- Вы не знакомы с нашей работой? С техномагическими аппаратами и проектом «Колокол»?

  - Частично.

  - Я так и думал. Ничего, сейчас каждая рука в помощь. Идите за мной.

  Тамм пошел в обход второго диска, мимо гудящих агрегатов, открыл, с усилием потянув на себя, одну из металлических дверей на стене, не оглядываясь, вошел в коридор.

  - Простите, - догнал его Ванник. – Я хотел бы прояснить ситуацию. Какие указания вам дали насчет нас?

  Тамм, казалось, был поглощен совсем другим.

  - Присмотреть, чтобы вы не совали нос, куда не следует, - отмахнулся тот. – Но вас без пропусков и так никуда не допустят. И вообще, в мой круг обязанностей не входит опека и слежка. Тем более, когда до запуска «Колокола» на полную мощность осталось всего ничего.

  Они поднялись каменной лестницей на второй, затем третий этаж, вступили в другой коридор.

  На дверях висели указатели: «Врил», отдел такой-то. На некоторых – знаки рун.

  Коридор ломался, поворачивал, ветвился, Тамм уверенно вел их за собой, не оглядываясь.

  За очередным поворотом они увидели на стене большой плакат. На границе света и тени стояла, повернувшись боком, обнаженная девушка, слегка изогнувшись в спине и запрокинув руки за голову. Необычайно длинные распущенные волосы почти касались пола. Тонкая, ладная девушка с маленькой грудью. Полная молодости, силы, женственности и удивительной притягательности. Далекая от всего земного, погруженная в переливы темноты.

  Над девушкой на белом фоне распростер крыла нацистский злобный орел, а внизу плаката располагалась надпись: «Новая Империя».

  Бочкарев не мог отвести взгляд и запнулся. Тамм оглянулся на звук, бросил взгляд на плакат, затем на Бочкарева, после чего усмехнулся.

  - Наша Сигрун. Правда, хороша?

  Метров через несколько на стене висел еще один плакат: другая девушка в белых одеждах, с ангельскими крыльями за спиной стояла с протянутыми вперед руками, приподняв голову и прикрыв глаза в наслаждении. Над девушкой в сиянии блестели черные слова, выведенные готическим шрифтом: «Германская земля», а чуть ниже – «Новая Швабия».

  «Как же мы пропустили вот это? - подумал Бочкарев. – Целый мир, взращенный под прикрытием бронированных танковых армад и нескладных ревущих пикировщиков «Штука». Мы сражались с армией, не думая, что в недрах Рейха зреет подобное - адская смесь науки, искусства, обладающая даже некой красотой. Ведь это самое страшное – когда Зло красиво. Нет большего ума, чтобы бороться против кривого и уродливого Кощея, покрытого к тому же каким-то лишаем и паутиной. А вот когда напротив тебя девушка, милая и чистая, с ясными, широко открытыми невинным глазами... и пусть ее ладони в крови, и дымится еще горячее от крови лезвие – способен ли ты поднять на нее руку?

  Мимо них прошел низенький человек с раскосыми глазами и широким лицом, в эсесовской форме, которая висела на нем мешком. Калмык? Бурят? Что они тут делают?

  Тамм тоже оглянулся на человечка, и, будто угадывая их вопрос, произнес:

  - Это тибетцы, которых направил Далай-Лама вместе с первым аппаратом. Я тоже первое время никак не мог привыкнуть. Но они оказали нам неоценимую услугу, помогли разобраться в механизме. Разумеется, мы затем все переработали, убрали ненужный декор, вычленили суть. А главное, наша физика помогла нам понять принцип действия и затем развить его в «Колокол».

  Тамм замедлил шаг, чтобы они поравнялись с ним.

  - Только подумайте: в тридцать шестом я едва не улетел в Нью-Йорк. Мне казалось, что Энштейн и его теория объясняет все, еще немного, и мы создадим всеобщую теорию Универсума. И какой парадокс: Энштейн завяз в попытках объяснить квантовые парадоксы, а наша физика, физика, в сущности, динамического эфира, сделала прорыв, о котором вся прежняя наука не может и помыслить!

  Тамм снова ускорил шаг:

  - Тут недалеко, господа. Я оставлю вас на попечение моего помощника, Карла Хабсмеера.

  Через десяток метров он отворил дверь в просторный кабинет, залитый, как и все тут, ярким белым искусственным светом.

  - Прошу вас. Карл, займитесь нашими гостями. И, будьте добры, пригласите Сигрун, вот этот лейтенант, похоже, оператор.

  Она оказалась такой же, как на плакате. Невысокой, тонкой, стройной, с вздернутым носиком и длиннющими волосами, опускающимися до самого пола. Волосы были перехвачены у затылка, получалась точно такая же распущеная коса, как на плакате. Но обнаружилось и другое. Она старательно и демонстративно не замечала Бочкарева, даже когда говорила с ним, словно подчеркивала: они – не ровня, между ними непреодолимый барьер. И взгляд отводила, смотря на чашки с кофе, теперь уже с самым настоящим, на бутерброды с маслом и пластинками желтого сыра, на белые стены и неудобные диваны с подушками из черной кожи. Куда угодно, но только не ему в глаза, словно чувствовала, что они разных миров.

  А голос у Сигрун был нежным, чересчур нежным при ее деловитости и энергичности. И приятным.

  - Значит, вы никогда не участвовали в проектах «Анэнербе» или «Врил»?

  - Нет.

  - В вашем роду были медиумы или ясновидящие?

  - Я не уверен. В детстве слышал что-то такое о своей бабушке, но… нет, не уверен.

  - Расскажите, про ваши ощущения. Здесь и на «Герхарде».

  Она молча слушала, кивая головой. Рядом пил кофе, постукивал пальцами по белой фарфоровой чашке штурмбаннфюрер Карл Хабсмеер с красными от бессонницы глазами. Молчал сбоку Ванник с полузакрытыми глазами.

  - У вас есть гражданская специальность? Вы получали высшее образование?