Не совсем было ясно, зачем Дита позвала меня на встречу, отчего вдруг я стал ей так интересен. Может быть, она сейчас чувствовала то же, что и я; может быть, и ей захотелось воскресить ненадолго то, что мы однажды пережили?

  Как бы то ни было, мы встретились у музея и прошли пешком до Штефансплатц, где решили выпить кофе. Я рассказал ей немного о студенческих годах, о работе, о жене, явно приукрасив своё бесцветное семейное существование. Жизнь Диты показалась мне чередой удач. Она вышла замуж спустя год своего пребывания в Вене; Герхард был искусствоведом, преподавал в университете (я сделал вывод, что он, ко всему прочему, происходил из весьма состоятельной семьи). Дита занималась с Мути музыкой, надеясь, что он пойдёт по её стопам, хотя, как считала она сама, сын проявлял большее рвение к литературе и дракам с Томасом.

  - Когда я на работе, мне всё время хочется домой, - шутливо пожаловалась Дита. - Но дома я бываю одна; Мути в школе, муж - в университете, и тогда мне снова хочется в оркестр. Вот такая я беспокойная душа, - она улыбнулась.

  Я слушал её и думал о том, что однажды её уютный мирок непременно рухнет, словно карточный домик; мне даже хотелось, чтобы он рухнул, и рухнул обязательно из-за меня. Мне хотелось, чтобы она вместе со мной снова окунулась в те времена, когда нам было так хорошо вдвоём; чтобы она забылась и отдалась мне. Мне хотелось осквернить эту женщину, её правильную и даже скучноватую жизнь, и хотелось показать ей, что эту самую жизнь можно разрушить навсегда одним непринуждённым движением, будто хрупкий хрустальный шар.

  Мы ещё долго гуляли, пока Дита не сказала, что ей пора забирать сына.

  - Обычно это делает няня, но сейчас у меня отпуск. Мы хотели ещё по дороге зайти в кондитерскую; Мути обожает лакомиться пирожными после школы.

  - Вот почему он такой пухленький мальчик, - улыбнулся я.

  - С возрастом это пройдёт; Герхард был таким же.

  Я посмотрел ей в лицо, и мне показалось, что при этих словах в её глазах промелькнула нежность. Это длилось всего секунду.

  - Ты знаешь кого-нибудь в Вене, кроме меня? - спросила Дита.

  Я соврал, сказав ей, что не знаю ни души.

  - Мы завтра празднуем день рождения Жана, приходи, если хочешь. Адрес пришлю.

  - Приду, - только и ответил я в надежде, что уж на вечеринке мне удастся уединиться с Дитой.

  Я проводил её до трамвайной остановки. Глядя, как Дита с улыбкой машет мне из окна, я думал, что она не могла не любить меня опять.

  Жаном оказалась хорошенькая девушка лет двадцати трёх в коротком чёрном платье и с ёжиком на голове; Дита сказала, что они работают вместе. Весь вечер от Жана не отходил какой-то долговязый парень, и я даже видел, как они целовались на веранде.

  В середине вечера Жан подошла ко мне.

  - Вы и есть тот самый Дуглас? - спросила она.

  - Да, а как вы это поняли?

  - Вы единственный здесь, кто мне неизвестен, - она пожала плечами. - Зря вы пришли. Дита говорит, вы до сих пор без ума от неё.

  Я почувствовал себя почти оскорблённым.

  - Простите, но, боюсь, это касается только меня и Диты.

  - Как вы неправы, молодой человек, - сказала Жан насмешливо, хотя разница в возрасте между нами составляла лет десять - и явно не в её пользу. - Не знаю, зачем она вас пригласила; возможно, вы интересны ей, как трофей. У Диты уже есть двое мужчин, которых она любит больше жизни, и вы не станете третьим... Да, кстати, вы забыли меня поздравить, ну да я не в обиде.

  И Жан ушла - эта не женщина и не мальчик; ушла, а я остался наедине с её жестокими словами, которые, подобно набату, грохотали у меня в голове. Я хотел найти Диту, чтобы попрощаться и уйти, но она сама нашла меня - с усталой улыбкой на губах и полупустым бокалом в руке.

  - Посидим где-нибудь в укромном месте, - предложила она, - у меня от всех этих разговоров разболелась голова.

  Мы сели на лесенке, ведущей на второй этаж; здесь голоса гостей звучали более приглушённо.

  - Я уеду через полчаса, - сказала Дита.

  Она сидела совсем близко, и мне вдруг нестерпимо захотелось поцеловать её. Я вспомнил, как мы целовались украдкой на школьном дворе и как она сбегала из дома, чтобы повидаться со мной.

  - Почему? - спросил я.

  - Уже восемь. Я обычно читаю Мути перед сном, а иначе он не засыпает.

  - Без чтения, или без тебя?

  - Надеюсь, что без меня, - ответила она. - Он так быстро растёт - и когда-нибудь совсем перестанет во мне нуждаться. Что я стану делать?

  - В глубине души ты знаешь, что это неправда. Он никогда не перестанет нуждаться в тебе.

  Дита слабо улыбнулась; на секунду мне показалось, что она разделяет моё мучительное одиночество. Я вдруг подумал, что её муж мог уехать в Будапешт совершенно по другой причине, и если она это подозревает, то непременно захочет отомстить. Я даже готов был стать орудием мести, лишь бы Дита досталась мне. Я вдыхал её запах - запах вина, парфюма и ещё чего-то незнакомого; несколько минут назад я мог поклясться, что сохранил воспоминания обо всём, что мы пережили, но сейчас она словно была мне чужой. Я наклонился и коснулся губами её шеи, как делал когда-то (наверное, то было в другой жизни); Дита резко поднялась, а я остался сидеть на ступеньке, будто в ожидании казни.

  - Я думала, мы добрые друзья, - сказала она тихо.

  Я не ответил. Мы вместе вышли из дома, но она ни разу не посмотрела на меня; я чувствовал себя обманутым и уязвлённым. Дита поймала такси, я помог ей сесть, но она даже не попрощалась; ещё несколько минут после того, как её унёс прочь от меня большой чёрный автомобиль, я стоял, недвижимый, и думал, что умудрился потерять её дважды, хотя ни разу по-настоящему ей и не обладал.