- Господин оберштурмбаннфюрер, не нужно меня агитировать, - обозлился Бочкарев.

  Помолчав немного, он продолжил:

  - У нас неделю назад из дивизии к немцам переметнулось двое, лейтенант и рядовой. Понимаете? Конец войны, противник почти разбит. А эти двое – к ним. И ведь воевали неплохо. Я никак не мог понять, отчего, ну что такое у них в головах замкнуло, упало, что они кинулись на другую сторону. А сейчас, похоже понимаю. Вот то, о чем вы сказали – оно и привлекло. Уверенность в себе, дух, о котором говорил Шталман там, в диске – я ведь все слышал. Да, нам не хватает их тонкости, мы попроще, грубоватее, но только потому, что совсем-совсем недавно, всего два десятка лет назад, встали на ноги и задышали полной грудью. И дух у нас не слабее, просто он глубже, запрятан сильнее. Чтобы в себе его найти и поднять – тут сил поболее надо. Кто послабее, тот чужим умом и живет и на чужое озирается - как ворона на блестящее. Не её это, не сможет она ну никак употребить по назначению – а ворует.

  - То есть, полагаешь, твердость и дух у тебя, какой нужен?

  - Думаю – да, - твердо ответил капитан.

  - Другого ответа и не ждал, Бочкарев, - шепнул Ванник. – Потому что, знал это с самого начала. Так что будем делать? Сил и возможностей у нас никаких. Более того, я думаю, Шталман догадывается, кто мы. И на запуск «Колокола» мы никак повлиять не сможем.

  Бочкарев подобрал бутерброд с тарелки, заглянул в одну чашку, другую. Взял кофейник.

  - Поразительно, но я стал брезгливым, - пояснил он. – Раньше – ну совершенно никаких переживаний. С одной ложки, ножа – как угодно и с кем угодно. А вот сейчас отчего-то не могу. Наверное, это арийский дух так действует. Господин, оберштурмбаннфюрер, обратили внимание, что кофе здесь настоящий? Не эрзац. И масло коровье, а не маргарин. Помню, последний раз я ел такое масло в Рейн-Вестфалии, во время отпуска.

  Ванник удивленно оглянулся, выискивая постороннего, но в лабораторию никто не входил. Он недоуменно поднял брови.

  Бочкарев слопал бутерброд, запил кофе, отряхнул крошки с мундира и встал.

  - Если вы позволите, то я пройдусь. Сидеть на одном месте, ничего не делая, для фронтовика утомительно.

  - Ну ты и жук, - одобрительно заметил Ванник и махнул рукой, гоня прочь.

  Он прошел по коридору в одну сторону, затем назад. От главного зала до этого места им не встретился ни один пропускной пункт, следовательно, в этой части базы можно ходить совершенно свободно. А дальше... дальше можно сказать, что он ищет уборную.

  Бочкарев дошел до лестницы и, осмотревшись, поднялся еще на один этаж.

  Здесь было так же пустынно, как и повсюду. Только раз хлопнули где-то двери и послышались шаги.

  Бочкарев углубился в коридор, посматривая на таблички и плакаты. Потом, осмелев, стал заглядывать в двери, чтобы увидеть лаборатории, полные механизмов, электрических шкафов, деловитых людей за столами или у пультов.

  Он сам не знал, чего ищет. Возможно, какого-нибудь случая, события, намека судьбы, если таковая имелась. Знака. Ну хотя бы в виде этого человека в костюме, стоящего у входа в уборную и держащего в руках полуистлевшую сигарету. От сигареты струился, завивался тонкий дым, и незнакомец вдыхал его, призакрыв набухшие веки.

  Нет, решил Бочкарев, не годится: сонный он, погруженный в себя. Но тем не менее, обратился к курильщику.

  - Простите...

  - Да? – человек открыл глаза и стряхнул пепел с сигареты.

  А что, собственно, у него спросить, подумал Бочкарев. Нелепое, не видели ли вы господина Хабсмеера? Сдался мне этот перевозбужденный после таблетки Хабсмеер.

  Бочкарев подумал, что больше всего его сейчас интересует даже не пресловутый «Колокол», а та физика, которая опровергает Энштейна. Возможно, проснулся недоученный астрофизик, или же вскочило обыкновенное любопытство, нечто вроде «да неинтересно мне, что вы там прячете. Разве что одним глазом...»

  - Простите, что отрываю, но мне нужен кто-нибудь из ваших профессоров.

  - Кто именно? И для чего?

  - Видите, в чем дело... я еще до войны об этом думал... а теперь, когда она скоро окончится... Я хотел бы поступить в университет и заняться тем, чем занимаетесь вы. Раньше я увлекался физикой и астрономией, и сейчас мне нужен совет: что именно выбрать?

  Незнакомец задумчиво посмотрел на сигарету, сжал губы, хмыкнул и произнес.

  - Признаюсь, ваш вопрос, лейтенант...

  - Лейтенант Кёллер, господин профессор!

  - ... лейтенант Кёллер, меня озадачил. Так неожиданно услышать подобное здесь, в этих стенах. Нет, вы совершенно правы, нужно думать о будущем, о мире без войны. Просто я забыл, как выглядит университетская кафедра. А знаете, что, приходите ко мне, я занимаюсь теоретической физикой, конкретно – волновыми свойствами эфира.

  Эфира не существует, подумал Бочкарев. Это много лет назад доказал эксперимент Майкельсона—Морли.

  - Это те свойства, которые позволили создать «Колокол»?

  - Ну, в общем-то, да. «Колокол» - самое яркое воплощение теории. Хотя мы и не до конца понимаем, за счет чего свойства реальности так меняются, но это уже ваша задача, вашего поколения, Кёллер. Главное, что мы воспроизвели действующий механизм.

  - А они меняются? – осторожно спросил Бочкарев.

  - Уже доказано, не сомневайтесь. Дело в том, что... – профессор затянулся.

  «Ну, ну!» - мысленно взмолился Бочкарев.