюхивать, вести опасные беседы. Ааль предпочел не рисковать.

Опринья помолчал, затем произнес тихо:

— Я буду говорить со своими людьми. Они должны услышать, как подло их обманывали эти мерзавцы. Не защищать таких, а…

Неясный шум из сеней. Все, даже Бархат, вмиг оказались на ногах. Шаги, распахнулась дверь, и в горницу почти вкатился, спотыкаясь, мокрый паренек лет двенадцати. Блеснув залитыми ужасом глазами, он отполз к стене и свернулся там клубком. Следом вступил Кабо. С насмешливым прищуром обозрел собравшихся, кивнул товарищу:

— Извини, не утерпел, брат. Увидел, как оголец спрыгнул с крыши и рванул к лесу. К счастью, выбрал именно мою сторону.

— А что с Эрколом? — сообразил Шагалан.

— Паренек у крыльца? Смелый вояка, хоть и неопытный. Через минуту-другую отдышится, будет как новенький.

— Свой, — ответил Шагалан на недоуменный взгляд Оприньи. — Еще посланник с того берега, зовут Кабо. Об остальных я тебе чуток рассказывал, брат. Господин Опринья, наш союзник и помощник в сегодняшней затее. Тот, что наверху, — Ретси, тот, что у крыльца, — Эркол. Ретси, спускайся ты, наконец!… Это атаман Бархат, он играет за врагов, но только что вел себя предельно любезно и откровенно. Ну, а на полу — настоящий эмиссар Гонсета. Имени он не сказал, и я уже не уверен, есть ли смысл требовать.

Спрыгнувший с чердака Ретси с интересом уставился на незнакомца. Между тем Шагалан поднял на ноги пойманного. Паренек несильно уступал разведчику в росте, однако страх совершенно его парализовал. Приходилось держать за ворот, не давая бедолаге повалиться на пол.

— Сын кузнеца?

— A… ага… — Язык подчинился пленнику не с первой попытки.

— Где таился, пока отец принимал этих гостей?

Движение глазами на чердачную лестницу.

— Когда кинулся в бега?

— К… вспомнили… про меня… когда…

— Много слышал, — заметил Опринья.

Шагалан, кивнув, отпихнул паренька.

— Вяжи его с прочими, Ретси. Успокоится — побеседуем. Славно, убежать он никуда не успел, отныне хотя бы горячку не пороть.

— Но и время терять не резон, — откликнулся Кабо, так и оставшийся в дверях. — Куда теперь? На лагерь?

— Сегеша бы дождаться, ведь Шурга поведет его сюда.

— Им могла помешать сотня причин. Неужели думаешь, мы не совладаем сами?

— Допускаю, и совладаем, брат, особенно при содействии господина Оприньи. Но не забывай и о людях Сегеша — Ааль, похоже, готовился к встрече с мстителями, вокруг лагеря патрули, а вся ватага настороже. Вляпаются…

— И сколько ты намерен ждать? — скривился Кабо. — Чувствую себя в этой берлоге, словно посреди голого поля. По мне, лучше непогодь, чем крепость, способная вмиг обернуться западней.

Остальные пятеро присутствующих с разными эмоциями, но одинаково молча следили за разговором странных юнцов.

— Твоя правда, брат, — поразмыслив, согласился Шагалан. — Даже то, как ты застиг нас здесь, мне совсем не понравилось. Лес куда роднее, там и пересидим. Придется еще малость помокнуть, господа! Если же подмога не явится в течение часа… начнем на свой страх и риск.

— А этих повсюду с собой таскать? — Кабо кивнул в сторону пленных.

— Ничего не попишешь. Без присмотра их не оставить, резать вроде бы рано. Имеются кое-какие темы для бесед, а там пусть Сегеш определяет их судьбу. Ретси, выводи всех на крыльцо, вдвоем с Эрколом потрудитесь покамест сторожами.

— Вы обещали позаботиться о моей жизни, сударь, — побледнел Бархат.

— Сделаю все, что сумею, и только. Вы нам серьезно помогли, господин атаман, но кто знает, перевесит ли это былые грехи?

Между тем Ретси извлек из-за голенища узкий нож, вразвалочку подошел к пленным и, покалывая их острием, принялся сгонять в одну кучу. Если Бархат тщился казаться хладнокровным, то сын Мигуна вдруг заметался в панике, а эмиссар и вовсе захлебывался слюной от ярости. Возникла короткая суматоха, крики. Шагалан и Кабо немедленно зажали пленных с боков, а разбойник понукал их сзади. Так прошли до самых дверей, где образовался неминуемый затор. Ретси нетерпеливо пихнул замешкавшегося эмиссара, качнулся, пытаясь сохранить равновесие, оперся на плечо Шагалана, повел ножом… Быстро повел…

Слишком быстро. Поглощенный препирательством с пленными, юноша успел лишь краем глаза ощутить несущуюся к горлу стальную полоску. Тело сработало, не дожидаясь решений безнадежно опаздывающего разума, само. Шагалан провалил себя отвесно вниз, подхватил над головой руку с оружием и переправил дальше по дуге. Удар, всеобщий вздох. Широко распахнутые глаза Ретси, с изумлением рассматривающие собственную ладонь. Ладонь, вонзившую клинок по рукоять в грудь своему повелителю. Все застыли на месте, завороженно наблюдая, как разбойник зашатался, неловко отступил и сполз спиной по стене. Только тогда Кабо опустил невесть откуда возникшую саблю.

— Вы там живы еще? — нарушил оторопь перебиваемый кашлем голос из сеней.

— Эркол? — встрепенулся Шагалан. — Гони всех обратно в дом. Тут… новые загадки обнаружились.

— Да что происходит, черт вас… — раздраженно заговорил Опринья, но юноша знаком приказал умолкнуть.

Пленников водворили назад к печи, Опринья и ошеломленный увиденным Эркол устроились рядом с ними. Немым изваянием замер в дверях Кабо. Шагалан подтащил край лавки, уселся напротив раненого, принялся, не произнося ни слова, пристально разглядывать его. Тот в каком-то полуобмороке заторможенно ворочал головой, трогал пальцами то рукоять, по-прежнему торчащую из груди, то кровь, показавшуюся на губах. Никого вокруг, похоже, он уже не замечал. Несколько минут в горнице висела звенящая тишина, нарушаемая лишь нутряным покашливанием Ретси.

— Царапа? — чуть слышно промолвил Шагалан.

Раненый вздрогнул, через силу повернулся, закашлялся:

— Только сейчас догадался? — Усмешка, сопровождаемая стекающими на подбородок струйками крови, получилась страшноватой.

— Подозревал нечто подобное, но… не тебя.

— Еще бы… За то и ценили… Высоко ценили…

Разбойник сжал пальцами рукоять, потянул ее из себя, застонал.

— Не надо, — предостерег Шагалан, не пошевелившись. — Твоя жизнь ныне держится на этом клинке. Выдернешь — немедленно умрешь.

Новая гримаса, напоминающая усмешку.

— А не выдерну — помру медленно, так?… Зачем же отсрочивать неизбежное?

— Туда торопиться тоже не стоит.

— Ха, здесь я свои дела… мнится, завершил окончательно. Чего от меня хотите?… Свежую исповедь злодея? Не дождетесь… Я, возможно, и проиграл, но вот ломаться не намерен.

— Твоя воля, — покачал головой разведчик. — Если не желаешь напоследок загладить хотя бы чуть-чуть…

— Ерунда это все… — Царапа отер губы рукавом, моментально окрасившимся темным. — Душа, грехи, прощение… А ты, парень, молодец. Хитрил я, мудрил, а все ж таки недооценил… Впрочем, ваша победа также еще далеко. И я пальцем не пошевелю для ее приближения.

— Почему?