- А почему должен быть свет? - спросила сестра Залины.

  - Потому что уже начинало темнеть. Вечерело. Что, я разве не сказал?

  - Ты много чего не сказал, - произнесла вторая девушка. - И главное, при чем твоя история к предчувствию, о котором мы говорили?

  - Разве они не прямо соотносятся? - удивился Воронович и зачем-то посмотрел на меня.

  Я собирался приступить ко второй бутербродной части и никакие предчувствия меня не беспокоили. Разве только сама постановка вопроса. Поэтому я спросил.

  - А вот если бы академик не оглянулся, что-то изменилось бы?

  - Разумеется, - с готовностью отозвался Воронович. - Он не стал бы академиком.

  - Логично, - согласился я. - Это очевидный вывод.

  - Академик после того случая заинтересовался скоростью движения поездов на перегонах, скоростью звука, доплеровскими эффектами, втянулся и поступил на физтех.

  - Вот оно как, - удивился я. - Тогда, да, в самом деле.

  - Ну допустим что ты прав, - сказала вторая девушка. - В таком деле немудрено сделать ошибку.

  - Вот видишь, - усмехнулся Воронович. - И хотя всегда есть выбор, в данном случае он неочевиден.

  - Хватит про неочевидность, - взмолилась сестра Залины. - Воронович, оставь их, пусть себе объедаются. Пойдем гулять.

  Воронович кивнул и вслед за сестрой Залины встал из-за стола.

  - А вот блины! - возвестила, входя на веранду, Аглая Сигизмундовна. В вытянутых руках она держала блюдо с большой стопкой блинов, от которых шел пар. - Вы куда?

  - Пройдемся, нагуляем аппетит перед ужином, - сказала Залинина сестра.

  И они, взявшись за руки и демонстрируя нежность и прочие ми-ми-ми, ушли.

  Сигизмундовна осмотрела стол, посмотрела на меня, на блины, снова на меня, затем кивнула и тоже подалась вон.

  Мы с девушкой остались вдвоем.

  Вечерело. Деревянные стены поскрипывали, выпуская дневной жар. Стол наполнялся тенями, цвета размягчались в приятную вечернюю серость, с ощущаемой в ней свежестью близкой воды, серость, растворявшую дневной неупокой.

  Казалось, еще немного - и принесется издали редкий и тихий звон колокола от дальней сельской церквушки.

  - Хорошо обо мне поговорили, не так ли? - спросил я, присматриваясь к блинам.

  Моя собеседница засмеялась.

  - Не о тебе, о Залине.

  - А вот эта девушка, она очень похожа на Залину. Сестра? - спросил я

  - Сестра, - согласилась девушка.

  - А Воронович - ее муж?

  - Почему именно муж?

  - Мне так подумалось. Воронович... три дочери... одним словом - муж.

  Девушка усмехнулась и сразу же погасила улыбку.

  - Нелогично.

  - Так вы хотите от меня логики? - удивился я. - После нынешнего разговора? Кстати, вероятнее всего, вы - тоже сестра Залины?

  - И я сестра.

  - Замужем?

  - Отчего, как сестра, так сразу замужем?

  Мы улыбнулись друг другу. Получилось приязненно и душевно, как у добрых друзей.

  - А вот Аглая Сигизмундовна, она бабушка по отцу или по матери?

  - По коту.

  - Так и думал, - я решился и пододвинул к себе тарелку с блинами. - Кстати, хорошие у вас тут места. Очень. Воинская часть под боком. Секретность. Посторонним вход закрыт, а военные люди не любопытные, если нет приказа... Интересно, что тут раньше было, до военных? Ведь такое место нужно как-то оберегать от чужих взглядов.

  - Ты у всех так допытываешься? - с нежной улыбкой произнесла девушка. - И если они не отвечают, включаешь лампу, направляешь в глаза и начинаешь задавать наводящие вопросы? Привлекать перекрестные ассоциации и повторять одно и то же?

  - Как тогда узнать, что тебе нужно? - осторожно спросил я.

  - Может показаться, что для тебя важны вопросы, а не люди. Может, и Залина для тебя только повод, чтобы задавать вопросы?

  Я промолчал.

  - А не нужно спрашивать, - Девушка положила руку на стол и посмотрела мне в глаза. - Сами все расскажут.

  - Сами расскажут и сами все дадут? - осведомился я.

  - Это вредная и ложная теория, - ответила девушка, по-прежнему глядя мне в глаза. - Что тебе что-то должны. Сами расскажут и сами дадут только при одном условии. Если ты сделаешь так, чтобы захотели рассказать.

  Она засмеялась и подсела ближе, так что наши колени соприкоснулись.

  - Поэтому, рассказывай.

  - Рассказываю, - согласился я.

  Ее нога грела мою, отвлекая и заставляя думать, что мягкая, чуть шероховатая кожа, которую ты чувствуешь, она ведь не просто так, она - символ чужого внутреннего пространства, в котором ты оказался, точнее, в который тебя пустили. С какой-то целью. Вот эта цель будоражила и сбивала с толку. Вспомнилось, что самое маленькое внутреннее пространство - у шведок, а самое большое у американцев. И когда шведки разговаривают, по привычке располагаясь близко, очень близко от уроженца какой-нибудь Техасщины, то те лихорадочно соображают, домогаются ли их или провоцируют, чтобы потом настрочить заявление о сексуальном домогательстве.