После чего Бочкарев, найдя тщательно обустроенный из немецкой плащ-палатки и веток, вылежанный и нагретый кем-то укромный уголок, нахально занял его и тут же провалился в глубокий сон.

  Они выехали ближе к вечеру, все те, кто был ранее, и еще новенький – майор Улитов, в данный момент унтерштурмфюрер Стефан Бедуртвиг, комплекцией и даже выражением лица похожий на Потапова. И даже поглядывал на Бочкарева он точно так же, как до того – Потапов, с тенью недоверия, сомнения и небольшого снисхождения.

   В руках у Бочкарева, оправдывая его должность, находилась кинокамера марки «Контакс», а сбоку на тонком ремешке болтался малогабаритный «Цейс Супер Иконта», техника, легкая для освоения человеку с неоконченным высшим образованием. И Улитов был того же мнения. «Ты на кого учился? – спросил майор. – Астрофизик? Это как? Астроном, то есть? Ну, тем более, должен знать – фокусное расстояние, выдержка, освещение. Техника простая, разберешься. Фотокорреспондентов видел, небось?»

  Одну дорогу сменила другая, поплоше, подступили сосны, пошли рядом, сопровождая. Стелился, заползал в автомобиль горный дух, с ароматом хвои, с холодом снега, который может лежать в глубоких расселинах до самого лета. А рваная неровная линия гор, показывающаяся в разрыве сосен, с каждым разом становилась все менее отчетливой на слабеющем розовом фоне опадающего дня.

  Они несколько раз сверялись с картой и каждый раз после этого сворачивали во все большую глушь. Но дорога оставалась разъезженной, чувствовалось, что по ней ездили, ездят - и часто.

  И только когда совсем стемнело и дорогу выхватывал из густой ночной черноты один лишь свет фар, они уперлись в полосатый шлагбаум с будкой, колючей проволокой и надписью «Внимание! Проезд воспрещен.» У шлагбаума стояло двое, в полевой форме СС, с автоматами МП-44 «Штурмгевер» в руках. За охранниками угадывалось в сумраке большое ровное место, автомобили и тяжелый мрачный склон горы, разорванный створками массивных стальных ворот.

  Один из эсесовцев подошел к машине, второй занял место чуть поодаль, держа автомат наготове.

  Первый осветил сидящих в автомобиле фонариком, увидел протянутые Ванником документы, задержался на его погонах.

  - Вы к нам, господин оберштурмбанфюрер?

  - Ну разумеется, к вам, к кому же еще? Где ваш командир?

  - Я. Гауптштурмфюрер Руппель!

  - Вот наши документы, гауптштурмфюрер.

  Руппель закинул автомат за спину, взял документы и принялся их внимательно читать, подсвечивая фонариком. Читал долго, заглядывая на обратную сторону каждой бумажки.

  - Что-то не так? – через минуту проявил нетерпение Шаубергер.

  - Все в порядке, господин оберштурмбанфюрер, только...

  - Ну?!

  - Объект почти полностью эвакуирован. Саперы заканчивают закладку зарядов... не знаю, насколько безопасно будет осмотреть...

  Ни тени недовольства не промелькнуло на лице оберштурмбанфюрера.

  - Кто главный у саперов?

  - Штабсфельдфебель Гуден, господин оберштурмбанфюрер. Он остался главным вместо оберлейтенанта Хоппе, который убыл сегодня утром на другой объект.

  - Зовите вашего штабсфельдфебеля. И где у вас можно остановиться, гауптштурмфюрер? Мы только что из Берлина, чертовски устали и хотели бы хоть немного отдохнуть.

  Руппель помахал рукой второму эсесосвцу, чтобы тот поднял шлагбаум и пропустил машину, а затем последовал рядом с медленно двигавшимся автомобилем.

  Они въехали на стоянку перед воротами и остановились у открытого грузовика.

  - Еще одна формальность, господин оберштурмбанфюрер, - проговорил Руппель. – Мне необходимо осмотреть ваш багаж.

  Шаубергер махнул рукой, вылезая из машины: мол, мои подчиненные и имущество в полном вашем распоряжении.

  Руппель быстро осмотрел походные рюкзаки, потыкал самый большой и оказался вплотную с Бочкаревым.

  - Как там, в Берлине? – спросил он по-свойски у лейтенанта. Это с начальством нужно соблюдать субординацию, вытягиваться по струнке, а с товарищами, равными по званию, можно и перекинуться парой словечек.

  - Тяжело, - сказал Бочкарев, неожиданно для себя. – Конечно, не так, как на передовой, но все равно тяжело.

  - Понимаю. А как Дрезден? Очень сильно разрушен после американских бомбардировок? Вы ведь ехали автобаном Берлин – Дрезден?

  - Разумеется. Да, сильно, - сбоку как-то сам собою оказался Шаубергер, остановился неподалеку по своим каким-то делам, не обращая внимание на них. – Очень сильные разрушения. Мы с трудом проехали, нас все время заворачивали. Как представишь, что довелось им пережить...

  - Да, - поддакнул Руппель. – Это ужасно. У моего товарища там родственники. Он все время переживает за них. А американцы вас не сильно тревожили?

  - Пролетели один раз и сбросили бомбы, но где-то далеко впереди. Но, все равно, мы пару минут пережидали в ближайшем лесу – наш оберштурмбанфюрер решил перестраховаться.

  - Бывает. Послушайте, камрад, я покажу вам помещения для служебного состава, там можно неплохо устроиться, - с приязнью сказал Руппель. – Погодите, только распоряжусь.

  Он ушел, а к Бочкареву тут же подступил Ванник.

  - Скажите, лейтенант Кёллер, - вкрадчиво и тихо спросил он. – Вам в детстве часто доводилось лгать?

  - Нет, не очень, господин Шаубергер. А почему вы в спрашиваете?