Посетители входили, высматривали своих, подходили, обнимались, целовались, словно разлука была долгой. При тусклом свете ламп, всхлипах металлических монстров в облаках дурманящих ароматов, томной интимности приглушенных голосов, происходящее походило на таинственный кофейный ритуал.

И вот уже вместо красной крови по венам сайгонцев текла родственная горячая кофейная жижа.

Примелькавшиеся лица были узнаваемы повсюду: «Слушай, а я тебя знаю…, – Сайгон?».

В основном здесь тусовалась молодежь и, конечно, не всегда она взбадривалась одним кофе, можно было лицезреть и не совсем приятную картину: выноса тела в состоянии куклы из папье-маше.

Однажды, наблюдая в окно за прохожими, я увидела, как на Владимирском проспекте припарковался красный «Кабриолет» с откидным верхом, из него выпорхнула молодежь в разноцветном оперении, через секунду оказавшаяся за моим столиком. Они необычно выглядели не только из-за фирменной одежды: притягивали взгляд их яркие, чересчур оживленные лица и необыкновенной красоты искусственные цветы, приколотые на груди. Я не смогла скрыть своего восхищения цветком мака, алеющим на лацкане клетчатого пиджака черноглазого юноши.

– Я так люблю маки! – не удержавшись, с чувством, произнесла я.

– Это и мой любимый цветок, – откликнулся с улыбкой юноша, и добавил, – он дарит счастье.

– Счастье, а какое оно?

– Оно радужное, – мечтательно заключил он.

И только тогда я поняла, что все они наркоманы.

Этой забегаловки давно уже нет, лет тридцать, но еще лет пятнадцать назад, спеша по своим делам по Невскому проспекту, и совсем не интересуясь прохожими, я вдруг останавливалась, как вкопанная: мой рассеянный взгляд, словно проснувшись, выхватывал из толпы странных дам, резко отличавшихся от основной публики, одетых не по возрасту, да и не по нынешней моде, дам застывшего возраста: в яркой одежде хиппи, с длинными распущенными волосами, с глазами, широко распахнутыми своему внутреннему миру, остановившими время, в них я узнавала бывших посетительниц Сайгона.

Мужчин не узнавала: они с годами сильно меняются.

Баку конца восьмидесятых еще пахнет пряностями: их аромат витает в воздухе и ублажает наше обоняние. На прибрежной части старого города, в месте, где берет свой разбег ввысь Девичья башня, расположились лотки с восточными сладостями. Продавцы, а по-совместительству – зазывалы, не пропускают без внимания ни одну проходящую мимо женщину, щедро расточая искусные, чисто восточные, сладкие, как сахарная пудра, и такие же быстро тающие в воздухе, комплименты.

За всю свою жизнь я не слышала в свой адрес, как и большинство мимо проходящих туристок, столь витиеватых восточных песен любви. Такую сладострастную речь можно услышать только из уст восточного человека. Когда ты молода и красива, пусть даже не совсем красива, но молода, восточный мужчина всегда найдет те самые убедительные слова, чтобы ты не только поверила в свою небесную красоту, но и ощутила ее.

Как-то английская журналистка, побывав в другой, но не менее яркой и сладкозвучной стране – Армении, ничего не нашла более достойного из своих впечатлений от страны и народе, как написать: «Армяне – это мужчины, которые щиплют женщин в лифте». А что, может это было у нее самое яркое впечатление от местных мужчин, но думаю, что она намеренно умолчала о более весомых их достоинствах.

Конец апреля в Баку не по-весеннему жаркий, солнце на ясном небе еще не раскалилось добела, но уже напоминает раскрасневшийся медный таз с кипящим в нем вареньем.

В разгар дня площади и улицы Баку даже в рабочие дни переполнены мужчинами в темной закрытой одежде и теплых меховых шапках. Коротающие время в неторопливых беседах, они похожи на черных воронов, сбившихся в стаи, и кажется, что какая-то из этих стай вот-вот взлетит, расправив крылья.

Открытые террасы летних чайных также заполнены только мужчинами, они держат в руках стаканчики из прозрачного стекла, напоминающие крупные рюмки без ножек, с крепким, ароматным, цвета гречишного меда, чаем. В южных странах никто никуда не торопится, время здесь – поистине субстанция относительная.

Местные женщины, даже спешащие по делам, встречаются на улицах нечасто, а в чайных – никогда, но что не дозволено местным, то почти не распространяется на туристок, по крайней мере нам так кажется.

Несмотря на темный наряд населения, Баку – восточный город, напоминающий детский калейдоскоп, поражающий все новыми завораживающими разноцветными узорами, к которым еще примешиваются запахи детства. Жить в таких городах и грустить – невозможно, ведь каждое утро под горловой протяжный крик муэдзина, созывающего людей на намаз с балкона минарета, над городом восходит радостное солнце и пробуждается жизнь.

В центре города, на берегу Каспийского моря, самого теплого и самого нежного на планете, рядом с нами загорает веселая компания молодых мужчин, они зовут нас играть в водное поло. Моя душа дельфина радостно откликается на приглашение. Лица у всех загорелые, глаза горят азартом и приглашением на необременительное общение. Крепкие загорелые тела, переполненные силой, искрящиеся на солнце, рассекают воды Каспия. Это все – молодость, молодость, молодость.

Мы выходим из воды на берег, знакомимся с ребятами, они усаживаются около нас, шутят, искрят безобидными анекдотами, похоже – нескончаемыми. У самого смешливого парня с изумрудными глазами, сверкающими из под густых девичьих черных ресниц, поистине феноменальная память.

Когда весельчак отходит искупаться, из той-же компании, расположившейся рядом, к нам подходит, другой молодой человек.

– Марат уже рассказывал вам анекдоты? – ехидно улыбаясь, интересуется парень, – Учтите, он неиссякаем!

Потом мы шумной компанией идем, щурясь от все еще яркого, но уже угасающего, медленно скатывающегося за горизонт бакинского солнца, по широким улицам Баку. И вместе с нами уже смеются, пошатываясь, дома, виляют хвостами улицы, издалека гогочут местные великаны – нефтяные вышки, и плещутся, посмеиваясь, воды Каспия, мечтающие добраться, наконец, до подножия Девичьей башни и восстановить свои древние границы.

И вся эта вакханалия на совести зеленоглазого Марата, случайно роняющего на асфальт маленькую красную книжечку – удостоверение сотрудника то ли МВД, то ли ГАИ.

В любом случае, бакинская милиция нас бережет.

Дальше наш путь лежит в Ленкорань.

Что собственно я о нем знаю? Совсем немного, хотя, проводя большую часть жизни на работе, наблюдая изо дня в день за сотрудниками, даже самые занятые и нелюбопытные из нас чувствуют и понимают друг друга намного больше близких и родных людей. Именно поэтому в свободное от работы время мы не нуждаемся друг в друге, мы отдыхаем.

Все – таки мы проработали вместе в одном отделе много лет, а последние лет пять находились в одном помещении часов по восемь-девять. Он работал линейным инженером, хотя, и без особой проницательности в нем угадывался бывший военный: не только по выправке, в нашей армии много обрюзгших и разжиревших вояк, но и они отмечены печатью принадлежности к воинской службе. Бывший полковник КГБ отличался, конечно же, немногословностью, серьезностью и многозначительностью высказываний. Он очень много курил, впрочем, мы почти все в то время много курили: ведь новости обсуждались в курилке и именно там можно было, хоть на пять минут, расслабиться и отвлечься от работы.

Он был самым возрастным в нашем отделе, не шутка – участник войны, и, как он сам себя охарактеризовал, «бывший мужчина».

Полковник считался по тем, советским, временам хорошо обеспеченным вдовцом: с квартирой, приличной военной пенсией, размер которой был гораздо выше нашей средней зарплаты, а еще и работал, так что кое-кто из сотрудниц имел на него вполне определенные виды. Я даже знала кто: Галина, бывшая телефонистка, отвечающая на письма жалобщиков.